Дрезеке, Феликс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Феликс Дрезеке
нем. Felix Draeseke

портрет кисти Роберта Штерля (1907)
Основная информация
Полное имя

нем. Felix August Bernhard Draeseke

Дата рождения

7 октября 1835(1835-10-07)

Место рождения

Кобург

Дата смерти

26 февраля 1913(1913-02-26) (77 лет)

Место смерти

Дрезден

Годы активности

1857—1912

Страна

Германская империя

Профессии

композитор, педагог

Феликс Дрезеке (нем. Felix August Bernhard Draeseke; 7 октября 1835, Кобург — 26 февраля 1913, Дрезден) — немецкий композитор.





Биография

Происходил из семей протестантских теологов: отец — суперинтендант Теодор Дрезеке (1808—1870), сын епископа Иоганна Генриха Бернхарда Дрезеке; мать — Мария Дрезеке, урождённая Ханштайн (1815—1835), дочь суперинтенданта Готтфрида Августа Людвига Ханштайна. Мать умерла через 8 дней после родов, и Феликса воспитывали три сестры отца. В 1840 г. отец женился на Эмилии Бэринг (1821—1882), и у Феликса было 12 единокровных братьев и сестёр.

Детство Ф. Дрезеке прошло в Родахе, недалеко от Кобурга. В 5 лет он перенёс средний отит, после которого всю жизнь страдал снижением слуха. Несмотря на это, он увлёкся музыкой, брал уроки фортепиано; в 8 лет написал своё первое произведение для фортепиано.

С 1850 г. брал уроки композиции у Каспара Куммера[1][2]. В 1852—1855 гг. учился в Лейпцигской консерватории у Юлиуса Рица (композиция), Фридриха Рихтера и Морица Хауптманна (теория музыки), Франца Бренделя (история музыки), Луи Плайди и Игнаца Мошелеса (фортепиано).

В 1852 г. в Веймаре слушал «Лоэнгрина» Рихарда Вагнера (дирижировал Ференц Лист). Под впечатлением от спектакля написал свою первую оперу «Король Сигурд» (по пьесе Эмануэля Гайбеля). Как и Вагнер, Дрезеке сам написал либретто (и сохранил эту практику во всех своих операх). В 1853 г. в Берлине познакомился с Гансом фон Бюловым, с которым впоследствии дружил. Увлёкшись музыкальным стилем новонемецкой школы[de] Листа и Вагнера, стал терять интерес к лейпцигской консерватории, большинство преподавателей которой были консервативны и скептически, почти враждебно относились к увлечениям Дрезеке. Поэтому нередко он не посещал занятия.

С 1855 г., по окончании консерватории, был приглашён Францем Бренделем в газету «Neue Zeitschrift für Musik» как концертный критик, где опубликовал среди прочего эссе о Вагнере, а также о Симфонических поэмах Листа.

В феврале 1857 г. благодаря фон Бюлову состоялась первая встреча Ф. Дрезеке с Ф. Листом, который был впечатлён почти законченной оперой «Король Сигурд». Ф. Дрезеке был приветливо принят в ближайшем окружении Ф. Листа, сдружился с Гансом Бронзартом и Петером Корнелиусом. В 1859 г. Ф. Дрезеке познакомился с Рихардом Вагнером, побывав у него в Швейцарии. Своими произведениями [баллада Helges Treue (официальный op. 1), кантата «Германия своим детям» (нем. Germania an ihre Kinder) на текст Генриха Клейста, симфоническая поэма «Юлий Цезарь»] Ф. Дрезеке вскоре снискал себе славу «ультрарадикального» представителя новонемецкой школы. В августе 1861 г. дошло до скандала: на 2-м Веймарском собрании композиторов Ф. Дрезеке дирижировал маршем Germania, и сочинение было безжалостно раскритиковано. Позднее Ф. Дрезеке вспоминал:

Из-за этих произведений я был выставлен как ужас человечества, и по всей Германии все газеты спешили осудить школу в целом, а меня характеризовали как особенно опасную бестию.

«Новонемецкие» должны были признать крупное поражение. Лист в тот же год уехал в Рим, Ф. Дрезеке в 1862 г. — в Романдию.

