Пятая Веда

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дравида-веда»)
Перейти к: навигация, поиск

Пя́тая Ве́да (pañcama veda IAST) — термин, которым называют ряд послеведийских текстов индуизма, не относящиеся к четырём каноническим Ведам, но, несмотря на это, имеющих сходный с Ведами статус.[1] Идея пятой Веды является очень древней и впервые встречается в одной из ранних Упанишад — «Чхандогья-упанишаде» (7.1),[2] которая называет пятой Ведой «итихасы и Пураны». Позднее термином «пятая Веда» стали называть другие тексты (или группы текстов) как на санскрите, так и на индийских языках.

Пятой Ведой себя называет одна из итихас — «Махабхарата».[3] «Махабхарата» также говорит о себе как о новой Веде новой эры, находящейся на одном уровне с четырьмя каноническими Ведами (а в чём-то даже стоящая выше их) и предназначенной для всех людей.[4] Другой индуистский эпос, «Рамаяна», также называет себя пятой Ведой.[1] Подобные же утверждения содержатся в Пуранах, которые говорят о себе как о пятой Веде, как о «Пурана-веде», либо как о пятой Веде, включающей в себя также и итихасы.[5] В «Бхагавата-пуране» приводится объяснение утверждения «Чхандогья-упанишады» о пятой Веде. Там говорится, что после того, как четыре Веды появились из четырёх ртов Брахмы, пятая Веда — Итихаса-пурана — одновременно вышла из всех его ртов.[6] Затем «Бхагавата-пурана» объявляет себя самой главной из Пуран, обосновывая это тем, что это был последний текст, написанный Вьясой.[5] В «Сканда-пуране» также утверждается, что Пураны являются пятой Ведой.[7][1]

Пятой Ведой себя также называет трактат по музыке и театральному искусству «Натья-шастра» (1.4), являющийся частью «Гандхарва-веды» — упаведы «Сама-веды». В «Натья-шастре» утверждается, что её автором является Брахма и что она вобрала в себя элементы из других четырёх Вед, но, в отличие от них, открыта для представителей всех каст.[8] За этим стоит идея того, что театральные и музыкальные представления, основанные на историях из священных текстов, являются духовными и поднимают сознание артистов и зрителей на трансцендентный уровень.[9] Пятой ведой также называют трактат по традиционной индийской медицине Аюрведу.[10]

Пятой Ведой также называют ряд текстов на индийских языках. Примером может служить поэма XVII века на хинди «Рамачаритаманаса», представляющая собой адаптацию эпоса «Рамаяна» и рассматриваемая некоторыми индуистами как равная по авторитетности четырём Ведам в эпоху Кали-юги.[11][12]

В Южной Индии статусом пятой Веды наградили ряд священных текстов на тамильском языке, которые называют «Тамильской ведой» или «Дравида-ведой». Пятой Ведой называют поэму тамильских вайшнавских святых альваров «Тируваймоли»[13] и вообще всю «Дивья-прабандхам», чей «ведийский» статус признаётся в том числе и в светском трактате XIV века «Лилатилакам», авторства керальского грамматика Маниправалам.[14] Так же, как и в случае с «Натья-шастрой»,[15] авторы, присвоившие статус пятой Веды поэме «Тируваймоли», утверждали, что, в отличие от четырёх канонических Вед, предназначавшихся для изучения брахманам, эта новая тамильская веда была доступна всем варнам индуисткого общества.[16] Подобным же образом тамильские шиваиты присвоили статус «Тамильской веды» сборнику гимнов «Теварам».[17] Тамильские шиваиты, объявляя «Теварам» «Тамильской ведой» старались сделать из неё альтернативу санскритским Ведам, тогда как тамильские вайшнавы в похожем случае выставляли гимны альваров не как альтернативу изначальным Ведам, а как аналогичный им священный текст.[18] В произведении «Тируваллувамалай» (возможно, относящемуся к X веку), пятой Ведой назван трактат «Тируккурал».[19][20]



