Дриш, Ханс

Ханс Дриш
Hans Adolf Eduard Driesch
Место рождения:	Бад-Кройцнах, Южная Германия
Научная сфера:	биология, эмбриология
Научный руководитель:	Эрнст Генрих Геккель
Известен как:	разработчик витализма

Ханс Дриш (нем. Hans Adolf Eduard Driesch) (28 октября 1867, Бад-Кройцнах, Южная Германия) — 16 апреля 1941, Лейпциг) — немецкий биолог, эмбриолог. Разрабатывал новое направление витализма, духовную проблематику.

Энтелехия Ганса Дриша

Ганс Дриш решительно выступал против материалистического понимания жизни. Ещё в 1908—1909 годах он дал изложение своей системы витализма и резко обрушился на дарвинизм. Ганс Дриш утверждал, что основная задача биологии заключается в выяснении вопроса: «Зависит ли целесообразность процесса в организмах только от их определенной структуры или архитектуры, от их „машинного характера“ в самом широком смысле слова, подобно тому, как целесообразны процессы в созданных рукой человека машинах; или в основе органической жизни лежит особенный вид целесообразности? Мы должны признать для жизненных явлений особенную, присущую лишь им нерасчленяемую закономерность, результатом которой и является их „целесообразность“».

Этим присущим только жизненным явлениям факторам, по словам Дриша, «может быть признано лишь „интенсивное“ многообразие; выражаясь другими словами, мы можем сказать: как понятие — энтелехия многообразна, как фактор природы — целостна, нераздельна». Обозначая этот фактор термином «энтелехия», Ганс Дриш замечал, что он вполне сознает, как это слово в его толковании получает новое содержание. Но применение данного понятия он все же считает уместным в силу этимологического значения слова «энтелехия», которое означает: заключать в себе цель. «Энтелехия», по мнению Дриша, является тем фактором, благодаря которому живое становится организованным и как таковое отличается от неорганизованного, неживого. Энтелехия — причина всех формообразований, причина осуществления некоторой части возможностей в каждой клетке. Энтелехия предоставляет возможность живому управлять материей для своих целей; от энтелехии зависит гармония между частями, то есть целостность, единство. При этом сама «энтелехия может быть только мыслима. Воспринятыми же могут быть лишь экстенсивные результаты её деятельности».

Вклад в эмбриологию

В опытах на эмбрионах морского ежа и амфибий Дриш одним из первых открыл явление эмбриональной регуляции. Так, он обнаружил, что при разделении первых двух бластомеров у амфибий и иглокожих каждый из них даёт полноценного зародыша, а затем и личинку, из которой может развиться нормальный взрослый организм. В норме каждый из бластомеров образует только половину зародыша.

Труды Ганса Дриша

• Die Biologie als selbständige Grundwissenschaft, Leipzig 1893, umgearb. 19112;
• Analytische Theorie der organischen Entwicklung, Leipzig 1894;
• Die organischen Regulationen. Vorbereitungen zu einer Theorie des Lebens, 1901;
• The Science and Philosophy of the Organism. The Gifford Lectures delivered before the University of Aberdeen in the Year 1907 and 1908. 2 vols., London 1908, 19292, ND 1979, deutsch als: Philosophie des Organischen. 2 Bände, Leipzig 1909, umgearb. 19212, gekürzt 19284 (sic!), franz. 1921 (mit einem Vorwort von J. Maritain);
• The Problem of Individuality, London 1914;
• Leib und Seele. Eine Prüfung des psychophysischen Grundproblems, Leipzig 1916, verb. 19202, 19233, engl. 1927;
• Das Problem der Freiheit, Leipzig 1917, Berlin/Leipzig 19202;
• Wissen und Denken. Ein Prolegomenon zu aller Philosophie, Leipzig 1919, 19222;
• Das Ganze und die Summe, Leipzig 1921;
• Wie studiert man Philosophie? Ratschläge für Studierende, Leipzig 1922, 19242, erw. 19333;
• Bewusstsein und Unterbewusstsein, in: Deutsche Medizinische Wochenschrift, 1922, 1234—1235; Die Probleme der Naturphilosophie im Rahmen eines Systems, 1922;
• The Possibility of Metaphysics, London 1925, 19262, 19303;
• The Crisis in the Psychology, Princeton 1925, dt. Grundprobleme der Psychologie. Ihre Krisis in der Gegenwart, Leipzig 1926, 19292, griech. 1928, tschech. 1933;
• Die sittliche Tat. Ein moralphilosophischer Versuch, Leipzig 1927, engl. 1927, 19302;
• Der Mensch und die Welt, Leipzig 1928, 19452, engl. 1929, 19302, franz. 1930, tschech. 1933, span. 1960;
• Philosophische Forschungswege. Ratschläge und Warnungen, Leipzig 1930;
• Philosophische Gegenwartsfragen, Leipzig 1933;
• Die Maschine und der Organismus, 1935; Die Überwindung des Materialismus, Leipzig 1935, Zürich 19472;
• Biologische Probleme höherer Ordnung, Leipzig 1940, 19442;

Литература

1. Дриш Г. Витализм. Его история и система. Перевод с немецкого. — М.: URSS, 2007. — ISBN 978-5-382-00183-8.

Отрывок, характеризующий Дриш, Ханс

Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.