Васич, Драгиша

Драгиша Васич

Драгиша Васич (серб. Драгиша Васић; 2 сентября 1885 года, Горни-Милановац — 20 апреля 1945 года, Ясеновац) — сербский юрист, писатель и публицист. Один из главных идеологов четнического движения в годы Второй мировой войны.

Драгиша Васич родился в городе Горни-Милановац, в то время входившем в Королевство Сербия, где он окончил начальную школу и гимназию до своего переезда в Белград для изучения права. В 1912-1913 годы он, будучи офицером запаса, принимал участие в Балканских войнах, в том числе в битвах под Кумановом и под Брегалницей. В ходе Первой мировой войны Васич сражался в битве при Колубаре в ноябре–декабре 1914 года. В течение зимы 1915-1916 годов он вместе с сербскими войсками отступал к побережью Адриатического моря через Албанию. Оказавшись на острове Корфу, Васич был переведён на Салоникский фронт. В 1917 году к Васичу пришло разочарование в династии Карагеоргиевичей после суда в Салониках весной 1917 года, когда были казнены четверо предполагаемых виновников Сараевского убийства. Среди них был Любомир Вулович, двоюродный брат Васича и член движения «Чёрная рука».

Васич был демобилизован в конце войны, в ноябре 1918 года, в звании капитана. Он выражал своё несогласие с политикой короля Петра I, являясь членом Республиканской партии и одним из редакторов независимой сербской газеты Progres. Сербские власти отреагировали на его публикации, мобилизовав его обратно в вооружённые силы. Васич участвовал в военных учениях вблизи границы с Албанией, а затем был переведен в 30-й пехотный полк, принимавший участие в подавлении восстания на севере Албании.

В 1921 году Васич занялся адвокатской практикой, в том числе представляя интересы и ряда коммунистов, обвинявшихся в попытке убийства короля Александра I. Примерно в то же время он сблизился с профессором Слободаном Йовановичем, выступавшего тогда против правящей Народной радикальной партии. В 1922 году Васич стал близким другом хорватского писателя Мирослава Крлежи, часто публиковавшегося в журнале Васича Književna republika. В 1927 году Васич посетил СССР вместе со Сретеном Стояновичем и Владиславом Рибникаром. В конце 1928 года он стал редактором левого журнала Nova literatura. Ко времени провозглашения королём Александром I диктатуры 6 января 1929 года Васич приобрёл репутацию сочувствующего коммунистам . В 1931 году он использовал свои связи с генералом Петаром Живковичем для освобождения Джуро Цвийича, бывшего лидера Коммунистической партии Югославии, приговорённого к смерти сербскими властями. Васич был членом Сербской академии наук и искусств и стал корреспондентом в Академии изобразительных искусств 12 февраля 1934 года. В 1936 году он, выйдя из Республиканской партии, присоединился к Сербскому культурному клубу, а затем был назначен его вице-президентом. До начала Второй мировой войны Васич редактировал периодическое издание Српски Глас. Он выступал против соглашения Цветковича — Мачека в августе 1939 года, предоставившего большую автономию Хорватии в Королевстве Югославия. Васич, предположительно, имел какие-то контакты с советскими спецслужбами.

Васич примкнул к движению четников Дражи Михайловича летом 1941 года, после вторжения стран Оси в Югославию. В августе того же года Васич вошёл в Центральный национальный комитет, будучи при этом одним из трёх влиятельнейших его членов, с которыми он сформировал так называемый Исполнительный совет Михайловича на протяжении большей части войны. В его задачи входили вопросы внутренней и международной политики, поддержания связи с гражданскими сторонниками четников в Сербии и в других регионах. После присоединения к движению четников Васич стал одним из его главных идеологов, выражая решительные антикоммунистические взгляды и выступая против любого сотрудничества с немцами и итальянцами.

20 апреля 1945 года Васич был пленён усташами и предположительно казнён в Ясеноваце.

Основные работы

• Карактер и менталитет једног поколења, публицистика, 1919.
• Два месеца у југословенском Сибиру, публицистика, 1927.
• Утуљена кандила, рассказы, 1922.
• Црвене магле, роман, 1922.
• Утисци из данашње Немачке, публицистика, 1923.
• Витло и друге приче, 1924.
• Деветсто трећа, проза, 1925.
• Утисци из Русије, путевые заметки, 1928.
• Приповетке, 1929.
• Пад са грађевине, 1932.

