Драфт НХЛ 2001
Поделись знанием:
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
(перенаправлено с «Драфт НХЛ 2001 года»)
| Драфт НХЛ 2001 года | |||
|---|---|---|---|
| |||
| Основная Информация | |||
| Дата | 23 и 24 июня 2001 | ||
| Место | Нэшнал Кар Рентал Центр, Санрайз | ||
| Игроков выбрано | 289 | ||
| Первый выбор |  Илья Ковальчук
| ||
| Команда | «Атланта Трэшерз» | ||
Драфт НХЛ
| |||
Драфт НХЛ 2001 года прошел в городке Санрайз, штат Флорида 23-24 июня. Клубы лиги закрепили за собой права на 289 молодых хоккеистов. Из этого числа было выбрано 106 канадцев, 41 американец, 38 россиян, 31 чех, 23 финна, 17 шведов, 15 словаков, 7 немцев, 6 игроков из Швейцарии, 2 из Австрии и по одному из Латвии, Словении, Франции и Казахстана.
Первым номером стал российский нападающий ХК «Спартак» Илья Ковальчук — он был выбран клубом «Атланта Трэшерз» и стал первым в истории российского хоккея игроком, выбранным под общим 1-м номером на драфте НХЛ.
В первом раунде было выбрано 5 представителей бывших союзных республик (все пятеро - россияне). Под общим 3-м номером «Тампа Бэй Лайтнинг» взял нападающего омского Авангарда Александра Свитова, под 5-м номером «Анахайм Майти Дакс» выбрал нападающего «Авангарда» Станислава Чистова, 15-м «Каролина Харрикейнз» взяла защитника ХК «Спартак» Игоря Князева и 25-м в «Монреаль Канадиенс» ушёл омский нападающий Александр Пережогин.
Содержание
Выбор игроков
Обозначения: В — вратарь; З — защитник; ЛН — левый нападающий; ПН — правый нападающий; ЦН — центральный нападающий; Н — нападающий (обычно крайний форвард)
Выделены обладатели Кубка Стенли
Раунд 1
Раунд 2
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 31 | Мэттью Спиллер (З) |  Канада
|
Финикс Койотис |
| 32 | Дерек Рой (ЦН) | Канада
|
Баффало Сейбрз |
| 33 | Тимофей Шишканов (ЛН) | Россия
|
Нэшвилл Предаторз |
| 34 | Грег Уотсон (ЦН) | Канада
|
Флорида Пантерз |
| 35 | Марк Попович (З/Н) | Канада
|
Анахайм Майти Дакс |
| 36 | Кайл Уонвиг (ПН) | Канада
|
Миннесота Уайлд |
| 37 | Данкан Милрой (ПН) | Канада
|
Монреаль Канадиенс |
| 38 | Тим Джекман (ПН) |  США
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 39 | Карел Пиларж (З) |  Чехия
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 40 | Фёдор Тютин (З) | Россия
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 41 | Андрей Таратухин (ЦН) | Россия
|
Калгари Флэймз |
| 42 | Томаш Словак (З) |  Словакия
|
Нэшвилл Предаторз |
| 43 | Даг Линч (З) | Канада
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 44 | Игор Поганка (ЦН) | Словакия
|
Нью-Джерси Девилз |
| 45 | Мартин Подлешак (ЦН) | Чехия
|
Финикс Койотис |
| 46 | Майк Зигоманис (ЦН) | Канада
|
Каролина Харрикейнз |
| 47 | Александр Полушин (ПН) | Россия
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 48 | Туомас Пильман (ЛН/ПН) |  Финляндия
|
Нью-Джерси Девилз |
| 49 | Майкл Каммаллери (ЛН/ЦН) | Канада
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 50 | Крис Торбурн (ПН) | Канада
|
Баффало Сейбрз |
| 51 | Ярослав Беднарж (ЛН/ПН) | Чехия
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 52 | Эд Карон (ЛН) | США
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 53 | Кил Маклауд (ЦН) | Канада
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 54 | Ноа Уэлш (З) | США
|
Питтсбург Пингвинз |
| 55 | Джейсон Поминвилль (ПН) | США
