Дрон, Владимир Степанович

Влади́мир Степа́нович Дрон (14 (26) февраля 1891 — 28 октября 1920) — герой Первой мировой войны, участник Белого движения, полковник 3-го Дроздовского полка.

Биография

В 1913 году окончил Виленское военное училище, откуда выпущен был подпоручиком в 170-й пехотный Молодечненский полк, в рядах которого и вступил в Первую мировую войну. По сообщению газеты «Русское слово», в феврале 1915 года раненый подпоручик Дрон прибыл в Петроград, в лазарет Павловского военного училища. По выздоровлении вернулся в свой полк. Пожалован Георгиевским оружием

За то, что в бою 20-го августа 1915 года, занимая со своей ротой окопы западнее дер. Вердокемя, несмотря на сосредоточенный огонь тяжелой и легкой артиллерии противника, которым были буквально сметены окопы, подпоручик Дрон не только не оставил своей позиции, но ободрив людей, отбил две повторные атаки превосходных сил противника и заставил их отойти в свои окопы. Такая блестящая защита своей позиции позволила отошедшему соседнему батальону прийти в порядок и вновь занять прежнюю позицию и выдержать 4½-часовой бой.

Произведен в поручики 12 июня 1916 года «за выслугу лет», в штабс-капитаны — 28 июня того же года. В 1917 году успешно окончил 2½-месячные подготовительные курсы Николаевской военной академии.

В Гражданскую войну участвовал в Белом движении на Юге России. В Добровольческой армии — во 2-м офицерском стрелковом (Дроздовском) полку, во ВСЮР и Русской армии — помощник командира 3-го Дроздовского полка. По воспоминаниям подпоручика Александровского, служившего в офицерской роте 3-го Дроздовского полка, полковник Дрон зачастую получал очередное ранение вскоре по излечении от предыдущего и наравне с бесстрашием отличался внимательным и заботливым отношением ко всем окружающим. В сентябре 1920 года был назначен командиром 3-го Дроздовского полка. Смертельно ранен в бою 28 октября 1920 на Юшуньских позициях, когда 3-й полк потерял всех батальонных и ротных командиров. Умиравшего полковника Дрона вывез с поля боя на автомобиле генерал-майор Туркул.

Награды

• Георгиевское оружие (ВП 17.04.1916)
• Орден Святой Анны 3-й ст. с мечами и бантом (ПАФ 8.02.1917)
• Орден Святителя Николая Чудотворца (Приказ Главнокомандующего № 248, 31 октября 1921)

Источники

• Русское слово, № 38. — 17-го февраля 1915 г.
• Русский Инвалид, № 66. Часть официальная. — 17-го марта 1917 г. — С. 2.
• Георгий Александровский На полях Северной Таврии // Седьмая гаубичная. — Нью-Йорк, 1960. — С. 112.
• Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.: «Нева», 2002. — С. 182.
• Клепов М. Ю. Офицеры — Георгиевские кавалеры Первой мировой войны. — М.: «Минувшее», 2015.

Отрывок, характеризующий Дрон, Владимир Степанович

Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.