Источники

• Banac Ivo. [books.google.ca/books?id=KfqbujXqQBkC The National Question in Yugoslavia: Origins, History, Politics]. — Ithaca, New York: Cornell University Press,, 1984. — ISBN 978-0-8014-9493-2.
• [books.google.ca/books?id=2_JLL32RzrkC The Columbia Dictionary of Modern European Literature]. — New York: Columbia University Press, 1980. — ISBN 978-0-231-03717-4.
• Publishing in Yugoslavia's Successor States. — Philadelphia: Haworth Information Press, 2000. — ISBN 978-0-78901-046-9.
• Cohen Philip J. [books.google.com/books?id=Fz1PW_wnHYMC Serbia's Secret War: Propaganda and the Deceit of History]. — College Station, Texas: Texas A&M University Press, 1996. — ISBN 978-0-89096-760-7.
• Fleming Thomas. Montenegro: The Divided Land. — Rockford, Illinois: Chronicles Press, 2002. — ISBN 978-0-9619364-9-5.
• Freeman Gregory A. [books.google.ca/books?id=zkZJ6yHG-xwC The Forgotten 500: The Untold Story of the Men Who Risked All for the Greatest Rescue Mission of World War II]. — New York: Penguin Books, 2008. — ISBN 978-0-45122-495-8.
• Hoare Marko Attila. The History of Bosnia: From the Middle Ages to the Present Day. — London: Saqi, 2007. — ISBN 978-0-86356-953-1.
• Lampe John R. [books.google.ca/books?id=AZ1x7gvwx_8C Yugoslavia as History: Twice There Was a Country]. — 2. — Cambridge: Cambridge University Press, 2000. — ISBN 978-0-52177-401-7.
• Malcolm Noel. Bosnia: A Short History. — New York: New York University Press, 1994. — ISBN 978-0-8147-5520-4.
• Milazzo Matteo J. The Chetnik Movement & the Yugoslav Resistance. — Baltimore, Maryland: Johns Hopkins University Press, 1975. — ISBN 978-0-8018-1589-8.
• Miller Nick. [books.google.ca/books?id=uCgLcMmhQBAC The Nonconformists: Culture, Politics, and Nationalism in a Serbian Intellectual Circle, 1944–1991]. — Budapest: Central European University Press, 2007. — ISBN 978-9-63977-613-5.
• Milovanović Nikola. [www.znaci.net/00003/584.pdf Dragiša Vasić – Od građanskog buntovnika do kontrarevolucionara]. — Belgrade: Nova knjiga, 1986.
• Pajović Radoje. Pavle Đurišić. — Zagreb: Centar za informacije i publicitet, 1987. — ISBN 978-86-7125-006-1.
• Pavlowitch Stevan K. [books.google.com/books?id=R8d2409V9tEC Hitler's New Disorder: The Second World War in Yugoslavia]. — New York: Columbia University Press, 2007. — ISBN 978-1-85065-895-5.
• [www.politika.rs/rubrike/Drustvo/Enigma-Dragishe-Vasica.lt.html Enigma Dragiše Vasića] (Serbian) (21 December 2009).
• Redžić Enver. [books.google.com/books?id=mXiSKULRN-oC Bosnia and Herzegovina in the Second World War]. — Abingdon-on-Thames: Frank Cass, 2005. — ISBN 978-0-7146-5625-0.
• [www.sanu.ac.rs/English/Clanstvo/IstClan.aspx?arg=73 Dragomir Vasić, Dragiša] (Serbian). Serbian Academy of Sciences and Arts.
• Stanovčić Vojislav. Civil Society and the Rule of Law in Multi-Ethnic Societies // [books.google.ca/books?id=HZwTYro9Ld8C Civil Society in Southeast Europe]. — Amsterdam: Rodopi B.V., 2004. — ISBN 90-420-0939-X.
• Tomasevich Jozo. [books.google.com/books?id=yoCaAAAAIAAJ War and Revolution in Yugoslavia, 1941–1945: The Chetniks]. — Stanford, California: Stanford University Press, 1975. — ISBN 978-0-8047-0857-9.
• Velikonja Mitja. [books.google.com/books?id=Rf8P-7ExoKYC Religious Separation and Political Intolerance in Bosnia-Herzegovina]. — College Station, Texas: Texas A&M University Press, 2003. — ISBN 978-1-58544-226-3.

Отрывок, характеризующий Васич, Драгиша

Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.