|
Баффало Сейбрз |
| 56 | Андрей Медведев (В) | Россия
|
Калгари Флэймз |
| 57 | Джей Макклемент (ЦН) | Канада
|
Сент-Луис Блюз |
| 58 | Натан Паетш (З) | Канада
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 59 | Мэттью Кит (Н) | Канада
|
Чикаго Блэкхокс |
| 60 | Виктор Учеватов (З) | Россия
|
Нью-Джерси Девилз |
| 61 | Андреас Холмквист (З) |  Швеция
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 62 | Игорь Григоренко (Н) | Россия
|
Детройт Ред Уингз |
| 63 | Петер Будай (В) | Словакия
|
Колорадо Эвеланш |
Раунд 3
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 64 | Томаш Малец (З) | Словакия
|
Флорида Пантерз |
| 65 | Брендан Белл (З) | Канада
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 66 | Фёдор Фёдоров (ЛН/ЦН) | Россия
|
Ванкувер Кэнакс |
| 67 | Робин Леблан (ПН) | Канада
|
Нью-Джерси Девилз |
| 68 | Грант Макнилл (З) | Канада
|
Флорида Пантерз |
| 69 | Джоэль Степп (ЦН) | Канада
|
Анахайм Майти Дакс |
| 70 | Яред Хакос (ЦН) | Швеция
|
Даллас Старз |
| 71 | Томаш Плеканец (ЦН) | Чехия
|
Монреаль Канадиенс |
| 72 | Брэндон Нолан (ЦН) | Канада
|
Нью-Джерси Девилз |
| 73 | Крэйг Андерсон (В) | США
|
Чикаго Блэкхокс |
| 74 | Крис Хайд (З) | Канада
|
Миннесота Уалд |
| 75 | Денис Платонов (ПН) | Россия
|
Нэшвилл Предаторз |
| 76 | Оливер Зетцингер (ЛН/ПН) |  Австрия
|
Нэшвилл Предаторз |
| 77 | Даррен Маклахлан (ЛН) | Канада
|
Бостон Брюинз |
| 78 | Беат Форстер (З) |  Швейцария
|
Финикс Койотис |
| 79 | Гарт Мюррей (ЛН) | Канада
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 80 | Майкл Гарнетт (В) | Канада
|
Атланта Трэшерз |
| 81 | Нил Комадоски (З) | США
|
Оттава Сенаторз |
| 82 | Джей Харрисон (З) | Канада
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 83 | Хенрик Юнтунен (ПН) | Финляндия
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 84 | Кенни Смит (З) | США
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 85 | Аарон Джонсон (З) | Канада
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 86 | Дрю Фата (З) | Канада
|
Питтсбург Пингвинз |
| 87 | Пер Морс (ЦН) | Швеция
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 88 | Николя Корбель (ЦН) | Канада
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 89 | Туомас Ниссинен (В) | Финляндия
|
Сент-Луис Блюз |
| 90 | Оуэн Фусси (ПН) | Канада
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 91 | Кевин Эстрада (ЛН) | Канада
|
Каролина Харрикейнз |
| 92 | Энтони Акуино (ПН) | Канада
|
Даллас Старз |
| 93 | Стефан Вейю (ЛН) | Канада
|
Миннесота Уайлд |
| 94 | Евгений Артюхин (ЛН/ПН) | Россия
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 95 | Патрик Шарп (ЛН) | Канада
|
Филадельфия Флайерз |
| 96 | Александр Руло (З) | Канада
|
Питтсбург Пингвинз |
| 97 | Дэнни Бойс (ПН/ЦН) | Канада
|
Колорадо Эвеланш |
Раунд 4
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 98 | Джордин Туту (ПН) | Канада
|
Нэшвилл Предаторз |
| 99 | Рэй Эмери (В) | Канада
|
Оттава Сенаторз |
| 100 | Брайан Сипотц (З) | США
|
Атланта Трэшерз |
| 101 | Кори Стиллман (ЦН) | Канада
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 102 | Тимо Пярссинен (ЛН/ПН) | Финляндия
|
Анахайм Майти Дакс |
| 103 | Тони Вирта (ПН/ЦН) | Финляндия
|
Миннесота Уайлд |
| 104 | Брент Маклеллан (З) | Канада
|
Чикаго Блэкхокс |
| 105 | Владимир Корсунов (З) | Россия
|
Анахайм Майти Дакс |
