Драгоманов, Михаил Петрович

Михаил Петрович Драгоманов
укр. Михайло Петрович Драгоманов
Место рождения:	Гадяч, Полтавская губерния, Российская империя
Место смерти:	София, княжество Болгария, Османская империя
Научная сфера:	литературоведение, история, философия, экономика, фольклористика
Место работы:	Киевский университет, Софийский университет
Альма-матер:	Киевский университет

Михаи́л Петро́вич Драгома́нов (укр. Миха́йло Петро́вич Драгома́нов (Драгома́нів); 30 (18) сентября 1841, Гадяч, Полтавская губерния, Российская империя — 2 июля (20 июня) 1895, София, Княжество Болгария, Османская империя) — украинский учёный и критик, публицист, историк, фольклорист, общественный деятель, основатель украинского социализма. Брат Ольги Косач и дядя Леси Украинки, повлиявший на её формирование как писателя.

Биография

Родители Михаила Драгоманова, мелкопоместные дворяне, потомки казацкой старшины, были образованными людьми, разделяли либеральные для своего времени взгляды. «Я слишком обязан своему отцу, который развил во мне интеллектуальные интересы, с которым у меня не было моральных разногласий и борьбы…» — вспоминал позднее М. Драгоманов.

Так называемая «студенческая громада» изучала фольклор и интересовалась литературой. Драгоманов принадлежал к кружку космополитов и объяснял это таким образом: «Сам украинец по происхождению, и видя в Киеве не мало того, о чём в остальной России понятия не имели, я во многом разделял сомнения и идеи украинских националистов, и во многом они мне казались реакционными: я не мог разделять равнодушия их к русской литературе, которую считал более развитой теперь, нежели украинская, и более полной общеевропейских интересов (я далеко больше находил политически воспитывающего в „Колоколе“ и „Современнике“, нежели в „Основе“)».

Однако впоследствии он вступил в «Громаду», приблизившись к ней на почве педагогических интересов: издания серии популярных книг. Но уже в 1863 министр внутренних дел Валуев запрещает печатание украинских популярных и педагогических книг ввиду того, что «никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может». В том же году Драгоманов окончил университет, в следующем — защитил диссертацию «Император Тиберий», а в 1869 — магистерскую — «Вопрос об историческом значении Римской империи и Тацит». В 1865 был избран советом университета штатным доцентом. Донос (обвинение в украинофильстве и сепаратизме) лишил Драгоманова кафедры и сделал его с 1875 года политическим эмигрантом.

По своим социально-политическим взглядам Драгоманов был ярким представителем украинской интеллигенции 1870-х гг. В области национального вопроса он соединял федералистические стремления революционно настроенных представителей тогдашней украинской интеллигенции с неопределенным индивидуалистическим космополитизмом демократического направления. Порвав на этой почве с Киевской украинской громадой и выступив против централистических тенденций тогдашнего народничества, Драгоманов в конце концов стал за границей выразителем либерально-конституционных тенденций, органом которых была газета «Вольное слово», которую Драгоманов редактировал.

Этот орган русских конституционалистов, издававшийся в действительности на средства, находившейся в связи с третьим отделением «Священной дружины», не нашёл почвы и вскоре прекратился. Несмотря на своё только годичное существование, газета Драгоманова оказала влияние на последующее развитие либерально-конституционной мысли. Так, либеральный журнал «Освобождение» в 1900-х гг. заявлял, что он считает Драгоманова своим предшественником.

В то время, как на Западной Украине ещё при жизни Драгоманова его социалистические идеи повлияли на становление первой украинской партии РУРП, на почве остальной части Украины издание Драгоманов предвосхитило влияние украинских эсефов («социалистов-федералистов») — либерально-демократической партии, близкой к кадетам. Демократическая, федералистическая теория Драгоманова в течение долгого времени оказывала своё влияние на украинскую интеллигенцию; были неудачные попытки рассматривать Драгоманова даже как одного из предшественников украинского марксизма.

