Драгар, Резека

Резека Драгар
серб. Резека Драгар, словен. Rezka Dragar
Дата рождения	16 ноября 1913(1913-11-16)
Место рождения	Любляна, Австро-Венгрия
Дата смерти	17 октября 1941(1941-10-17) (27 лет)
Место смерти	Ланцово, Гореньска, Королевство Италия
Принадлежность	/Югославия Югославия
Род войск	партизанские войска
Годы службы	1941
Часть	Рашицкая партизанская рота
Сражения/войны	Народно-освободительная борьба Югославии
Награды и премии

Резека (Резка) Терезия Драгар (словен. Rezka Terezije Dragar, серб. Резека Терезиjе Драгар), в девичестве Южина (словен. Južina, серб. Jужина; 16 ноября 1913 — 17 октября 1941) — югославская словенская партизанка, участница Народно-освободительной войны Югославии. Народный герой Югославии.

Биография

Родилась 16 ноября 1913 в Любляне.

Её мать была поваром и работала в Любляне. Хотя она была замужем, через шесть недель после рождения она оставила Резеку на попечение семьи Похлин в селе Сподня-Лока близ Крашнье. После Первой мировой войны мать уехала в Белград и вышла там второй раз замуж. Иногда она отправляла дочери деньги, а также встречалась с ней (но очень редко).

Резка проживала в селе, училась в школе в Крашнье. В 14 лет устроилась горничной в Домжале, в 16 лет (1929 год) устроилась на работу на текстильную фабрику «Эйфлер» в Любляне. Проживала в те годы в селе Чрнуче недалеко от города. На фабрике вступила в синдикат и занялась культурно-просветительской деятельностью под покровительством Коммунистической партии Югославии.

Из-за участия в забастовке была уволена и уехала в Крань на текстильную фабрику «Югочешка». В 1936 году приняла участие в очередной крупной забастовке, после которой повторно была уволена. Некоторое время работала в Оточе на текстильном предприятии вместе с другими уволенными. Ещё в течение нескольких месяцев работала на фабриках «БеерХриберник», на Броде около Любляны. Наконец, её восстановили в должности рабочей на фабрике «Эйфлер», хотя её участия в забастовках не прекратились. В конце 1939 года Резка была принята в компартию Югославии, а через год вышла замуж за рабочего Тоне Драгара.

В 1941 году Югославия вступила во Вторую мировую войну, но её войска были разбиты наголову немецкой армией. Село Чрнуче перешло под контроль немецкой администрации, а Любляна под контроль итальянцев. Оккупанты изначально разрешали местным жителям переходить из одной оккупационной зоны в другую, но после нападения Германии на СССР это было запрещено. А затем немцы начали охоту на коммунистов Югославии и их массовое истребление. Резка ушла в подполье, укрываясь среди друзей и родных. Её муж Тоне Драгар остался в Любляне, но в 1942 году вступил в партизанские войска, дослужившись до звания подпоручика НОАЮ, и погиб в 1945 года в Словенском Приморье.

В июле 1941 года Резка вступила в ряды солдат Рашицкой партизанской роты, которая вела борьбу с оккупантами к северу от Любляны. Партизаны в одном из своих рейдов уничтожили немецкий автомобиль с шестью пассажирами, что привело к началу карательных походов немцев. Рашицкая рота была разбита полицейскими, и партизаны по группам попытались вырваться из кольца окружения. Одна из таких групп, в которой была Резка, скрылась в деревне Села близ Водицы. Однако один из партизан предал роту и рассказал немцам о её местонахождении. Немцы нашли деревню и вступили в бой с партизанами.

В результате битвы пять безоружных человек попали в плен к немцам, а ещё двое погибли, оказывая сопротивление. В Бегунье гестаповцы начали пытки и издевательства над Резкой, но она отказалась выдавать своих товарищей и переходить на сторону немцев. 17 октября 1941 Резку и ещё 16 человек привели в село Ланцово, на сожжённую партизанами лесопилку, где всех они были расстреляны. Резка как женщина-партизанка и главная заговорщица была расстреляна первой.

Посмертно словенская партизанка Резка Драгар была награждена званием Народного героя Югославии 15 июля 1952.

Литература

• Народни хероји Југославије. „Младост“, Белград, 1975.
• Хероине Југославије. „Спектар“, Загреб, 1980.

Отрывок, характеризующий Драгар, Резека

– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.