| 106 | Кристиан Эрхофф (З) |  Германия
|
Сан-Хосе Шаркс |
| 107 | Дмитрий Петцольд (В) | Германия
|
Сан-Хосе Шаркс |
| 108 | Томи Мяки (Н) | Финляндия
|
Калгари Флэймз |
| 109 | Мартти Ярвенттие (З) | Финляндия
|
Монреаль Канадиенс |
| 110 | Роб Цепп (В) | Германия
|
Каролина Харрикейнз |
| 111 | Матти Калтиайнен (В) | Финляндия
|
Бостон Брюинз |
| 112 | Милан Гайич (ЦН) | Канада
|
Атланта Трэшерз |
| 113 | Брайс Лампман (З) | США
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 114 | Евгений Гладских (ПН) | Россия
|
Ванкувер Кэнакс |
| 115 | Владимир Гусев (З) | Россия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 116 | Ричард Петиот (З) | Канада
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 117 | Майкл Вудфорт (Н) | США
|
Флорида Пантерс |
| 118 | Брэндон Роджерс (З) | США
|
Анахайм Майти Дакс |
| 119 | Алексей Зоткин (Н) | Россия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 120 | Томаш Суровы (ЛН/ЦН) | Словакия
|
Питтсбург Пингвинз |
| 121 | Дрю Макинтайр (В) | Канада
|
Детройт Ред Уингз |
| 122 | Игорь Валеев (ЛН) | Россия
|
Сент-Луис Блюз |
| 123 | Аарон Лобб (ПН) | Канада
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 124 | Егор Шастин (Н) | Россия
|
Калгари Флэймз (от «Сент-Луиса»)1 |
| 125 | Джефф Лаки (ЦН) | Канада
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 126 | Даниэл Волраб (ЛН) | Чехия
|
Даллас Старз |
| 127 | Кристоф Шуберт (З) | Германия
|
Оттава Сенаторз |
| 128 | Андрей Поснов (ЛН) | Россия
|
Нью-Джерси Девилз |
| 129 | Мирослав Блатяк (З) | Чехия
|
Детройт Ред Уингз |
| 130 | Колт Кинг (ПН/ЛН) | Канада
|
Колорадо Эвеланш |
| 131 | Бен Ивз (ЦН/ПН) | США
|
Питтсбург Пингвинз |
- 1. 23 июня 2001 года «Сент-Луис Блюз» обменял вратаря Романа Турека и выбор в четвёртом раунде драфта 2001 года в «Калгари Флэймз» на вратаря Фреда Брэтуэйта, двух нападающих — Даниэля Ткачука и Сергея Варламова, а также выбор в девятом раунде этого же драфта (270-й общий)[1].
Раунд 5
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 132 | Душан Салфицки (В) | Чехия
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 133 | Юсси Маркканен (В) | Финляндия
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 134 | Кайл Веллвуд (ЦН) | Канада
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 135 | Колин Стюарт (ЦН/ЛН) | США
|
Атланта Трэшерз |
| 136 | Билли Томпсон (В) | Канада
|
Флорида Пантерз |
| 137 | Жоэль Перро (ЦН/ПН) | Канада
|
Анахайм Майти Дакс |
| 138 | Пол Линч (З) | США
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 139 | Шон Коллимор (Н) | Канада
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 140 | Томаш Плигал (ЛН/ЦН) | Чехия
|
Сан-Хосе Шаркс |
| 141 | Коул Джарретт (З) | Канада
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 142 | Томми Яминки (ЛН) | Финляндия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 143 | Франтишек Складаны (ПН/ЦН) | Словакия
|
Колорадо Эвеланш |
| 144 | Коди Маккормик (ЦН/ПН) | Канада
|
Колорадо Эвеланш |
| 145 | Джим Хейквилл (З) | США
|
Калгари Флэймз |
| 146 | Юсси Тимонен (З) | Финляндия
|
Филадельфия Флайерз |
| 147 | Иржи Якес (ПН) | Чехия
|
Бостон Брюинз |
| 148 | Дэвид Клема (ЦН) | США
|
Финикс Койотис |
| 149 | Микко Виитанен (З) | Финляндия
|
Колорадо Эвеланш |
| 150 | Бернд Брюклер (В) | Австрия
|
Филадельфия Флайерз |