Свои федералистские идеи Драгоманов проводил в статьях о культурном и литературном развитии малых национальностей. В «Вестнике Европы» (сентябрь и октябрь 1874) цензура вырезала его статью «Очерки новейшей литературы на малороссийском наречии». Пропаганде федерализма посвящены и статьи о галицийской литературе. В Галиции и в Буковине Драгоманов имел, правда, лишь небольшой круг своих поклонников (во главе с Михаилом Павликом и Иваном Франко).

Но значение Драгоманова для развития всей украинской литературы никто не мог отрицать. «В то время в Галиции господствовало в литературе „старорусское“ направление. Книжная тяжелая, искусственная речь, далекая от живого народного языка, была совершенно непонятна местному населению, но галицкая интеллигенция с предубеждением относилась к народному языку, как и вообще к крестьянской массе».

Драгоманов боролся с этой книжностью и подражательностью, стремясь приблизить литературу к народной, крестьянской поэзии. В полемике с Гринченко (Чайченко) Драгоманов восставал против провинциальной ограниченности, националистической узости и шовинизма буржуазной украинской литературы и писал: «напрасно Чайченко хочет нас восстановить против русских как народа… все народы — русские, или поляки, или украинцы — имеют и своё плохое и своё хорошее в натуре. Плохое больше происходит от малого образования, чем из природы народов, и поэтому нам всем — и русским, и полякам, и украинцам — вместо того, чтобы враждовать, нужно просвещаться и добиваться вместе свободы» (Переписка с Павликом, т. VII, стр. 87).

Не любил Драгоманов схоластических препирательств и о «литературных правах»: эти права и их широта, по его мнению, определяются самим фактом существования на данном языке произведений действительной литературной ценности.

В 1879 году появилась в четвёртом сборнике журнала «Громада» (женевского издания Драгоманова) его главная критико-публицистическая работа «Шевченко, украинофилы и социализм». Исходная точка зрения работы Драгоманова — не историко-литературная, а публицистическая: речь шла не столько о Шевченко, сколько о том, можно ли Шевченко считать социалистом и в какой степени его произведения пригодны для пропаганды социализма в украинских массах.

Драгоманов решительно отмежевался здесь от русского народничества. В одном письме (к Павлику) сам Драгоманов подчеркивает: «Статья „Шевченко, украинофилы и социализм“, кроме попытки исторического, а не догматического взгляда на Шевченко, указывает на отличие шевченковского украинолюбства от современного европейского социализма и в то же время отличие этого социализма от народничества русского (бакунизма, идей Лаврова и пр.) и украинского. Подобно европейским социал-демократам, автор указывает на корень социализма в городских классах, но не смотрит пренебрежительно на крестьян и указывает возможность и необходимость привлечь их к городскому и фабричному социальному движению» (Переписка с Павликом, т. VIII, стр. 210).

Объясняя миросозерцание и деятельность Шевченко, Драгоманов принимает во внимание окружающую поэта среду. Классовое происхождение и сознание Шевченко Драгоманов противопоставлял его дворянскому окружению, украинофилам, выдвигавшим на первое место «национальное дело», а не вопрос о земле.

Научная работа Драгоманова исходила из его заинтересованности фольклором ещё во время пребывания в университете. Вначале он заинтересовался происхождением религии и мифологией арийских народов, затем от древнего мира перешёл к новым народам, к легендам и устному творчеству славян, особенно украинцев. Результатом были собрания украинского народного творчества (две книги сказок и две — песен, изданных в 1867). В 1869 Драгоманов вместе с историком В. Б. Антоновичем приступает к составлению свода украинских политических песен с историческим комментарием (первые два тома изданы в Киеве в 1874 и 1875).

В Женеве Драгоманов продолжает издание исторических песен («Новые украинские песни об общественных делах», 1881 — рекрутчина, отмена крепостничества, пролетаризация крестьянства, крестьянские отработки, батрачество, быт фабричных).

