Дрим, Жорж ван

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жорж ван Дрим
нидерл. George van Driem
Род деятельности:

лингвист

Дата рождения:

1957(1957)

Жорж ван Дрим (нидерл. George van Driem, род. 1957) — лингвист, профессор исторического языкознания и заведующий Лингвистическим институтом (нем. Institut für Sprachwissenschaft) Бернского университета.





Исследования

С тех пор, как он занимался тангутскими рукописями двенадцатого века в годы перестройки в Ленинградском филиале Института востоковедения АН СССР (в настоящее время — Институт восточных рукописей РАН), Джордж ван Дрим пользуется и русским именем Юрий Юрьевич. С 1983 г. Дж. ван Дрим занимается полевыми исследованиями в Гималаях. По поручению бутанского государства он составил грамматику государственного языка дзонг-кэ, его фонологическую романизацию и лингвистический атлас королевства. В соавторстве с Кама Цхэрингом (дзонг-кэ ཀརྨ་ཚེ་རིང་) он написал один из лучших учебников языка дзонг-кэ. Он также написал грамматики двух языков восточного Непала, лимбу и думи, относящихся к кластеру киранти, и грамматику языка бумтханг (фонетическая транскрипция автолингвонима — [bumthaŋ-kha][1]), распространенного в центральном Бутане. В 2001 г. появилась его двухтомная энциклопедия языков и народностей Гималаев под названием «Languages of the Himalayas». В сотрудничестве с государственными органами Бутана и Непала он брал пробы ДНК у многих туземных народностей Гималаев.

Деятельность

В Берне Джордж ван Дрим заведует программой исследований «Определение стратегических задач на субконтиненте» (нем. Strategische Zielsetzungen im Subkontinent), которая ставит целью описание исчезающих и малоизвестных языков Южной Азии. Эта научная программа представляет собой продолжение и диверсификацию проекта «Языки Гималаев» (англ. Himalayan Languages Project), который пользовался большим успехом в Лейденском университете, где Дж. ван Дрим заведовал кафедрой описательной лингвистики до 2009 г. Его команда опубликовала описания, словари и морфологически анализированные тексты более чем дюжины малоизвестных языков Гималаев, многие из которых находятся под угрозой исчезновения.

Его исследования привели к лучшему пониманию древнейшей этнолингвистической истории Азии. На основе лингвистических доказательств и данных популяционной генетики он пришёл к выводу, что древние мяо-яо и древние австроазиаты, вероятно, были первоначальными изобретателями рисового земледелия. Он представил хорошо обоснованную теорию о прародине и последующем распространении австроазиатской и тибето-бирманской языковых семей, а также семьи мяо-яо. Он отвергал сино-тибетскую филогению, которую он заменял подлинной тибето-бирманской моделью. В 2004 г. для этой языковой семьи он предложил нейтральное географическое название «транс-гималайская». Он разрабатывал дарвинистскую лингвистическую теорию под названием симбиосизм, на почве которой развивалась философия симбиомизма.

С 2001 года, в сотрудничестве с генетиком Петером де Кнейффом (нидерл. Peter de Knijff), Дж. ван Дрим собрал образцы ДНК более чем 2000 добровольцев в Непале и Бутане, с регистрацией родного языка каждого из добровольцев, для изучения корреляции между генами и языками. На основании данной работы он предложил пересмотреть классификацию языков: вместо термина сино-тибетская семья он предложил вести речь о тибето-бирманской семье, ветвью которой он считал китайский язык с его диалектами[2].

Дж. ван Дрим высказал гипотезу, согласно которой язык бурушаски связан не с древнейшим населением Гиндукуша, а с волной миграции представителей карасукской культуры, которая происходила параллельно миграции индоарийских народов.