| 151 | Кевин Биекса (З) | Канада
|
Ванкувер Кэнакс |
| 152 | Терри Денике (В) | Канада
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 153 | Туукка Мянтюля (З) | Финляндия
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 154 | Джейк Бренк (Н) | США
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 155 | Михал Вондрка (ЛН/ПН) | Чехия
|
Баффало Сейбрз |
| 156 | Энди Шнайдер (З) | США
|
Питтсбург Пингвинз |
| 157 | Андреас Емтин (ЛН/ПН) | Швеция
|
Детройт Ред Уингз |
| 158 | Роман Малек (В) | Чехия
|
Филадельфия Флайерз |
| 159 | Дмитрий Сёмин (ЦН) | Россия
|
Сент-Луис Блюз |
| 160 | Артём Тернавский (З) | Россия
|
Вашингтон Кэпиталс |
| 161 | Майк Смит (В) | Канада
|
Даллас Старз |
| 162 | Штефан Шауэр (З) | Германия
|
Оттава Сенаторз |
| 163 | Андреас Саломонссон (ЛН) | Швеция
|
Нью-Джерси Девилз |
| 164 | Юрий Трубачёв (ЦН) | Россия
|
Калгари Флэймз |
| 165 | Пьер-Люк Эмон (Н) | Канада
|
Колорадо Эвеланш |
Раунд 6
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 166 | Энди Чиодо (В) | Канада
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 167 | Михал Блажек (З) | Чехия
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 168 | Максим Кондратьев (З) | Россия
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 169 | Дастин Джонер (ЦН/ПН) | Канада
|
Флорида Пантерз |
| 170 | Ян Табачек (З) | Словакия
|
Анахайм Майти Дакс |
| 171 | Эрик Химельфарб (ЦН) | Канада
|
Монреаль Канадиенс |
| 172 | Деннис Зайденберг (З) | Германия
|
Филадельфия Флайерз |
| 173 | Джастин Эйкинс (ПН) | Канада
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 174 | Александр Головин (ЛН) | Россия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 175 | Райан Клоу (ЛН/ПН) | Канада
|
Сан-Хосе Шаркс |
| 176 | Марек Жидлицки (З) | Чехия
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 177 | Андрей Разин (ЦН/ПН) | Россия
|
Филадельфия Флайерз |
| 178 | Антон Лаврентьев (З) | Россия
|
Нэшвилл Предаторз |
| 179 | Эндрю Альбертс (З) | США
|
Бостон Брюинз |
| 180 | Скотт Поласки (З/ПН) | США
|
Финикс Койотис |
| 181 | Даниэль Буасклер (В) | Канада
|
Каролина Харрикейнз |
| 182 | Том Каванаг (ЦН) | США
|
Сан-Хосе Шаркс |
| 183 | Ярослав Скленарж (ПН) | Чехия
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 184 | Скотт Хорват (Н) | США
|
Колорадо Эвеланш |
| 185 | Микаэль Свенск (З) | Швеция
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 186 | Петр Пунчохарж (В) | Чехия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 187 | Артём Востриков (ЦН) | Россия
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 188 | Арт Феменелла (З) | США
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 189 | Паси Нурминен (В) | Финляндия
|
Атланта Трэшерз |
| 190 | Бретт Шеффельмайер (З) | Канада
|
Сент-Луис Блюз |
| 191 | Збынек Новак (Н) | Чехия
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 192 | Юсси Йокинен (ЛН/ПН) | Финляндия
|
Даллас Старз |
| 193 | Брукс Лайх (ЛН/ЦН) | Канада
|
Оттава Сенаторз |
| 194 | Джеймс Массен (Н) | США
|
Нью-Джерси Девилз |
| 195 | Ник Паннони (В) | США
|
Детройт Ред Уингз |
| 196 | Чарли Стефенс (ЦН/ПН) | Канада
|
Колорадо Эвеланш |
Раунд 7
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 197 | Ян Голуб (З) | Чехия
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 198 | Иван Колозвары (ЦН) | Словакия
