Драбик, Винценты
| Винценты Драбик | |
| Wincenty Drabik | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
Винце́нты Дра́бик (польск. Wincenty Drabik; 1881—1933) — видный польский театральный художник.
Содержание
Биография
Винценты Драбик родился 13 ноября 1881 года в городе Явожно.
Учился в Краковской школе изящных искусств (ученик художника и драматурга С. Выспянского, художника Юзефа Мехоффера), затем продолжал образование в Вене.
Работал в театре во Львове, затем в Варшаве. В 1915 году начал жить и работать в России создавая оформление спектаклей для польских театральных коллективов гастролировавших в Киеве и Москве[1].
Творчество
Винценты Драбик оформил балеты: «Лизетта — худо сбережённая дочь» Гертеля (1920), «Клеопатра», «Мандрагора» Шимановского (оба — 1920), «Пан Твардовский» (1921); «Любовные песни Хафиза» на муз. Шимановского (1922), «Свадьба в Ойцуве» (1923); «Байка» Роговского (польск. Ludomir Michał Rogowski) (1923), «Суд Париса» на муз. Глюка (1925), «Пряничное сердце» Барановича (1929), «Последний Пьеро» Ратхауза (1929), «Жар-птица» Игоря Стравинского (1931)[2].
Напишите отзыв о статье "Драбик, Винценты"
Примечания
Ссылки
|
Это заготовка статьи о художнике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Драбик, Винценты
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