Публикации

  • van Driem, George (2011). «The ethnolinguistic identity of the domesticators of Asian rice». Comptes Rendus Palevol, doi:10.1016/j.crpv.2011.07.004.
  • van Driem, George (2011). «Tibeto-Burman subgroups and historical grammar». Himalayan Linguistics, 10 (1): 31-39.
  • van Driem, George (2008). «The origin of language: Symbiosism and Symbiomism», pp. 381—400 in John D. Bengtson, ed., In Hot Pursuit of Language in Prehistory. Amsterdam: John Benjamins.
  • van Driem, George (2007). «The diversity of the Tibeto-Burman language family and the linguistic ancestry of Chinese», Bulletin of Chinese Linguistics, 1 (2): 211—270.
  • van Driem, George (2007). «Austroasiatic phylogeny and the Austroasiatic homeland in light of recent population genetic studies». Mon-Khmer studies: a journal of Southeast Asian languages and cultures (37): 1-14.
  • van Driem, George (2005), [www3.isrl.uiuc.edu/~junwang4/langev/localcopy/pdf/vandriem05languageOrganism.pdf "The Language Organism: The Leiden theory of language evolution"], in Minett, James W. & Wang, William S-Y., Language Acquisition, Change and Emergence: Essays in Evolutionary Linguistics, Hong Kong: City University of Hong Kong Press, сс. 331-340, <www3.isrl.uiuc.edu/~junwang4/langev/localcopy/pdf/vandriem05languageOrganism.pdf> 
  • van Driem, George (2004), "Language as organism: A brief introduction to the Leiden theory of language evolution", in Ying-chin, Lin; Fang-min, Hsu & Lee, Chun-chih et al., Studies on Sino-Tibetan Languages: Papers in Honor of Professor Hwang-cherng Gong on his Seventieth Birthday, Language and Linguistics Monograph Series W-4, Taipei: Institute of Linguistics, Academia Sinica, сс. 1-9 
  • van Driem, George (2003), "The Language Organism: The Leiden theory of language evolution", in Mírovský, Jiří; Kotěšovcová, Anna & Hajičová, Eva, Proceedings of the XVIIth International Congress of Linguists, Prague, July 24-29, 2003, Prague: Matematicko-fyzikální fakulty Univerzity Karlovy 
  • van Driem, George (2003), "Tibeto-Burman Phylogeny and Prehistory: Languages, Material Culture and Genes", in Bellwood, Peter & Renfrew, Colin, Examining the farming/language dispersal hypothesis, (Ch. 19) 
  • van Driem George. Languages of the Himalayas: An Ethnolinguistic Handbook of the Greater Himalayan Region : Containing an Introduction to the Symbiotic Theory of Language. — Brill, 2001. — P. 1412. — ISBN 9004120629.
  • van Driem George. Dzongkha. — Leiden: Research School CNWS, School of Asian, African, and Amerindian Studies, 1998. — ISBN 905789002X.
  • van Driem, George (1993). "[repository.forcedmigration.org/pdf/?pid=fmo:3003 Language policy in Bhutan]".. 
  • van Driem George. A Grammar of Dumi. — Mouton De Gruyter, 1993. — P. 472. — ISBN 3110123517.
  • van Driem George. Een eerste grammaticale verkenning van het Bumthang, een taal van Midden-Bhutan, met een overzicht van de talen en volkeren van Bhutan.
  • van Driem George. The Grammar of Dzongkha. — Thimphu, Bhutan: RGoB, Dzongkha Development Commission (DDC), 1992.
  • van Driem George. Guide to Official Dzongkha Romanization. — Thimphu, Bhutan: Dzongkha Development Commission (DDC), 1991.
  • van Driem George. The First Linguistic Survey of Bhutan. — Thimphu, Bhutan: Dzongkha Development Commission (DDC), n.d..
  • van Driem George. A Grammar of Limbu. — Mouton De Gruyter, 1987. — P. 565. — ISBN 3110112825.

Напишите отзыв о статье "Дрим, Жорж ван"

Примечания

  1. См.: van Driem, George. Een eerste grammaticale verkenning van het Bumthang, een taal van Midden-Bhutan. Leiden: Onderzoeksschool CNWC. P. 3.
  2. Van Driem, George «Tibeto-Burman Phylogeny and Prehistory: Languages, Material Culture and Genes». Bellwood, Peter & Renfrew, Colin (eds) Examining the farming/language dispersal hypothesis (2003), Ch 19.

Ссылки

  • [rolexawards.com/en/the-laureates/georgevandriem-the-project.jsp The Dutch god of language]
  • [www.semioticon.com/people/vanDriem.htm George van Driem], Open Semiotics Resource Center
  • [www.himalayanlanguages.org/ Himalayan Languages Project]

См. также

Отрывок, характеризующий Дрим, Жорж ван

Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.