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 199 | Мэтт Садерман (З) | Канада
|
Атланта Трэшерз |
| 200 | Тони Койвисто (ЛН) | Финляндия
|
Флорида Пантерз |
| 201 | Колин Фитцрэндольф (ЛН) | США
|
Атланта Трэшерз |
| 202 | Дерек Бугард (ЛН) | Канада
|
Миннесота Уайлд |
| 203 | Эндрю Арчер (З) | Канада
|
Монреаль Канадиенс |
| 204 | Раффаэле Саннитц (ЦН/ЛН) | Швейцария
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 205 | Теему Яаскеляйнен (З) | Финляндия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 206 | Петр Пржеучил (ЛН) | Чехия
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 207 | Гаррет Бембридж (ПН) | Канада
|
Калгари Флэймз |
| 208 | Тьерри Дувилль (З) | Канада
|
Филадельфия Флайерз |
| 209 | Джордан Сигалет (В) | Канада
|
Бостон Брюинз |
| 210 | Стив Беланже (В) | США
|
Финикс Койотис |
| 211 | Шон Курри (З) | США
|
Каролина Харрикейнз |
| 212 | Джейсон Кинг (ПН) | Канада
|
Ванкувер Кэнакс |
| 213 | Ян Хован (В) | Словакия
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 214 | Кристобаль Юэ (В) |  Франция
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 215 | Дэн Баум (ЛН) | Канада
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 216 | Олег Минаков (ПН) | Россия
|
Чикаго Блэкхокс |
| 217 | Томаш Дуба (В) | Чехия
|
Питтсбург Пингвинз |
| 218 | Ян Платил (З) | Чехия
|
Оттава Сенаторз |
| 219 | Деннис Пакард (ЛН) | Канада
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 220 | Дэвид Мосс (ПН/ЛН) | США
|
Калгари Флэймз |
| 221 | Джонни Одуйя (З) | Швеция
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 222 | Джереми Ван Хооф (З) | Канада
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 223 | Брэндон Боченски (ЛН/ПН) | США
|
Оттава Сенаторз |
| 224 | Тони Мортенссон (ЦН) | Швеция
|
Анахайм Майти Дакс |
| 225 | Давид Принтц (З) | Швеция
|
Филадельфия Флайерз |
| 226 | Понтус Петтерстрём (ЛН/ПН) | Швеция
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 227 | Марек Сватош (ПН) | Словакия
|
Колорадо Эвеланш |
Раунд 8
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 228 | Майк Брэй (ПН) | Канада
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 229 | Аарон Ворос (ЦН) | Канада
|
Нью-Джерси Девилз |
| 230 | Леонид Жвачкин (З) | Россия
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 231 | Кайл Брюс (ПН) | Канада
|
Флорида Пантерз |
| 232 | Мартин Гербер (В) | Швейцария
|
Анахайм Майти Дакс |
| 233 | Джо Кэмпбелл (З) | США
|
Калгари Флэймз |
| 234 | Карл Ослунд (З) | Швеция
|
Баффало Сейбрз |
| 235 | Нил Петрюк (З) | Канада
|
Оттава Сенаторз |
| 236 | Райан Боунесс (ПН) | Канада
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 237 | Майк Гэбинет (З) | Канада
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 238 | Райан Холлвег (ЛН) | США
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 239 | Джейк Риддл (ЛН) | США
|
Миннесота Уайлд |
| 240 | Густав Грэсберг (ЦН) | Швеция
|
Нэшвилл Предаторз |
| 241 | Милан Юрчина (З) | Словакия
|
Бостон Брюинз |
| 242 | Эндрю Мюррей (ЦН/ЛН) | Канада
|
Коламбус Блю Джекетс |
| 243 | Франтишек Лукеш (ПН) | Чехия
|
Финикс Койотис |
| 244 | Картер Тревизани (З) | Канада
|
Каролина Харрикейнз |
| 245 | Константин Михайлов (З) | Россия
|
Ванкувер Кэнакс |
| 246 | Томаш Мойжиш (З) | Чехия
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 247 | Марек Дубец (ЛН) | Словакия
|