В 1863—1874 гг. преподавал фортепиано в консерватории в Лозанне, с 1875 г. — в Женеве. В 1865 г. ездил в Мюнхен на премьеру «Тристана и Изольды» Р. Вагнера. В 1869 г. предпринял большую поездку во Францию, Испанию, Северную Африку и Италию.

В первые «швейцарские» годы продолжал сочинять: были написаны соната (op. 6 — его самое значимое фортепианное сочинение), симфоническая поэма «Фритьоф», кантата «Клятва в Рютли» (нем. Der Schwur im Rütli) и другие произведения. Однако он никогда не чувствовал себя в Швейцарии как дома: он был почти изолирован от немецкой музыкальной жизни, и его одиночество нарастало. После скандала 1861 года от него отвернулись многие бывшие соратники, только Бюлов, один из немногих, оставался дружен с ним. Листа он посещал только при случае. Ф. Дрезеке прекратил отношения с Р. Вагнером из-за его романа с Козимой фон Бюлов. Период жизни в Швейцарии Ф. Дрезеке позже называл «потерянными годами».

В период жизни в Швейцарии художественные взгляды Ф. Дрезеке претерпели изменения. Нарастало скептическое отношение к своему раннему творчеству в новонемецком стиле. Он начал следовать ясным формам интонационного языка барокко и венских классиков, стремясь объединять авансированные гармоники и контрапункты, перенятые от Вагнера и Листа, с традиционно-классическими идеалами. Хотя и позже он прибегал к типичным новонемецким формам (симфоническая поэзия, музыкальная драма), в его творчестве стали преобладать традиционные формы. Так, в 1872 г. он закончил свою первую симфонию соль мажор op. 12 (сочинённую ещё в 1855 г. юношескую симфонию он, вероятно, уничтожил). Произведение выдержало несколько успешных исполнений в течение последующих лет.

Новые взгляды Ф. Дрезеке вызвали у «новонемецких» прохладную реакцию. Так, после прослушивания Lacrimosa op. 10 (позже Ф. Дрезеке переработал её в реквием, op. 22) Лист высказался в том духе, что «из льва получился кролик».

В 1876 г. Ф. Дрезеке вернулся в Германию. Некоторое время он пробыл в Кобурге, где закончил симфонию № 2 фа мажор, op. 25 (премьера состоялась через 2 года с большим успехом под управлением Эрнста Шуха). Затем был в Байройте на премьере Кольца нибелунга (но с Вагнером не встречался). С августа 1876 г. поселился в Дрездене. Несколько лет давал частные уроки. Только в сентябре 1884 г. он получил должность в Дрезденской консерватории. Как профессор композиции, гармонии и контрапункта подготовил много значимых музыкантов. Среди его учеников — пианист Лео Кестенберг, композиторы Альберто Франкетти, Пауль Бюттнер, Теодор Блюмер[de], Эмиль Кронке, Вальтер Дамрош[3] и Карл Эренберг[de][4], издатель Николай Струве.

Стал больше сочинять: оперы нем. Dietrich von Bern (1877; позже переработана и переименована в нем. Herrat) и нем. Gudrun (1883), Реквием си минор op. 22 (1880). 1880 год стал «годом песен» — создана почти половина произведений для голоса и фортепиано. 1880-м принадлежат первые успехи в камерной (струнный квартет до минор op. 27) и концертной музыке: концерт для скрипки ми минор (1881; оркестровые партии считаются утраченными, сохранилось только переложение для скрипки и фортепиано), фортепианный концерт ми мажор op. 36 (1886).

В 1886 г. закончил третью симфонию до мажор op. 40 («Symphonia Tragica»). Это, пожалуй, самое значительное преобразование его художественного кредо в музыке. После премьеры в 1888 г. (также под управлением Эрнста Шуха) она стала потрясающим успехом Дрезека в немецких концертных залах. Одним из лучших интерпретаторов 3-й симфонии стал Ганс Бюлов.

