Древнеанглийский язык

Древнеанглийский язык
Самоназвание:	Englisc, Anglisc, Ænglisc
Страны:	Англия, южная и восточная Шотландия, восточные окраины современного Уэльса
Вымер:	к началу XII века развился в среднеанглийский язык
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Германская ветвь Западногерманская группа Англо-фризская подгруппа
Письменность:	футарк, позже латиница
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	ста 623
ISO 639-1:	—
ISO 639-2:	ang
ISO 639-3:	ang
См. также: Проект:Лингвистика

Древнеанглийский язык (англ. Old English, др.-англ. Ænglisc sprǣc; также называемый англосаксонским языком, англ. Anglo-Saxon) — ранняя форма английского языка, распространённая на территории нынешних Англии и южной Шотландии с середины V до середины XII века.

Древнеанглийский язык являлся западногерманским языком и, следовательно, был близок древнефризскому и древнесаксонскому языкам. По сравнению с современным английским древнеанглийский был морфологически более богатым и напоминал современный исландский, а его орфография более непосредственно отражала произношение. Он имел пять падежей: именительный, винительный, родительный, дательный и творительный (последний имел особую форму только у местоимений и прилагательных, а в самых старых памятниках — и существительных мужского и среднего рода единственного числа); три числа: единственное, двойственное и множественное; и три рода: мужской, женский и средний.

История

Древнеанглийский не стоял на месте: на этот период приходится 650 лет от переселения англосаксов в Англию в V веке до нормандского вторжения в 1066 году, вскоре после которого язык испытал значительные изменения. За это время он воспринял некоторые черты языков, с которыми он взаимодействовал, таких как кельтские языки и северогерманские диалекты, на которых говорили заселившие северную и восточную Англию скандинавы.

Как западногерманский язык, древнеанглийский развился из ингвеонских (североморских) диалектов в V веке. Англосаксонская грамотность получила развитие после христианизации в конце VII века. Старейший сохранившийся текст древнеанглийской литературы — «Гимн Кэдмона», составленный между 658 и 680 годами.

За древнеанглийским периодом следует среднеанглийский (XII—XV века), ранненовоанглийский язык (конец XV — середина XVII века) и в конце — новоанглийский язык (после середины XVII века).

Германское происхождение

Наиболее существенными для образования древнеанглийского были его германские черты в словарном составе, построении предложения и грамматике, унаследованные из германского праязыка и общие с близкородственными языками континентальной Европы. Некоторые из этих особенностей были характерны лишь для западногерманских языков, к которым принадлежит древнеанглийский, тогда как некоторые черты были унаследованы от прагерманского языка, из которого произошли все германские языки.

Как и в других западногерманских языках того времени, в древнеанглийском присутствовало склонение существительных по пяти падежам. Так же, как и в современном русском, в древнеанглийском у всех существительных, даже неодушевлённых, был род, например, (séo) sunne 'солнце' было женского рода, а (se) móna (луна) — мужского.

Латинское влияние

Существенное влияние оказала на древнеанглийский латынь. Большая доля образованного и грамотного населения (монахи, духовенство, и т. д.) знали латынь, которая тогда была лингва франка в Европе. Иногда можно назвать приблизительные даты вхождения отдельных латинских слов в староанглийский, основываясь на том, какие языковые изменения они претерпели. Было по меньшей мере три заметных периода латинского влияния. Первый относится ко времени, предшествующему переселению саксов из континентальной Европы в Британию. Второй начался, когда англосаксы были обращены в христианство, и латынь получила распространение как язык церкви. Однако наиболее мощный слой латинских заимствований относится ко времени после нормандского вторжения 1066 года, после которого в язык вошло множество как французских слов, так и непосредственно из латыни. Большинство из этих слов из языков ойль сами восходили напрямую к вульгарной (реже — классической) латыни, хотя в языке нормандской знати были и скандинавские заимствования. Нормандское завоевание приблизительно обозначает конец древнеанглийского и наступление среднеанглийского периода.

Орфография древнеанглийского по сравнению с современным была ближе к произношению. Однако в то же время она была менее нормализована и больше отражала диалектные, идиолектные и другие особенности писца.

