Драгендорф, Георгий Людвигович

Георгий Людвигович Драгендорф

Гео́ргий (Гео́рг) Лю́двигович Драгендо́рф (1836—1898) — фармакогност и фитохимик, доктор медицины и хирургии, профессор и заведующий кафедрой фармации Дерптского университета. С 1883 по 1887 год — проректор этого университета. С 1888 по 1893 год — декан медицинского факультета, секретарь, затем президент Общества естествоиспытателей.

Основоположник фитохимии лекарственных растений. Разработал методику изучения лекарственного растительного сырья и в 1882 году написал пособие «Качественный и количественный анализ лекарственных растений» (нем. «Die qualitative und quantitative Analyse von Pflanzentheilen»). Огромное внимание уделил связям между химическим составом и ботаническими особенностями растений как основе филогенетической систематики.

Много времени отдал изучению народных лекарственных растений Туркестана, Тибета, Китая, Африки. В 1896 году опубликовал капитальный труд «Лекарственные растения всех времен и народов» с описанием около 1200 видов растений.

Ссылки

• Драгендорф, Георгий Людвигович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.bbl-digital.de/eintrag// Драгендорф, Георгий Людвигович] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital  (нем.)

Отрывок, характеризующий Драгендорф, Георгий Людвигович

– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.