Друиды

Не следует путать с драви́дами — народами Индии.

Друи́ды (галльское druidae, древнеирландское druí, мн.ч. druid) — жрецы у древних кельтских народов, организованные в виде замкнутого, но не наследственного сословия, также выполняли функции судей, занимались врачеванием и астрономией.

Практически все сведения о друидах происходят из «Записок о Галльской войне» и иных греко-римских сочинений IV в. до н. э. — II в. н. э. Из них следует, что друиды были хранителями героических преданий и мифологических поэм, которые они передавали молодёжи изустно. По всей видимости, институт друидов был позаимствован островными кельтами у доиндоевропейского населения северо-запада Европы. Роберт Макалистер и некоторые другие учёные начала XX века приписывали друидам создание огамического письма.

У ирландцев и бриттов друиды рано утратили свою функцию поэтов (уступив её бардам), а после введения христианства (IV—V века) быстро выродились в деревенских знахарей.

Этимология

Первые сведения о друидах принёс в античный мир путешественник Пифей. В классических текстах название «друид» встречается только во множественном числе: «druidai» в греческом, «druidae» и «druides» в латинском. Формы «drasidae» или «drysidae» являются либо ошибками переписчиков, либо результатом порчи манускрипта. Луканово «dryadae» явно получилось под влиянием греческого названия древесных нимф (латинское «дриады»). В древнеирландском есть слово «drui», являющееся единственным числом, множественная форма — «druid». Было много дискуссий о происхождении этого слова. Сегодня многие склоняются к точке зрения древних учёных, в частности Плиния, что оно связано с греческим наименованием дуба — «drus». Второй его слог рассматривается как происходящее от индоевропейского корня «wid», приравниваемого к глаголу «знать». Взаимосвязь с подобным словом выглядит вполне логично для религии, святилища которой располагались в смешанных дубравах средней Европы.

Эта первая по времени этимология, основанная на греческом «drus», получила обширную поддержку в учёных кругах. Возникшая в связи с использованием дуба в галльском ритуале, она породила проблемы, которые долгое время лишь усугубляли колебания лингвистов. Плиний, разумеется, был вполне искренен, высказывая своё мнение, но он, как и все его современники, часто довольствовался народными или образованными по аналогии этимологиями. Если наименование друидов было принадлежностью специфически кельтского мира и может быть объяснено только исходя из кельтских языков, то составляющие его элементы — индоевропейского происхождения: галльская форма «druides» (в единственном числе «druis»), которую употребляет Цезарь на протяжении всего текста «Галльских войн», так же как и ирландское «drui», восходят к единому прототипу «dru-wid-es», «весьма учёные», содержащему тот же корень, что и латинский глагол «videre», «видеть», готский «witan», германский «wissen», «знать», славянский «ведать». Точно так же не составляет никакого труда обнаружить характерную для кельтского языка омонимичность слов, обозначающих «науку» и «лес» (галльское «vidu-»), в то время как нет никакой реальной возможности связать наименование «друидов» с названием «дуба» (галльское «dervo-»; ирланд. «daur»; валлийское «derw»; бретонское «derv»). Если даже дуб занимал определённое место в культовой практике друидов, было бы ошибкой сводить представление о друидах к культу дуба; напротив, их жреческие функции были весьма обширны.

Обряды друидов

Особое место в обрядах друидов занимал процесс сбора омелы. Омела использовалась друидами для лечения. Также её использовали при вытягивании жребия и для предсказаний будущего. Но не всякая омела подходила для этого. Для сбора сначала долго выбирали подходящее растение, после чего устраивали церемонию на шестой день луны.

Популярным был и обряд жертвоприношения у друидов. Они приготавливали у подножия дерева всё необходимое для совершения жертвоприношения и торжественной трапезы. После этого приводили двух белых быков, у которых впервые связаны рога. Жрец, одетый в белое, взобравшись на дерево, золотым серпом срезал омелу и складывал её в белый плащ. После этого быков приносили в жертву, совершая при этом хвалебную молитву божествам. Считается, что омела после этого ритуала будет противоядием против любого яда.

Гай Юлий Цезарь в «Записках о Галльской войне» (вероятно, опираясь на сведения Посидония) писал, что друиды рассчитывали на помощь своих богов, только если приносили человеческие жертвы. По словам Юлия Цезаря, для таких жертв употреблялись пленные враги, преступники, а при отсутствии таковых — и невинные люди. В Новое время на основе свидетельства Цезаря сформировалась легенда о том, что обречённых на приношение в жертву сжигали в клетке из ивовых прутьев. Археологические подтверждения этих рассказов не обнаружены. Преобладает мнение, что, подобно самим римлянам, кельты прибегали к человеческим жертвоприношениям только в чрезвычайных ситуациях, каковой, безусловно, для них было вторжение Цезаря.

