Драма в таборе подмосковных цыган

Драма в таборе подмосковных цыган
Жанр	драма
Режиссёр	Владимир Сиверсен
Продюсер	А.А.Ханжонков
Автор сценария	Владимир Сиверсен
В главных ролях	Цыгане подмосковного табора
Оператор	Владимир Сиверсен
Кинокомпания	Торговый дом Ханжонкова
Длительность	6 минут
Страна	Россия
Год	1909
IMDb	ID 0201578
Выход фильма «Драма в таборе подмосковных цыган»

К:Фильмы 1909 года

«Драма в таборе подмосковных цыган» (или «Драма под Москвою»; 1909) — немой короткометражный фильм Владимира Сиверсена, первый художественный фильм производства ателье Ханжонкова, выпущенный в прокат.

Вышел на экраны 2 января 1909 года (20 декабря 1908 года по старому стилю). Сохранился не полностью (без титров).

Сюжет

Журнал «Сине-фоно» (№ 3, 1908), так описывал сюжет фильма:

Под Москвою, близ Кунцевского парка, расположился табор цыган. Краса табора цыганка Аза имеет двух поклонников. Одному из них, Алеко, удаётся повидаться с ней наедине, и он узнаёт, что она платит ему взаимностью. Возвращаясь со свидания, около табора Аза встречает другого поклонника, который требует решительного ответа на своё предложение. Оттолкнув его, Аза сообщает ему, что уже дала слово другому. Счастливый Алеко посылает сватов к родителям Азы, получает согласие, и в таборе начинается празднование свадьбы. В разгар веселья отвергнутый соперник, зная страсть Алеко к картёжной игре, подсылает своего товарища к тому с предложением сыграть в карты. Потом он присоединяется к играющим. Алеко поразительно не везёт; проиграв все деньги, он ставит последнее своё достояние — лошадь. Карты брошены — и лошадь переходит к сопернику. С горестью Алеко прощается со своим верным товарищем. Всё проиграл, остаётся у него одна радость — молодая жена. Но коварный соперник предлагает ему последнюю ставку — его молодую жену. Увлечение игрой и желание вернуть проигранное заставляют Алеко решиться поставить жену на карту. Напрасно молодая жена умоляет его отказаться от безумного поступка, поздно, карта замётана, и карта бита. С отчаянным криком бросается Алеко на землю. Табор всполошился и, узнав в чём дело, с негодованием изгоняет несчастного игрока. Такого позорного случая ещё ни разу не было в их таборе. Ночь спустилась на землю. После шумного дня табор заснул крепким сном. Осторожно крадётся Алеко к табору и ищет Азу. Он будит её и умоляет её пойти с ним и выслушать его. После долгих колебаний она соглашается. Выйдя из табора, Алеко умоляет свою жену бежать вместе с ним, он клянётся, что будет честно работать и что табор снова примет его, но Аза не может простить оскорбления: проигрыша её в карты — и не хочет покинуть нового мужа и своего родного табора. Но не смог Алеко согласиться с тем, чтобы жена его принадлежала другому. Закипела в нём южная кровь, и, выхватив из-за пояса кинжал, он вонзил его в сердце Азы. Она лишь вскрикнула, замертво упала. Алеко бросился прочь. Добежав до крутого берега Москвы-реки, он бросился со скалы, и первые лучи восходящего солнца осветили труп несчастного Алеко — жертвы демона азарта.

Ссылки

• «Драма в таборе подмосковных цыган» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.mkrf.ru/registr/detail.php?ID=110092111 Драма в таборе подмосковных цыган]. Министерство культуры России

Отрывок, характеризующий Драма в таборе подмосковных цыган

Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.