Древняя Ливия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ливия (древняя) — в широком смысле: у античных авторов название части света Африка, в более узком: область в Северной Африке, границы которой менялись в разные периоды истории у различных народов.

  1. Часть света Африка:
    1. У древних греков Ливия (др.-греч. Λιβὺη) сначала относилась то к Европе, то к Азии и, примерно, после V в. до н. э. географы выделили её как самостоятельную часть света.
    2. Некоторые античные авторы под именем «Ливия» предполагали только известную им Африку, поэтому иногда это прилегающая к Средиземноморью Северная Африка.
  2. Историческая область в Северной Африке:
    1. У египтян «Ребу» или «Либу» (егип. Rbw) — сначала название кочевого племени, затем области к западу от долины Нила, употреблялись также наименования — егип. THnw, tA (n) TmHw, xAst TmHw. Возможно, со временем, название «Ребу/Либу» возобладало над остальными и перешло на все западные от Египта земли, став позже «Ливией» греков и римлян.
    2. В период поздней античности римляне называли Ливией (лат. Libya) территорию между дельтой Нила и далее на запад до залива Большой Сирт (совр. Сидра), при этом охватывали земли по побережью и вглубь материка (часть Ливийской пустыни). Таким образом, у римлян Ливия занимала восточную часть Северной Африки, не включая Египет.
    3. Ливией или Ливийским номом (лат. Libycus Nomus) называли небольшую восточную область в Мармарике, иногда она могла называться отдельно от неё, как часть Египта.
  3. В мифологии:
    1. В древнеегипетской мифологии все страны к западу от долины Нила, в том числе и Ливия, олицетворяли мир смерти.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4219 дней]
    2. Ливия в мифологии древних греков и римлян — некая страна на границе известного мира, «земной предел» наряду с Эфиопией и Скифией. см. Ливия (мифология)

Период употребления топонима «Ливия» — с древнейших времён (с III тыс. до н. э. у древних египтян) и позже в период античностигреков, римлян, эллинизированного и романизированного населения Средиземноморья). В средневековье упоминалось у арабов. В XX веке топоним проявился в названии государства Ливия.





Этимология названия

племя «ребу» («либу»)
в иероглифах
D21
Z1
D58G43T14A1
Z2
Топоним «Ливия» производился древними от имени населявших страну племён — ливийцев, название которым вероятно дали египтяне. В период Древнего Царства (около 2700—2200 гг. до н. э.) встречаются надписи с именем одного из западных кочевых племён — «ребу» или «либу» (егип. rbw, rb, rbj). В какой-то период это племя выделилось среди других кочевников и по его наименованию египтяне стали называть все народы к западу от долины Нила — «ливийцы».

Вероятная этимология и распространение названия «Африка». Карфагеняне (или, возможно, римляне), называли некоторую область, прилегающую к Карфагену — «Африкой», по имени проживающего там берберского племени — «африк» или «авриг», это название перешло на римскую провинцию — Африка. Со временем это имя вытеснило прежнее именование «Ливия», распространившись от названия провинции, на территории покорённого римлянами Карфагена, до всей западной части Северной Африки. В раннем средневековье название перешло на территории соответствующие современным Тунису, северному Алжиру и части Ливии, в арабском варианте — Ифрикия, а в новое время стало именем всего континента в связи с колониальными захватами европейцев.

Это наименование, возможно заимствованное от египтян, упоминается в древнееврейских источниках в Книге Бытия — «lubim» и, возможно, «lehabim»[1].

В эпоху ранней и классической античности древние греки, расширяя свою экспансию в Средиземноморье, переняли от египтян название Ливия (др.-греч. Λιβύη) распространив его на всю известную им Африку, (иногда только Северную Африку), а также интегрировали в свою мифологию (мифическая страна Ливия, постепенно локализующаяся в реальные территории в Северной Африке).

Из употребления название «Ливия» — как часть света, стало выходить в период господства Рима в Средиземноморье, хотя римские авторы тоже иногда его использовали.

Топоним «Ливия» сохранялся в поздней античности и в средневековье в названии области к западу от дельты Нила с которой оно и начало в древности распространяться. В наше время проявился в названии современного государства.