Последующие сочинения выдвинули Ф. Дрезеке в число выдающихся композиторов своего времени: серенада для оркестра ре мажор op. 49, Симфонические вступления к пьесе Кальдерона «Жизнь есть сон» (нем. Das Leben ein Traum, op. 45) и к «Пентесилее» Клейста op. 50 (все — в 1888), Большая месса op. 60 (1891), опера «Мерлин» (1905) и многочисленные камерные произведения, среди которых особо следует отметить 3-й струнный квартет до диез минор op. 66 (1895) и струнный квинтет фа мажор op. 77 (1900).

В камерных произведениях заметен интерес Ф. Дрезеке к новым инструментам: имеются две не опубликованные при жизни сонаты для viola alta[5] и фортепиано, а в посмертно изданном струнном квинтете ля мажор (1897) использована violotta[6].

В 1898 году пожалован в надворные советники, в 1906 г. — в тайные надворные советники. В 1912 г. философский факультет университета Берлина избрал его почётным доктором за заслуги в «восстановлении старого блеска немецкой музыки.»

В 1905 г. по всей Германии прошли концерты в связи с 70-летием Ф. Дрезеке.

Снижение слуха прогрессировало до почти полной глухоты, что усугубляло изоляцию композитора от музыкальных событий и ограничивало его деятельность. Тем не менее его последние произведения демонстрируют цельность творчества: Большая месса ля минор op. 85 (1909) и Реквием ми минор (1910) сочинены a cappella, как бы в противовес ранним сугубо оркестровым произведениям; 20-минутная Symphonia Comica (1912) представляет остроумно-ироничный взгляд композитора на традиционную музыкальную форму. В феврале 1912 Феликс Дрезеке испытал последний большой триумф с премьерой полного исполнения мистерии «Христос».

Профессор Мюнхенской школы музыки.

В ноябре 1912 года заболел пневмонией и с тех пор не выходил из квартиры. 26 февраля 1913 г. скончался от апоплексического удара. Похоронен в Роще урн Толькевиц[de].

Семья

Жена (с мая 1894) — Фрида Нойхаус (нем. Frida Neuhaus; 1859—1942).

Творчество

На творчество Дрезеке сильное влияние оказала музыка Листа и Вагнера, а позднее Брамса. Считал себя представителем прогрессивной новонемецкой школы Листа и Вагнера, идеи которых контрастировали с «консервативным» направлением, представленным, к примеру, Мендельсоном и Брамсом. Позднее, после смерти Брамса (1897), многие воспринимали Феликса Дрезеке как представителя консервативного направления.

Опубликованы были только его романсы и фортепианные пьесы.

Избранные произведения

оперы
  • «Король Сигурд» (1857)
  • «Гудрун» (постановка 1884)
  • «Херрат» (постановка 1892)
  • «Бертран де Борн» (1894)
  • «Рыбак и калиф» (постановка 1905)
  • «Мерлин» (постановка 1913)
для хора
  • реквием
  • три оратории
  • месса
  • кантаты
  • хоры
симфонические произведения
  • четыре симфонии (1872, 1876, № 3 «Трагическая» — 1886, № 4 «Комическая» — 1912)
  • симфонические поэмы: «Юлий Цезарь» (1860), «Фритьоф» (1865)
  • Юбилейная увертюра
  • увертюры: «Жизнь есть сон» (1888), «Пентесилея» (1888)
концерты
  • концерт для скрипки с оркестром (1881)
  • концерт для фортепиано с оркестром (1886)
камерная музыка
  • фортепианный квинтет с валторной
  • два струнных квинтета
  • три струнных квартета
  • соната для кларнета и фортепиано
для фортепиано
  • сонаты, пьесы.

Отзывы

В течение продолжительного времени … я виделся с ним [Ф. Дрезеком] ежедневно. Это доставляло мне удовольствие, так как в его лице я имел дело с очень одарённым музыкантом, не страдающим никаким самомнением.

— Рихард Вагнер[7]

Признание

Symphonia tragica ещё в 1920-е годы многими считалась одной из самых значительных симфоний; с ней выступали ведущие дирижёры — Артур Никиш, Фриц Райнер, Ханс Пфицнер, Карл Бём.

