Дратвин, Михаил Иванович

Михаил Иванович Дратвин
Дата рождения	11 ноября 1897(1897-11-11)
Место рождения	деревня Екимово, Галичский район, Костромская область
Дата смерти	12 декабря 1953(1953-12-12) (56 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Род войск	войска связи, военная разведка
Годы службы	1916-1953
Звание
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии	Иностранных государств:

Михаил Иванович Дратвин (1897—1953) — генерал-лейтенант Советской Армии, участник Первой мировой, Гражданской, советско-финской и Великой Отечественной войн.

Биография

Михаил Дратвин родился 21 ноября 1897 года в деревне Екимово (ныне — Галичский район Костромской области). После окончания в 1911 году городского училища работал в Управлении Петербургских городских телеграфов. В 1914 году окончил телеграфную школу. В 1916 году Дратвин был призван на службу в царскую армию. Участвовал в Первой мировой войне, будучи чиновником полевой почтово-телеграфной конторы.

В 1918 году Дратвин пошёл на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. Участвовал в боях Гражданской войны и подавлении Кронштадтского восстания.

После окончания войны служил в военной разведке. В 1924—1926 годах командировался в Китай военным советником по связи. В 1931 году Дратвин окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. В 1931—1935 годах командовал войсками связи Московского военного округа, в 1935—1936 годах руководил 1-м оперативным отделом Управления связи РККА, в 1936—1937 годах преподавал на кафедре тактики высших соединения Военной академии Генерального штаба. В августе 1937 года Дратвин был назначен начальником Ленинградской военной электротехнической академии, однако уже в ноябре того же года вновь был направлен в Китай военным атташе при советском полпредстве, также был главным военным советником в Китае.

В 1939 году Дратвин возглавлял 11-й отдел специальных заданий Генерального штаба, лично курировал специальные командировки советских военных специалистов в Китай и Испанию. С декабря 1939 года он руководил Управлением делами Народного комиссариата обороны СССР. В апреле 1941 года Дратвин был направлен на преподавательскую работу в Военную академию Генерального штаба.

В годы Великой Отечественной войны Дратвин командовал 275-й стрелковой дивизией, затем был заместителем по тылу командующего 37-й армией, начальником Управления тыла Закавказского фронта. 1 сентября 1943 года ему было присвоено звание генерал-лейтенанта. В январе-июне 1945 года командовал 47-м стрелковым корпусом.

В июне 1945 года Дратвин был переведён на работу в штаб Советской военной администрации в Германии, был заместителем начальника, начальником штаба, первым заместителем Главноначальствующего администрацией. С 1949 года руководил отделом внешних сношений Главного разведывательного управления Генерального штаба. В 1952 году Дратвин окончил Высшие академические курсы при Высшей военной академии. С января 1953 года он занимал должность заместителя начальника Военно-дипломатической академии. Скончался 12 декабря 1953 года, похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы.

Был награждён тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Суворова 2-й степени, Кутузова 2-й степени и Отечественной войны 1-й степени, рядом медалей, иностранной наградой и наградным оружием.

Литература

• Алексеев М. А., Колпакиди А. И., Кочик В. Я. Энциклопедия военной разведки : 1918—1945 гг. — М., 2012.

Отрывок, характеризующий Дратвин, Михаил Иванович

– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.