Древние экспедиции

Древние народы уже знали, что, кроме примыкания к Азии, Ливия-Африка окружена морем. Из области Средиземноморья предпринималось немало путешествий вдоль побережья и вглубь континента:

  • Египетский фараон Нехо II около 600 года до н. э. послал экспедицию из финикийских мореходов вокруг Ливии. Они вышли из Красного моря, обогнули мыс Доброй Надежды, и на третий год достигли Геракловых столпов (Гибралтара) и, войдя в Средиземное море, благополучно вернулись в Египет.
  • Карфагенянин Ганнон около 520 года до н. э. (или 470 года до н. э.), по утверждению Геродота, обогнул Ливию[2], но в оставленных описаниях его путешествия — «Перипл Ганнона» — говорится о плавании только вдоль западного побережья Ливии до Гвинейского залива (предположительно, до устья реки Конго). Плавание было предпринято для основания колоний и экспедиция насчитывала около 30 000 человек и 60 кораблей.
  • Карфагенянами в Атлантическом океане был открыт остров, на котором они даже создали своё поселение. Это был остров в группе Азорских островов, и, возможно, их называли «Острова блаженных».
  • Персидский царь Ксеркс I (V век до н. э.) послал объехать Ливию некоего Сатаспа, но тот не смог выполнить задание. В Египте он снарядил корабль с египетскими корабельщиками и, пройдя Геракловы столпы (Гибралтар), через много месяцев, возможно, достиг стран экваториальной Африки, но потом Сатасп повернул назад и возвратился в Египет[2].
  • Около V века до н. э. насамоны отправили пятерых молодых сыновей вождей вглубь континента. Отряд пересёк Сахару в юго-западном направлении, достигнув поселения на реке Нигер в районе современного города Тимбукту, возможно, повстречавшись там с пигмеями[3].

В египетских источниках

История

страна THnw
в иероглифах
T14W24
N18
  • III тыс. до н. э. — в текстах Древнего Царства страна ливийцев засвидетельствована, как западный сосед Египта. Жители её были кочевникам, с древнейших времён они нападали на дельту реки Нил, обжитую возможно родственным им народом египтян, и даже поселялись там. Упоминаются принятые в исторической науке названия проживавших в Ливии племён — темеху, техену, каикаша, шаитеп, машаваша, исавада, ааса, вакана и ребу (либу) — от которого вероятно и произошло название ливийцев. В этот период область к западу от долины Нила могли называть по именам некоторых из этих племён, например от племени THnwyw эти земли назывались — THnw, от племени rbw — страна Rbw. Вероятно от последней произошло название — «Ливия».
  • ок. 1300 г. до н. э. — в ряд регионов Средиземноморья, и в северо-восточную Африку в том числе, вторгаются «народы моря». Возможно часть из них захватила прибрежные области Ливии, и используя их как основную базу, совершала походы на Египет в союзе с ливийскими племенами. «Народы моря» имели превосходство в средствах ведения войны (боевые колесницы, бронзовое оружие), но однако потерпели поражение в Египте. Не исключено, распространение их господства на запад и вглубь страны, вплоть до территории современного Феццана и Западного Судана. Также ряд исследователей предполагает, что они могли иметь отношение к этногенезу гарамантов.
  • I тыс. до н. э. — часть племён Ливии была покорена египтянами, и они стали помимо выплаты дани служить в армиях фараонов, что привело к возвышению и египтизированию некоторой части знатных ливийцев и даже основанию правящих династий (Шешонк I, «ливийские династии») в Египте. В пустыне, в оазисе Сива, образовалось жреческое государство Аммоний.

У древнегреческих авторов

Общие представления

К моменту представления о Ливии, как о части света, греки определяли её размеры в четверть обитаемой земли (ойкумены).

  • Геродот (V в. до н. э.) считал нецелесообразным различать три известные части света (Ливию, Азию и Европу) по «очертанию и величине[2]», и признавал что «по величине между ними различие действительно немалое[2]». Он критически относился к выделению Ливии в отдельную часть света, и описывал её как один из полуостровов примыкавших к Азии: «Ливия же расположена ещё на этом втором полуострове: ведь она уже непосредственно примыкает к Египту. У Египта этот полуостров очень узок, так как от берегов Нашего моря до Красного всего лишь 100000 оргий, то есть около 1000 стадий [около 180 км]. За этим узким местом полуостров, называемый Ливией, опять сильно расширяется[2].» Таким образом территорию современной Африки он считал частью Азии, и делил на Ливию, Египет и Эфиопию. Саму Ливию он подразделял на две части:
1) Териодия (у римлян Гетулия, современный Белад-аль-Джерид) — область у Средиземного моря, южнее гор Атласа, «богатая зверями». Входила в ойкумену — землю обитаемую людьми.
2) Псаммия — необитаемая пустыня с редкими оазисами, тянущаяся поперёк материка (современная пустыня Сахара).
  • Клавдий Птолемей (II в. н. э.) сделал шаг назад в представлениях о Ливии, утверждая, что на юге она соприкасается с Азией.