Хотя высокий уровень музыки Дрезеке никогда не подвергался сомнению, композитор вопреки многочисленным успехам при жизни никогда не достигал настоящей популярности. Его стиль, основанный на сильно контрапунктически уплотнённой обработке тематического материала, многими воспринимался как слишком сложный и не вполне доступный. В этом отношении он схож со своими более молодыми современниками Максом Регером и Хансом Пфицнером, которых можно считать его музыкальными наследниками, чья музыка также находила больше сочувствия у специалистов, чем у публики. Характерен прогноз Ганса фон Бюлова, который он дал своему другу в 1889 г.:

Такие произведения, как твои, с течением времени могут фигурировать только в анналах. Обыватель хочет быть радостным, «освежившимся», и такая «низкая» тенденция тебе совершенно не знакома. К твоей музыке проявят — с компетентной стороны — всегда надлежащее уважение, но на особенную симпатию ты нигде не сможешь рассчитывать.

К этому надо прибавить, что сам Дрезеке не мог быть исполнителем своей музыки: его фортепианная игра была недостаточна для карьеры пианиста, а деятельность в качестве дирижёра оставалась недоступной из-за проблем со слухом. Таким образом, он был одним из первых композиторов в истории музыки, которые полностью зависели от интерпретаторов.

Почтительное отношение к музыке Дрезеке после его смерти быстро исчезало: в 1914 г. началась война, в 1922 г. умер Артур Никиш, один из последних дирижёров, в чьём репертуаре сохранялись симфонии Дрезеке. Уже в 1920-е годы Дрезеке считался забытым композитором прошедшей эпохи.

Ситуация стала меняться после 1933 года, когда национал-социалисты после захвата власти стали пытаться обосновать средствами культуры пропагандируемое ими превосходство «арийской немецкой расы». Для этого они использовали музыку таких известных композиторов, как Людвиг ван Бетховен, Рихард Вагнер и Антон Брукнер. В поле зрения культурной политики национал-социалистов вскоре попал и Дрезеке как почитатель Вагнера и создатель героических опер, основанных на германских сказаниях. С одобрения Фриды Дрезеке, вдовы и наследницы композитора, стали устраивать «фестивали Дрезеке» и использовать его произведения в идеологических целях. Эрих Редер (нем. Erich Roeder, 1902—1945) написал 2-томную биографию Дрезеке, которая считается фундаментальным трудом о композиторе, но в то же время фальсифицирует некоторые факты (например, дружба с Гансом фон Бюловым истолковывается отрицательно) и восхваляет композитора в национал-социалистском смысле как «наиболее чистый вид немецкого музыканта» и «идеал немецкого художника», «от минора к мажору пронзающего новогерманского музыканта».

Память

B 1931 г. в Дрездене создано «Oбщество Феликса Дрезеке»[8].

Напишите отзыв о статье "Дрезеке, Феликс"

Примечания

  1. [pomnipro.ru/memorypage36234/biography Куммер Каспар — Биография]. ПомниПро : электронный мемориал. Проверено 15 февраля 2014.
  2. Schlüren C. [www.musikmph.de/rare_music/composers/a_e/draeseke_felix/1.html?nr=1 Felix Draeseke und die Symphonia tragica] (нем.). Musikproduktion Hoeflich Muenchen. Проверено 15 февраля 2014.
  3. [president-concert.ru/persony/sovremennost/val-ter-iogannes-damrosh-damrosch.html Вальтер Иоганнес Дамрош (Damrosch)]. Оркестры и дирижёры. Проверено 15 февраля 2014.
  4. Беркович Е. [magazines.russ.ru/inostran/2011/9/be4.html Томас Манн в свете нашего опыта] // Иностранная литература. — 2011. — № 9.
  5. Первые экземпляры инструмента, изобретённого Германом Риттером, были изготовлены в 1875 году.
  6. Инструмент запатентован в 1891 г. Альфредом Штельцнером[de].
  7. Вагнер Р. [www.fedorov.ws/wagner2102.html Моя жизнь].
  8. [www.draeseke.org/ Felix Draeseke webpages] (англ.). Internationale Draeseke Gesellschaft. Проверено 9 мая 2014.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дрезеке, Феликс

И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…