Известный как фольклорист и в научных кругах Западной Европы, Драгоманов занимает в истории украинского литературоведения почетное место пропагандиста теории известного немецкого учёного Бенфея, основателя теории заимствования, которую Драгоманов дополнил теорией Ланга (этнологической) и социологическими пояснениями заимствований.

Как представитель теории заимствования, Драгоманов осудил сравнительно-мифологическую теорию братьев Гримм и Буслаева. Методология Драгоманова является соединением двух теорий: социологической и сравнительной. Особенно ярко влияние Бенфея проявилось на работе Драгоманов «О шелудивом Буняке» («Розвідки», т. II, стр. 155). От буслаевской школы Драгоманов взял только принцип необходимости исследования взаимовлияний устной и книжной поэзии: в так называемом «народном» у новоевропейских наций — утверждал Драгоманов — очень много «книжного» и очень мало элементов местного, национального происхождения, особенно в сфере прозаической словесности: сказках, новеллах, анекдотах («Розвідки», т. I, стр. 192).

Ища отличия и сходства в обработке сюжетов, которые блуждают от народа к народу, Драгоманов подчеркивал сам интернациональное содержание художественного слова в разных национальных формах. Это увлечение изучением влияний привело Драгоманова к выводу, совершенно противоположному теории «самобытности» украинского «народного творчества»: «Очень много из того, что мы теперь находим в нашей стране и даже в сфере её неграмотного населения, это продукт не местный и не „народный“, а общий всем историческим народам продукт культурный» («Розвідки», т. I, стр. 155).

Нужно сравнивать варианты сюжетов, находить самостоятельно разработанные подробности их, отвечающие бытовым признакам — географическим, общественным, моральным — страны и эпохи. Всевозможные заимствования обрабатываются различно с известными социальными целями.

Драгоманов исследует «эмбриогенезис» произведения — процесс его роста и распространения. Методология Драгоманова намечает путь от конкретного текста (летописное сообщение) к разрешению вопроса: был ли этот факт созданием самостоятельного творчества на основе исторического события, или же заимствован у других народов. Драгоманов пытается объяснить, что такое народное устное творчество и национальные пересказы. Чувствуя недостаточность сравнительного метода, он пытался возместить её этнологическим и социологическим анализом.

Социально-политические и научные идеи Драгоманова тесно связаны. Публицист и учёный в нём сочетаются и сливаются. Драгоманов был далек от кабинетно-профессорского самомнения и отличался широтой своих взглядов на научную работу. В одном письме его читаем («Переписка с Иваном Франко и другими», 1885—1887, стр. 210—211): «Прежде всего скажу, что научность — дело относительное. Работа может иметь „газетную форму“ и быть более научной, чем диссертация. Не все схоластическое — научно, не все публицистическое — ненаучно». Задачи науки были для него неотделимы от вопросов жизни.

Большим замыслом Драгоманова был план истории украинской литературы, который он так и не осуществил. Приходилось начинать все заново, а это было не под силу даже такому образованному, талантливому и деятельному человеку, как Драгоманов. Смерть прервала эту работу почти в самом начале.

Тем не менее значение Драгоманова для украинского литературоведения несомненно. Он воспитал целую плеяду молодых учёных во главе с И. Франко.

Память

В честь М. П. Драгоманова названы улица в Киеве (жилмассив «Позняки»), во Львове и Луцке
До 20 сентября 1936 года имя Драгоманова носил переулок в Харькове (ныне — улица Квитки-Основьяненко).

Также в честь Драгоманова в Киеве назван Национальный педагогический университет имени М. П. Драгоманова.