Границы

Знания древних греков о Ливии, в основном, ограничивались регионом Египта, Киренаикой (областью колонизированной греками-ферейцами) и финикийского Карфагена. Имелись отрывочные сведения о внутренних пустынных областях и участках северо-западного берега. Остальную Ливию они почти не знали и наделяли мифическими описаниями.

  • Север: Средиземное море (лат. mare Internum), включавшее в себя у побережья Ливии следующие моря (с запада на восток):
    • Африканское (лат. Africum pelagus)
    • Сицилийское (лат. Siculum mare)
    • Ливийское (лат. Libycum mare)
    • Египетское (лат. Aegyptium pelagus)
  • Юг: здесь иногда выделялась Эфиопия, но чаще она включалась в Ливию, и с юга предполагалось наличие Эфиопского моря (иногда как части Океана).
  • Запад: к Ливии могли относить Египет, хотя чаще эллины считали его Азиатской страной. Иногда границу между Ливией и Азией проводили по территории Египта:
  • Восток: Внешнее море или Океан, позже Атлантический океан.

Животный и растительный мир

Сейчас фауна региона относится к зоогеографической Средиземноморской подобласти с африканскими элементами[4]. В древности, судя по описаниям античных авторов (в частности Геродота в Истории. Книга IV.), она была гораздо разнообразнее:

  • вид антилопы орикс белый, у древних — «ория» (др.-греч. Ὄρυες), из рогов которых делали изогнутые грифы для лир[5].
  • муфлон, у древних — «дикий баран», в настоящее время в Ливии не встречается.
  • жираф, у древних — «диктии» (др.-греч. διχτυς «сетчатое животное»), в настоящее время в Северной Африке не встречается.
  • панцирный крокодил, у древних — «сухопутный крокодил», в настоящее время в Северной Африке не встречается.
  • страус, у древних римлян — «заморский воробей», в настоящее время в Северной Африке не встречается.
  • вымерший представитель вида очковая змея, у древних — «маленькая однорогая змея» (возможно — «кераст» или «кенхрис»).
  • лев — упоминаются часто львы мармарики, по видимому их здесь обитало множество[6], в настоящее время в Северной Африке не встречаются.

Флора побережья и оазисов в основном относится к субтропической, представлена акациями, сикоморами, тамарисками, где более влажно, произрастает маквис, имеются рощи кедров[4]. Растения, игравшие роль в хозяйстве древнего населения — это плодоносящие:

Далее, на границе с пустыней, полоса жёстких низкорослых трав, полыни. В восточной части Северной Африки, в Киренаике и Мармарике, произрастало самое известное растение региона:

  • сильфий (др.-греч. σίλφιον, лат. Silphium, Silpium, Laser) — кустарник семейства зонтичных, игравший большую роль в экспорте из Мармарики в античные государства Средиземноморья. Этот вид растений вымер в I веке н. э. Территория, где произрастал сильфий, располагалась, по сообщению Страбона, южнее оазиса Авгила и была узкая (300 стадий, то есть около 55 км) и довольно вытянутая с востока на запад (1000 стадий, то есть около 180 км)[7]. По сообщению Геродота он произрастал от островка Платеи (находящегося у берега Мармарики) до побережья залива Большой Сирт на юге Киренаики[2].

В пустыне на огромных пространствах растительности нет, редко встречаются пятна лишайников, солянки и сухолюбивых колючих растений[4].

История

  • VII — V вв. до н. э. — на северном побережье Ливии основывают колонии греки-ферейцы (Кирена, Аполлония Киренская, Барка, Евхеспариды, Тевхира, Палинур и др.)
  • VI в. до н. э. — возвышение греческого города Кирена, северную область Ливии начинают называть по его имени — Киренаикой, здесь образуется Киренское царство.
  • В 525 г. до н. э., после поражения египетской армии у Пелусия, Египет захватывают персы, постепенно распространяя своё влияние и на север Ливии — в Киренаику. Со временем она вошла в 6-ю сатрапию Ахеменидов — Египет.
  • кон. VI в. до н. э. — во время властвования в регионе персов (когда в Египте наместничал ставленник Дария сатрап Арианд), упоминается о слабом влиянии завоевателей на Ливию: «[…] в Ливии живёт множество разных племен, и только немногие из них подчинялись царю, большинство их вовсе не обращало внимания на Дария»[2].
  • при возвращении из похода на город Барку (Киренаика), организованного по инициативе сатрапа Арианда, персидское войско подвергалось нападениям ливийских племён когда армия шла и через их земли: «В пути, однако, их подстерегли ливийцы и убивали отстающих и медленно двигавшихся из-за одежды и поклажи воинов, пока, наконец, войско не пришло в Египет»[2].
  • в 459 г. до н. э. — приграничные с Египтом ливийцы подняли восстание против персов, и даже пригласили греков-афинян на подмогу (Египетская экспедиция). Упоминается правитель восставших ливийцев — Инар: «В это время ливиец Инар, сын Псамметиха (царь ливийцев, граничивших с Египтом), из своего опорного пункта Марей, египетского города над Фаросом, поднял восстание против царя Артаксеркса, охватившее большую часть страны».[8] После поражения восстания и казни Инара, Амиртей I (царь болотистой низменности Нильской дельты), продолжал сопротивление на контролируемой западной части дельты. Позже сыновья Амиртея и Инара (Фаннир) остались зависимыми от персов царями в Египте.[9]
  • 332 г. до н. э. — персидская сатрапия Египет, сдана сатрапом Мазаком без сопротивления армии Александра Македонского, север Ливии попадает под влияние македонцев.
  • IV — I вв. до н. э. — под господством Эллинистического Египта.