Скандинавское влияние

Вторым крупным источником заимствований в древнеанглийском были скандинавские языки, появившиеся в Британии во время набегов викингов в IX и X веках. Это были и обиходные слова, и те, которые связаны с некоторыми управленческими особенностями Данелага (зона, подконтрольная викингам, которая включала обширные владения вдоль восточного побережья Англии и Шотландии). Викинги говорили на древнескандинавском языке, связанном с английским, так как они оба произошли от одного прагерманского языка. При смешении разных диалектов вполне обычным является появление упрощённых общих языков, и существует теория, что именно смешение скандинавского и древнеанглийского помогло ускорить исчезновение падежных окончаний в древнеанглийском. Видимое подтверждение этого — тот факт, что упрощение падежных окончаний случилось раньше всего на севере, а позднее всего — на юго-западе — территории, меньше всех подвергшейся влиянию викингов.

Кельтское влияние

Число заимствований из кельтского намного меньше, чем даже из латыни или скандинавских языков. Всего лишь двенадцать заимствований опознаны как безоговорочные (правда, некоторые полагают, что заимствований всё же больше). Среди всех известных и предполагаемых кельтских заимствований большинство — это топонимы, особенно названия рек.

Диалекты

Древнеанглийский не был диалектно однородным. Четыре основных диалекта древнеанглийского — кентский, мерсийский, нортумбрийский и западносаксонский (уэссекский). Каждый из этих диалектов связан с независимым королевством. Нортумбрия и Мерсия были опустошены викингами в IX веке. Часть Мерсии и всё королевство Кент были затем объединены в Уэссекс.

В результате объединения англосаксонских королевств в 878 году Альфредом Великим различие региональных диалектов заметно сгладилось. Нельзя сказать, что они перестали существовать: региональные диалекты существуют с тех пор и поныне, о чём свидетельствует и существование диалектов в среднеанглийском и современном английском языке.

Тем не менее большое количество сохранившихся документов англосаксонского периода написаны на диалекте Уэссекса, королевства Альфреда. Вероятно, с консолидацией власти стало необходимым стандартизировать язык правительства, чтобы облегчить управление удалёнными областями королевства. В результате этого многие документы были написаны на западносаксонском диалекте. Кроме того, Альфред был любителем родного языка и привёз многих переписчиков из Мерсии, чтобы зафиксировать неписанные до этого тексты. Под этим влиянием оказалась также и церковь, поскольку Альфред начал амбициозную программу по переводу религиозных текстов на родной язык. Некоторые тексты Альфред сам перевел с латыни на английский, в частности трактат папы Григория «Пастырская забота» (Cura pastoralis).

Фонология и стандартизированная орфография

Сюда перенаправляется запрос «Ƿ». На эту тему нужна отдельная статья.

Сначала староанглийский писался руническим алфавитом (футарк), но перешёл на латинский с некоторыми добавлениями: буква «дэт» («ð», сегодня более известная как «эдд» — eth) и руническая по происхождению буква «торн» (Þ) — обе использовались параллельно и взаимозаменяемо для обозначения звонкого и глухого вариантов межзубных согласных, ныне передаваемых диграфом «th»; также руническая по происхождению буква «винн» (Ƿ), обозначавшая полугласный звук «w». Латинская буква C в древнеанглийской орфографии последовательно использовалась для передачи позиционных вариантов звука «к» (лишь к концу древнеанглийского периода смягчённый вариант «к» перед переднеязычными гласными «e», «i» стал произноситься аналогично русскому «ч»); для обозначения долгих («удвоенных») звуков «кк» и «гг» использовались диграфы «cc» и «cȜ» соответственно; наконец, буквы «s» и «f» могли передавать, в зависимости от положения в слове, как глухой, так и звонкий варианты соответствующих звуков (то есть «с» и «з», «ф» и «в» соответственно). В среднеанглийский период, добавилась буква «йоуг» (Ȝ) — заимствованная из ирландского латинизированного алфавита форма буквы G (использовавшаяся для обозначения взрывного и щелевого позиционных вариантов звука «г», а также согласного «й»). Также использовались символ союза «и» ⁊ и символ относительного местоимения «þæt» (that) Ꝥ, ꝥ. Кроме того, изредка использовались знаки долготы над гласными, сокращения для следующих букв «m» или «n». Ударение в древнеанглийском чаще всего падало на первый слог корня.

Ссылки

В Викисловаре список слов древнеанглийского языка содержится в категории «Древнеанглийский язык»

• Англосаксонский язык и литература // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [linguapedia.com.ua/writing/oldenglish.html Древнеанглийский (англосаксонский) язык] на сайте Linguapedia

Отрывок, характеризующий Древнеанглийский язык

Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.