Литература

• Драгоманов М. [ukrstor.com/ukrstor/dragomanov_dumki.htm Чудацькі думки про украінську національну справу], 1892.
• Драгоманов М. [www.ukrstor.com/ukrstor/dragomanov-ars.html Австро-руські спомини], 1891.
• Драгоманів та В. Б. Антонович, Исторические песни малорусского народа. — К., тт. I—II, 1874—1875.
• Драгоманов М. П. [mnib.malorus.org/kniga/171/ Листи на Наддніпрянску Украіну], Коломия 1894.
• Малорусские народные предания и рассказы. — К., 1876.
• Пісні політичні українського народу XVIII—XIX століття. — Женева, 1883.
• Драгоманов М. П. [mnib.malorus.org/kniga/20/ Політичні пісні Украјінського народу XVIII—XIX ст. Частина перша, розділ першиј]. — Женева, 1883.
• Драгоманов М. П. [mnib.malorus.org/kniga/21/ Політичні пісні Украјінського народу XVIII—XIX ст. Частина перша, розділ другиј]. — Женева, 1885.
• Драгоманів М. [mnib.malorus.org/kniga/19/ Переписка], т. I. — Львів, 1901.
• Переписка Ю. Бачинського з М. Драгомановим, 1894—1895. — Львів, 1902.
• Костомаров М. І. — Львів, 1902.
• Літературно-суспільні партіі в Галичіні. — Львів, 1904.
• Переписка М. Драгоманова з Н. Кобринською, 1883—1895. — Львів, 1905.
• Переписка М. Драгоманова з Т. Окуневським, 1883—1895. — Львів, 1905.
• Павлик М. [mnib.malorus.org/kniga/95/ Переписка Михайла Драгоманова з Мелітоном Бучинським 1871—1877]. — Львів, 1910.
• Бакунін М. А. Казань, 1906.
• Воспоминания о знакомстве с Тургеневым. — Казань, 1906.
• Драгоманів М. Листи до ів. Франка і інших, 1881—1886, видав. ів. Франко. — Львів, 1906.
• Шевченко, украінофіли і соціялізм. — Львів, 1906.
• Драгоманов М. Автобиография. // «Былое», 1906, июнь;
• Розвідки Михайла Драгоманова про українську народню словесність і письменство. — Львів, тт. I—IV и др.
• Письма Кавелина и Тургенева к Герцену.
• Письма Бакунина к Герцену и Огареву. Библиографию политических и исторических сочинений Драгоманов см. в общих энциклопедиях.
• Франко, Життепис Драгоманова, «Життя і слово», 1894, кн. 1;
• Огоновский О., проф. История литературы русской, т. IV, Львів, 1895.
• Павлик М. [mnib.malorus.org/kniga/49/ Михайло Петрович Драгоманів, 1841—1895, Его юбилей, смерть, автобіографія і спис творів]. — Львів, 1896.
• [ngchernyshevsky.ru/literature/Dragomanov_1906/ Герцен, Бакунин, Чернышевский и Польский вопрос]. Казань : Тип. Д. М. Грана, 1906.
• Франко I в. Суспільно-політичні погляди М. Драгоманова. // «Літер.-наук. вістник», 1906, кн. 8;
• Павлик М. М. Драгоманів і його роля в гозвою України. — Львів, 1907.
• Кістяковський Б. М. Драгоманов, Политические сочинения, т. I. — М., 1908.
• Франко, Молода Україна. — Львів, 1910.
• Крушельницкий А. Про житте М. Драгоманова. — Л., 1912.
• Лозинский М. Українське національне питання в творах М. Драгоманова. Київ: «Дзвін», 1914.
• Ефремов С. Памъяти М. П. Драгоманова. // «Украинская жизнь», 1915, кн. 7.
• Довбищенко Я. Михайло Драгоманов, вид. 1-е, Харків, 1917, вид. 2-е, 1919.
• «Наше минуле», 1918, кн. 2;
• «Памъяти Михайла Драгоманова», збірник. — Харків, 1920.
• Крымский А. Михаил Петрович Драгоманов, Некролог. // «Этнографическое обозрение», т. XXVII.
• Франко, Нариси українсько-руської літератури.
• Ефремов, історія українського письменства.
• Білецький Леонід, Основи літературно-науковой критиці, т. I.
• Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Книги о М. П. Драгоманове:

