Дрейер, Карл Теодор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл Теодор Дрейер
Carl Theodor Dreyer
Имя при рождении:

Карл Теодор Дрейер Нильсен

Дата рождения:

3 февраля 1889(1889-02-03)

Место рождения:

Копенгаген, Дания

Дата смерти:

20 марта 1968(1968-03-20) (79 лет)

Место смерти:

Копенгаген, Дания

Гражданство:

Дания

Профессия:

кинорежиссёр

Карьера:

19191964

Награды:

«Золотой лев» Венецианский кинофестиваль (1955)

Карл Теодор Дрейер (дат. Carl Theodor Dreyer, 3 февраля 1889, Копенгаген — 20 марта 1968, там же) — датский кинорежиссёр-новатор, один из наиболее значительных мастеров европейского киноискусства[1].





Биография

Дрейер был внебрачным ребёнком датского фермера и батрачки из Скании. Мать погибла, пытаясь совершить аборт. После нескольких лет жизни в приютах был усыновлён строгой лютеранской семьёй Дрейеров.

В 18 лет Дрейер с отличием закончил классическую гимназию и, оставив приёмных родителей, начал зарабатывать на жизнь журналистикой. В основном он сотрудничал с либеральным изданием «Политикен».

С 1912 по 1919 год Дрейер работал на киностудии «Нордиск» в качестве сценариста, монтажёра и редактора титров[2]. В эти годы по его сценариям было снято 22 фильма[3].

Первым самостоятельным фильмом Дрейера стала экранизация романа Францоза «Президент» о матери-детоубийце (налицо перекличка с судьбой матери самого режиссёра). Однако зрители первыми увидели «Страницы из книги сатаны (дат)» — четыре короткометражных рассказа, скомпонованные наподобие «Нетерпимости» Гриффита. В фильме Страницы из книги Сатаны (Blade af satans bog, 1921) проявляется его стремление к максимальной выразительности кино[4].

В 1920-е годы Дрейер стал международным режиссёром — он снимал в Швеции, Германии, Норвегии, Франции — тех странах, где ему удалось найти финансирование для очередного кинопроекта. Среди работ этого времени — одна из первых кинолент на гомосексуальную тематику, «Михаэль», по одноименному роману Германа Банга.

В 1927 году Дрейер создал одну из вершин немого кинематографа — потрясшую зрителей своей бескомпромиссной реалистичностью картину «Страсти Жанны д’Арк». Эйзенштейн назвал её «одной из прекраснейших» за всю историю кинематографа. Основой режиссёрского стиля Дрейера стал крупный план, позволявший передать динамику психологического состояния персонажа в малейших нюансах.

В годы «великой депрессии» скандинавское кино погрузилось в кризис, а Дрейер вернулся в журналистику, писал теоретические статьи, которые много лет спустя составили книгу «О кино». В 1931 году в Берлине он снял первый звуковой фильм «Вампир»[2], который по многим параметрам примыкал к немецкому экспрессионизму. Этот радикальный эксперимент в области пугающей сюрреалистической образности, признанный впоследствии классикой, в своё время обескуражил как зрителей, так и кинокритиков.

Разочарование в зрителях, скрупулёзность подхода к материалу и хроническое отсутствие финансирования оказались причинами, по которым за оставшуюся часть жизни Дрейер снял всего три фильма. Их отличают сверхдлинные планы, тщательная простроенность всех мизансцен, контрастность монохрома.

«День гнева» (1943) — рассказ о средневековой охоте на ведьм в Норвегии — воспринимался современниками как аллегорическое высказывание по поводу фашистской оккупации Европы (хотя Дрейер отрицал, что это входило в его намерения). Следующий фильм, «Два человека», был снят в Швеции и не вошёл в дрейеровский канон: режиссёр убрал своё имя из титров. В послевоенные годы он работал над короткометражной документалистикой на средства из государственного бюджета.

Торжественно-медлительный темп, который смутил зрителей «Дня гнева», был положен в основу следующего полноценного фильма Дрейера — «Слово». Премьера этой ленты на Венецианском кинофестивале 1955 года и присуждение ей «Золотого льва» вызвали огромный международный резонанс. Датское правительство передало в распоряжение Дрейера столичный кинотеатр «Дагмар», на доходы от которого режиссёр, теперь признанный «живым классиком», снял по драме Яльмара Сёдерберга свой последний фильм «Гертруда» (1964).

Дрейер умер 20 марта 1968 года в Копенгагене от пневмонии во время активной подготовки к съёмкам давно задуманного фильма о жизни Христа. Другим его неосуществлённым проектом осталась экранизация романа «Доктор Живаго».

Фильмография

Полнометражные фильмы

Короткометражные фильмы

Напишите отзыв о статье "Дрейер, Карл Теодор"

Примечания

  1. В списке 50 величайших фильмов, отобранных по итогам опроса 846 профессиональных кинокритиков журналом Sight & Sound, фигурируют три фильма Дрейера — больше только у Годара.
  2. 1 2 [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/DREER_KARL_TEODOR.html Дрейер, Карл Теодор] — статья из энциклопедии «Кругосвет»
  3. Дрейер Карл Теодор // Энциклопедический словарь. 2009.
  4. Дрейер Карл Теодор / В. А. Утилов // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  5. </ol>

Сочинения

  • Om filmen, Kbh., 1964
  • Fire film, [Kbh.], 1964

Публикации на русском языке

  • О кино / Пер. Е. Красновой и П. Каштанова. — М.: Новое издательство, 2016. — 256 с.

Литература

  • Sémolue J., Dreyer, P., [1962]
  • Carl Th. Dreyer cinéaste danois. 1889‒1968, 2 éd., Cph., [1969]
  • Schrader P. Transcendental style in film: Ozu, Bresson, Dreyer. Berkeley: University of California Press, 1972
  • Bordwell D. The films of Carl-Theodor Dreyer. Berkeley: London: University of California Press, 1981.
  • Houe P. Carl Theodor Dreyer’s cinematic humanism. Minneapolis: Center for Nordic Studies, University of Minnesota, 1992
  • Laporte M. A la recherche de Carl Theodor Dreyer. Paris: Centre National de la Cinématographie, 1997.
  • Sémolué J. Carl Th. Dreyer: le mystère du vrai. Paris: Cahiers du cinéma, 2005.
  • Андронова А.А. Карл Теодор Дрейер. Великий датчанин. С-Пб: Своё издательство, 2014 — ISBN 978-5-4386-0685-7.

Ссылки

  • [english.carlthdreyer.dk/ The Carl Th. Dreyer]  (англ.)
  • [www.imdb.com/name/nm0003433 Страница на сайте IMDB]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Дрейер, Карл Теодор

– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.