Римско-Византийский период

Общие представления

В период поздней античности римляне отождествляли Ливию с территорией соответствующей северо-востоку современного государства Ливия и западной часть современного Египта. Делилась эта область на Киренаику и Мармарику, последняя часто относилась то к Киренаике, то к Египту. Позже северное побережье стали называть — Пентаполис. На юге начиналась Внутренняя Ливия — территория Ливийской пустыни в глубине страны. Здесь находилась область Аммонского озиса (совр. Сива). Также некоторые авторы выделяли на юге Насамонию (область проживания насамонов) и Авгилию (район оазиса Авгила, совр. Джалу).

История

Справочная информация

Общая периодизация северо-восточной Африки.

Древний период Античность (ранняя, классическая и нач. поздней) кон. поздней Античности — нач. раннего Средневековья кон. раннего Средневековья — Новое время
Долина Нила (совр. гос-во Египет)

Древний Египет
(егип. km.t «Кемет/Кеми»)
(Верхний, Средний, Нижний)
III—I тыс. до н. э.

Держава Ахеменидов
VI в. до н. э. — 332 г. до н. э.

Эллинистический Египет
332 — 30 гг. до н. э.

Древний Рим
I в. до н. э. — IV в.

Византия
IV — VII вв.

Мусульманский Египет
(араб. مصر‎ Миср)
VII—XX вв.

Территория западнее, до плоскогорья Барка (совр. ист. обл. Мармарика)

Древняя Ливия
(егип. Rbw «Ребу/Либу»)
III—I тыс. до н. э.

ливийские племена (адирмахиды, гилигаммы, насамоны)
I тыс. до н. э.

плоскогорье Барка и побережье Габеса (совр. ист. обл. Киренаика)

др.-греческая Киренаика
VII — V вв. до н. э.

Северо-восточная Африка в составе Римского государства.

Исторические области Период Республики Диоцез Восток (с 298 г.) Диоцез Египет (префектура Восток)
Египетские области:
  • Верхний Египет (Фиваида)
  • Средний Египет (Гептаномида)
  • Нижний Египет (Дельта)
  1. область 13 городов
  2. Мареота
Египет
(с 30 г. до н. э.)
императорская
провинция
  • Фиваида
  • Геркулесов Египет
  • Юпитеров Египет
  • Нижняя Фиваида
  • Верхняя Фиваида
  • Аркадия
  • Августамника I
  • Августамника II
  • Египет I
  • Египет II
Ливийские области:
  • Киренаика
  1. Пентаполь
  2. Насамония (включая Авгилию)
  • Мармарика (Ливия, Безводная Ливия)
  1. собственно Мармарика
    (часто относилась к Киренаике)
  2. Ливийский ном
    (часто относился к Египту)
Крит и Киренаика
(с 74 г. до н. э.)
сенатская
провинция
  • Верхняя Ливия (или Ливийский Пентаполис)
  • Нижняя Ливия (или Ливия Sicca)


Напишите отзыв о статье "Древняя Ливия"

Примечания

  1. Библия. Книга Бытия. гл. 10 стих 113
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 Геродот. История. Книга IV. Мельпомена
  3. Геродот. История. Книга II Евтерпа
  4. 1 2 3 Краткая географическая энциклопедия. Гл. ред. А. А. Григорьев
  5. Геродот (История. Книга IV Мельпомена)
  6. Луций Анний Сенека. (трагедии «Геркулес на Эте» и «Агамемнон»)
  7. Страбон (География. Книга I)
  8. Фукидид («История»)
  9. Геродот («История», книга III Талия)

Литература

Отрывок, характеризующий Древняя Ливия

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.