• Кистяковский Б. А. М. П. Драгоманов. Его политические взгляды, литературная деятельность и жизнь // Драгоманов М. П. Политические сочинения. — М., 1908. — Т. 1. — С. IX — LXXVII.
• Сумцов Н. Ф. Исследование М. П. Драгоманова по фольклору в болгарском «Сборнике за народни умстворения». — Харьков, 1898.
• Хатченко А. М. П. Драгоманов и вопрос о самостоятельной украинской культуре: [Оттиск]. — М., 1912. — 28 с.

Статьи:

• Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. О достоверности одного документа из архива М. К. Лемке (М. П. Драгоманов в «Вольном слове») // Вспомогательные исторические дисциплины. — З. Л.?, 1970. — С. 290—321.
• Батуринский В. К биографии Н. И. Костомарова // Былое. — 1907. — № 10. — С. 89 — 93. [письмо к Драгоманову 1877 г.]
• Бильбасов В. А. [О книге:] Драгоманов М. Вопрос об историческом значении Римской империи и Тацит. Ч. 1. Киев, 1869 // Бильбасов В. А. Исторические монографии. — СПб., 1901. — Т. 5. — С. 192—210.
• Бильбасов В. А. [О книге:] Драгоманов М. Вопрос об историческом значении Римской империи и Тацит. Ч. 1. Киев, 1869 // Университетские известия. — К., 1870. — № 10.
• Веселовский А. [О книге: Малорусские народные предания и поверья. Свод М. Драгоманова. — К., 1876] // Древняя и новая Россия. — 1877. — № 2. — С. 205—211.
• Гильтебрандт [Рец.: Исторические песни малорусского народа с объяснениями В. Антоновича и М. Драгоманова: В 2 т. — Киев, 1874—1875.] // Древняя и Новая Россия. — 1876. — № 7. — С. 291—292.
• Гильтебрандт. Два слова в ответ // Древняя и новая Россия. — 1876. — № 8. — С. 393.
• Дейч Л. Г. М. П. Драгоманов в изгнании [1878 — 1880 гг.] // Вестник Европы. — 1913. — № 10. — С. 201—226.
• Дейч Л. Г. Украинская и общерусская эмиграция // Вестник Европы. — 1914. — № 8. — С. 209—233. * Игн. Ж-кий [О книге: Драгоманов М. П. Политические сочинения: В 2 т. — М.-Париж, 1906—1908 / И. П. Житецкий] // Вестник Европы. — 1908. — № 9. — С. 376—380.
• Игн. Ж-кий [О книге: Драгоманов М. П. Политические сочинения: В 2 т. — М.-Париж, 1906—1908 / И. П. Житецкий] // Русское богатство. — 1909. — № 1. — Отд. 2. — С. 168—170.
• Колосов Е. Два русских областника — М. П. Драгоманов и Г. Н. Потанин // Сибирские записки. — 1916. — № 3. — С. 123—153.
• Костомаров Н. [О книге: Малорусские народные предания и поверья. Свод М. Драгоманова. — К., 1876] // Русская старина. — 1877. — № 5. — С. 113—132.
• Крымский А. [О книге:] Драгоманов М. Оповідання про заздрих богів. Коломия. 1894 // Этнографическое обозрение. — 1895. — № 1. — С. 139.
• Луначарский А. В. [lunacharsky.newgod.su/lib/raznoe/shevchenko-i-dragomaniv Шевченко i Драгоманів] // «Дзвiн» (Киев, 1914, № 2)
• М. К. [О книге: Малорусские народные предания и поверья. Свод М. Драгоманова. — К., 1876 / М. К. Колосов] // Русский филологический вестник. — 1879. — № 1. — С. 115—122.
• М. Л. [О книге: Драгоманов М. П. М. А. Бакунин. Казань, 1906 / М. К. Лемке] // Мир божий. — 1906. — № 3. — Отд. 2. — С. 101.