См. также

Напишите отзыв о статье "Пятая Веда"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 Smith, Brian K. (August 1987). «[links.jstor.org/sici?sici=0018-2710%28198708%2927%3A1%3C32%3AETTSFD%3E2.0.CO%3B2-6 Exorcising the Transcendent: Strategies for Defining Hinduism and Religion]». History of Religions 27 (1): pp. 32–55. DOI:10.1086/463098. at p. 46.
  2. ↑ Lidova, Natalia R. (Autumn 1997). «[links.jstor.org/sici?sici=0002-7189%28199723%2965%3A3%3C681%3ATVVRRA%3E2.0.CO%3B2-W Review of: The Vernacular Veda: Revelation, Recitation and Ritual by Vasuda Narayanan]». Journal of the American Academy of Religion (англ.)русск. 65 (3): pp. 681–684. at p. 684
  3. ↑ Fitzgerald, James (1985). «India's Fifth Veda: The Mahabharata's Presentation of Itself». Journal of South Asian Literature 20 (1): pp. 125–140.
  4. ↑ Sullivan, Bruce M. (October 1994). «[links.jstor.org/sici?sici=0002-7189%28199422%2962%3A2%3C377%3ATRAOTM%3E2.0.CO%3B2-F The Religious Authority of the Mahābhārata: Vyāsa and Brahmā in the Hindu Scriptural Tradition]». Journal of the American Academy of Religion (англ.)русск. 62 (2): pp. 377–401. DOI:10.1093/jaarel/LXII.2.377. at p. 385.
  5. ↑ 1 2 Holdrege Barbara A. Mysticism and Sacred Scripture. — Oxford University Press, 2000. — P. pp. 184–209. — ISBN ISBN 978-0195097030. at pp. 193—196.
  6. ↑ Bhagavata Purana, 3.12.37-3.12.39.
  7. ↑ Skandapurana [is1.mum.edu/vedicreserve/puranas/skanda_purana/skanda_purana_05avanti_03reva.pdf 5.3.1.18]: purāṇaṃ pañcamoveda iti brahmānuśasanaṃ IAST
  8. ↑ Ley, Graham (2000). «Aristotle's Poetics, Bharatamuni's Natyasastra, and Zeami's Treatises: Theory as Discourse». Asian Theatre Journal 17 (2): pp. 191–214. DOI:10.1353/atj.2000.0020. at pp. 194—195.
  9. ↑ Bahm, Archie J. (1965). «Comparative Aesthetics». The Journal of Aesthetics and Art Criticism 24 (1): pp. 109–119. DOI:10.2307/428253. at p. 110.
  10. ↑ Larson, Gerald James (July 1987). «[links.jstor.org/sici?sici=0031-8221%28198707%2937%3A3%3C245%3AAATHPS%3E2.0.CO%3B2-F Ayurveda and the Hindu Philosophical Systems]». Philosophy East and West 37 (3): pp. 245–259. DOI:10.2307/1398518.
  11. ↑ Lamb Ramdas. Many Ramayanas: The Diversity of a Narrative Tradition in South Asia. — University of California Press (англ.)русск., 1991. — P. pp. 235–251. — ISBN ISBN 978-0520075894. at pp. 237—238.
  12. ↑ Lutgendorf, Philip (1990). «The Power of Sacred Story: Ramayana Recitation in Contemporary North India». Ritual and Power: Special issue of the Journal of Ritual Studies 4 (1): pp. 115–147..
  13. ↑ Clooney, Francis X. (April 1992). «Extending the Canon: Some Implications of a Hindu Argument about Scripture». The Harvard Theological Review 85 (2): pp. 197–215..
  14. ↑ Freeman, Rich (February 1998). «Rubies and Coral: The Lapidary Crafting of Language in Kerala». The Journal of Asian Studies 57 (1): pp. 38–65. DOI:10.2307/2659023. at p. 57.
  15. ↑ The similarity between the vedicisation of the Tiruvaymozhi and earlier moves to declare Sanskrit texts as the «Fifth veda» is pointed out in Lidova, Natalia R. (Autumn 1997). «[links.jstor.org/sici?sici=0002-7189%28199723%2965%3A3%3C681%3ATVVRRA%3E2.0.CO%3B2-W Review of: The Vernacular Veda: Revelation, Recitation and Ritual by Vasuda Narayanan]». Journal of the American Academy of Religion (англ.)русск. 65 (3): pp. 681–684. at pp. 683—684.
  16. ↑ Narayanan Vasudha. The Vernacular Veda: Revelation, Recitation, and Ritual. — University of South Carolina Press, 1994. — P. p. 26. — ISBN 0872499650.
  17. ↑ Peterson, Indira V. (1982). «Singing of a Place: Pilgrimage as Metaphor and Motif in the Tēvāram Songs of the Tamil Śaivite Saints». Journal of the American Oriental Society 102 (1): pp. 69–90. DOI:10.2307/601112. at p. 77.
  18. ↑ Cutler, Norman (1991). «Tamil Bhakti in Translation». Journal of the American Oriental Society 111 (4): pp. 768–775. DOI:10.2307/603406. at p. 770.
  19. ↑ Blackburn, Stuart (May 2000). «Corruption and Redemption: The Legend of Valluvar and Tamil Literary History». Modern Asian Studies 34 (2): pp. 449–482. DOI:10.1017/S0026749X00003632. at p. 454.
  20. ↑ Cutler, Norman (1992). «Interpreting Tirukkuṟaḷ: The Role of Commentary in the Creation of a Text». Journal of the American Oriental Society 112 (4): pp. 549–566. DOI:10.2307/604470. at p. 550.

Отрывок, характеризующий Пятая Веда

Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Пятая_Веда&oldid=80965360»