Баффало Сейбрз |
| 248 | Кари Хаакана (З) | Финляндия
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 249 | Мэттью Маглионе (З) | США
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 250 | Брэндон Кроуфорд-Уэст (В) | США
|
Питтсбург Пингвинз |
| 251 | Вилле Хямяляйнен (ЦН) | Финляндия
|
Калгари Флэймз |
| 252 | Жан-Франсуа Суси (ЛН) | Канада
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 253 | Петр Чаянек (ЦН/ЛН) | Чехия
|
Сент-Луис Блюз |
| 254 | Петер Польчик (ЛН) | Словакия
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 255 | Марко Роса (ЦН) | Канада
|
Даллас Старз |
| 256 | Грегг Джонсон (Н) | США
|
Оттава Сенаторз |
| 257 | Евгений Гамалей (З) | Россия
|
Нью-Джерси Девилз |
| 258 | Дмитрий Быков (З) | Россия
|
Детройт Ред Уингз |
| 259 | Дмитрий Безруков (ПН) | Россия
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
Раунд 9
| # | Игрок | Гражданство | Команда НХЛ |
|---|---|---|---|
| 260 | Брайан Перес (ЛН) | США
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 261 | Виталий Смольянинов (ЦН) |  Казахстан
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 262 | Марио Картелли (З) | Чехия
|
Атланта Трэшерз |
| 263 | Ян Бланар (ПН) | Словакия
|
Флорида Пантерз |
| 264 | Пьер-Александр Паренто (ПН) | Канада
|
Анахайм Майти Дакс |
| 265 | Дейл Салливан (ПН) | Канада
|
Даллас Старз |
| 266 | Виктор Уйчик (ЛН) | Чехия
|
Монреаль Канадиенс |
| 267 | Иван Майески (З) | Словакия
|
Флорида Пантерз |
| 268 | Джефф Майлз (ПН) | Канада
|
Чикаго Блэкхокс |
| 269 | Юрис Шталс (Н) |  Латвия
|
Нью-Йорк Рейнджерс |
| 270 | Грант Джейкобсен (ЦН) | Канада
|
Сент-Луис Блюз (от «Калгари»)1 |
| 271 | Микко Лехтонен (З) | Финляндия
|
Нэшвилл Предаторз |
| 272 | Алеш Пиша (З) | Чехия
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 273 | Зеверин Блинденбахер (З) | Швейцария
|
Финикс Койотс |
| 274 | Питер Рейнолдс (З) | Канада
|
Каролина Харрикейнз |
| 275 | Роберт Мюллер (В) | Германия
|
Вашингтон Кэпиталз |
| 276 | Майк Кнопфли (ЛН) | Канада
|
Торонто Мейпл Лифс |
| 277 | Себастьян Лаплант (В) | Канада
|
Лос-Анджелес Кингз |
| 278 | Шей Стефенсон (ЛН) | Канада
|
Эдмонтон Ойлерз |
| 279 | Райан Джорде (З) | Канада
|
Баффало Сейбрз |
| 280 | Роман Кухтинов (З) | Россия
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 281 | Илья Соларёв (ЦН) | Россия
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 282 | Марцел Родман (ЦН/ПН) |  Словения
|
Бостон Брюинз |
| 283 | Симон Скоог (З) | Швеция
|
Сент-Луис Блюз |
| 284 | Виктор Гюбл (ЦН) | Чехия
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
| 285 | Марек Томица (ЦН) | Чехия
|
Даллас Старз |
| 286 | Тони Дальман (ПН) | Финляндия
|
Оттава Сенаторз |
| 287 | Юха-Пекка Кетола (ЦН) | Финляндия
|
Нью-Йорк Айлендерс |
| 288 | Франсуа Сене (З) | Канада
|
Детройт Ред Уингз |
| 289 | Хенрик Бергфорс (З) | Швеция
|
Тампа Бэй Лайтнинг |
- 1. 23 июня 2001 года «Сент-Луис Блюз» обменял вратаря Романа Турека и выбор в четвёртом раунде драфта 2001 года (124-й общий) в «Калгари Флэймз» на вратаря Фреда Брэтуэйта, двух нападающих — Даниэля Ткачука и Сергея Варламова, а также выбор в девятом раунде этого же драфта[1].
Напишите отзыв о статье "Драфт НХЛ 2001"
Примечания
Ссылки
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Драфт НХЛ 2001
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