• 17.М. Л. [О книге: Драгоманов М. П. М. А. Бакунин. Казань, 1906 / М. К. Лемке] // Русская мысль. — 1906. — № 4. — Отд. 3. — С. 96.
• Н. П. Южно-русские легенды. (Библиографическая заметка) [О книге: Малорусские народные предания и поверья. Свод М. Драгоманова. — К., 1876 / Н. Петров] // Труды Киевской духовной академии. — 1877. — № 3. — С. 550—612.
• Назаренко Ф. И. М. П. Драгоманов о развитии капитализма и положении рабочего класса в России и на Украине после реформы 1861 г. // Ученые зап. Львовского торгово-экономического ин-та. Кафедра полит. Экономии. — Л., 1958. — Вып. 1. — С. 94 — 110.
• Петлюра С. Драгоманов об украинском вопросе // Хроника — 2000. — 1993. — № 1 — 2. — С. 170—175.
• Петров Н. [Рец.: Исторические песни малорусского народа с объяснениями В. Антоновича и М. Драгоманова: В 2 т. — Киев, 1874—1875.] // Тр. Киевской духовной акад. — 1874. — № 10. — Отд. 3. — С. 317—352.
• Петров Н. [Рец.: Исторические песни малорусского народа с объяснениями В. Антоновича и М. Драгоманова: В 2 т. — Киев, 1874—1875.] // Тр. Киевской духовной акад. — 1875. — № 10. — С. 146—160.
• Рабинович М. Я. Мои сношения с М. Драгомановым и работа в «Вольном слове». // Еврейская старина. — 1915. — Т. 8. — Вып. 3/4. — С. 347—366; 1916. — Т. 9. — Вып. 1. — С. 75 — 100.
• Русова С. Памяти М. П. Драгоманова. // Русская мысль. — 1905. — № 8. — С. 50 — 71.
• Русова С. Ф. [О книге: Драгоманов М. П. Политические сочинения: В 2 т. — М.-Париж, 1906—1908] // Былое. — 1906. — № 8. — С. 287—292.
• Украинский вопрос в его историческом освещении. (М. П. Драгоманов. Историческая Польша и великорусская демократия) // Киевская старина. — 1905. — № 11 — 12. — С. 143—172. [о статье из «Вольного слова», 1881 г.]
• Хатченко А. М. П. Драгоманов и вопрос о самостоятельной украинской культуре // Украинская жизнь. — 1912. — № 6. — С. 10 — 35.
• Хаясака Макото. Русские якобинцы и М. П. Драгоманов — споры о путях решения национального вопроса // Славяноведение. — 1993. — № 3. — С. 80 — 85.

Литература на других языках:

• Hornowa E. Problemy polskie w twórczości Michala Drahomanowa. — Wroclaw, 1978.
• Mykhaylo Drahomanov: A Symposium and Selected Writings / I.L. Rudnytsky (ed.). — N. Y., 1952. — 225 p. — (The Annals of the Ukrainian Academy of Arts and Sciences in the U.S. — 1952. — Vol. 2. — № 1 (3)).
• Rudnytsky Ivan L. Essays in Modern Ukrainian History / Ed. by P.L. Rudnytsky. — Edmonton: Canadian institute of Ukrainian studies, University of Alberta, 1987. — 499p. Drahomanov as a Political Theorist — P. 203—253. The First Ukrainian Political Program: Mykhailo Drahomanovʼs «Introduction» to Hromada. — P.255 — 281. Mykhailo Drahomanov and the Problem of Ukrainian-Jewish Relations. — P. 283—297.

Ссылки

• [krytyka.com/cms/front_content.php?idcat=123&lang=1 Отсканированные избранные оригинальные публикации Драгоманова]

Отрывок, характеризующий Драгоманов, Михаил Петрович

– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.