Плиний Старший описывал каннибализм друидов — то есть употребление в пищу человеческой плоти. Последние археологические находки — в пещере Алвестона (англ. Alveston) на юге графства Глостершир, а также в торфяном болоте Линдоу-мосс близ деревни Мобберли, графство Чешир, Великобритания (т. н. «человек из Линдоу») — подтверждают сообщения римлян. Так, в пещере в Алвестоне найдены кости примерно 150 человек, в том числе — женщин, убитых, как считают археологи, в жертвенных целях. Жертвы были убиты тяжёлым острым оружием, предположительно — топором или мечом. Анализ минерального состава костей подтвердил, что останки принадлежат людям, которые постоянно проживали в данной местности. Находка расколотой вдоль бедренной кости, как полагают, подтверждает потребление в пищу человеческой плоти — так как кость расколота, видимо, для того, чтобы достать костный мозг (расколотые таким же образом кости животных, которых употребляли в пищу — обычная находка в археологии).

Находка в Алвестоне датируется примерно серединой I века н.э. — то есть именно тогда, когда римляне активно завоёвывали Британские острова. К тому же периоду относится и так называемый человек из Линдоу. Торфяное болото настолько хорошо законсервировало убитого, что сохранилась и кожа, и даже кишечник. Это позволило детально исследовать тело. Человек был убит непростым способом: ему был нанесён удар топором по голове, тяжёлый, но не смертельный, шея перетянута петлёй, а горло перерезано ножом — чтобы кровь хлынула потоком. На теле найдена пыльца омелы, что позволило связать жертву с друидами — так как известно, что друиды употребляли в жертвоприношениях ветки омелы, срезанные специальным золотым ножом. Исследователи полагают, что убитый молодой мужчина принадлежал к кельтской знати. На это указывают маникюр на руках, аккуратная стрижка, бритьё, строение тела, которое характерно для людей, не занятых тяжёлым физическим трудом.

Есть мнение, что римляне уничтожали друидов как вдохновителей и организаторов кельтского сопротивления. Возможно, описанные выше жертвы были принесены, чтобы заручиться поддержкой богов в войне против римлян. Как раз в это время (40 — 60 гг. н. э.) римские войска под руководством сначала будущего императора Веспасиана, а потом — наместника Гая Светония Паулина активно продвигались вглубь Британии. Однако жертвы не помогли: во время войны с Боудиккой в 60 году н. э. римские войска захватили главный оплот британских друидов — остров Мона (о. Англси в Северном Уэльсе). Защитники острова были убиты, а святилища друидов и их священные рощи — уничтожены.

Восприятие в Новое время

Возрождение интереса к друидам в Англии произошло в XVII—XVIII вв. на волне изучения классической античности. Джон Обри (1626-97) приписывал друидам сооружение таких британских мегалитов, как Стоунхендж. Вслед за Обри много писал про друидов пастор Стьюкли (1687—1765), считавший их приверженцами авраамической религии, родственной христианству.

Ошибочные построения Обри и Стьюкли получили дальнейшее развитие в эпоху романтического национализма, когда в друидах видели истинных вдохновителей британского сопротивления римлянам, а к их числу относили даже воинственную царицу Боадицею. Наряду с готической традицией Нового времени существовала и менее известная друидическая традиция: в литературе английского романтизма был востребован экзотический, окружённый мистической аурой образ друида, живущего в абсолютной гармонии с природой. Хранителями духовного наследия друидов и продолжателями их традиций в то время считались валлийские барды и филиды. Друидическая тематика проникла в популярную литературу и музыку того времени («Мученики» Шатобриана, «Норма» Беллини).

В 1909 году в Англии оформилось неодруидическое движение, которое ищет свои истоки в деятельности Уильяма Блейка и Джона Толанда. Британская комиссия по делам благотворительности 2 октября 2010 года признала поклонение друидов духам природы религией. Согласно данным BBC News за 2003 год, к друидам себя причисляли более десяти тысяч британцев.

См. также

• Волхвы
• Маги

Ссылки

• [doc-planet.net/news/ritualy_druidov/2015-03-01-520/ Ритуалы друидов. Документальный фильм] 
• [ec-dejavu.ru/d/Druids.html Н. С. Широкова. Кельтские друиды и книга Франсуазы Леру]

Отрывок, характеризующий Друиды

Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)