Древлехранилище ЯГУАК

Древлехранилище ЯГУАК — музей древностей, существовавший в Ярославле в 1889—1924 годы.

При образовании Ярославской губернской учёной архивной комиссии (ЯГУАК) в 1889 году предполагалось создание музея. Древлехранилище ЯГУАК открыто в 1895 году. Хранителем был избран И. А. Тихомиров. В музее должно было быть «собрано всё то, что даст нам представление о деталях жизни минувших поколений».

Первыми экспонатами стали находки из курганов с берегов реки Сити, поступившие от VII археологического съезда (Ярославль, 1887); предметы каменного века от Ярославского губернского правления; средневековые монеты из Ростовского музея церковных древностей. В 1894 году И. А. Вахрамеев подарил Древлехранилищу коллекцию монет (около 1400 штук). Первоначально музей, как и сама комиссия, находился в небольшом помещении в здании губернских присутственных мест (Ильинская площадь, 1).

К 1900 году в коллекции было около 7 тысяч предметов: произведения народного и декоративно-прикладного искусства, церковная утварь, нумизматика, портретная живопись, более 12 тысяч документов по местной истории. Коллекцию пополняли пожертвованиями частные лица, в том числе члены комиссии: Н. Н. Корсунский, Н. Ф. Дубровин, А. Н. Ливанов, П. И. Оловянишников, П. Б. Потехин, И. Ф. Барщевский, И. А. Тихомиров. Также предметы закупались у населения, собирались на археологических раскопках. Состав коллекции одобряли такие специалисты как археолог Н. В. Покровский, филолог А. И. Соболевский, художники Н. К. Рерих, К. Е. Маковский.

В 1900 году количество посетителей музея составило 4,5 тысячи человек. Это были в основном местные учащиеся училищ, гимназий, лицея, интеллигенты. Заглядывали и иностранцы.

В 1924 году Древлехранилище и другие ярославские музеи образовали единый музей, ныне Ярославский музей-заповедник.

Литература

• Багрова Н. В. [www.yaroslavskiy-kray.com/200/istoricheskijj-muzejj-drevlekhranilishhe.html Исторический музей — Древлехранилище]. Ярославский край

Отрывок, характеризующий Древлехранилище ЯГУАК

Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»