Климент (Друмев)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Климент и фамилией Друмев.

Митрополит Климент
Митрополит Тырновский
27 мая 1884 года — 10 июля 1901 года
Предшественник:	Иларион (Михайловский)
Преемник:	Анфим (Кынчев)
Председатель Совета Министров Болгарии
21 — 24 августа 1886 года
Монарх:	князь Александр I Баттенбергский
Предшественник:	Петко Каравелов
Преемник:	Петко Каравелов
Председатель Совета Министров Болгарии
6 декабря 1879 года — 7 апреля 1880 года
Монарх:	князь Александр I Баттенбергский
Предшественник:	Тодор Бурмов
Преемник:	Драган Цанков
Министр образования Болгарии
6 декабря 1879 года — 7 апреля 1880 года
Монарх:	князь Александр I Баттенбергский
Предшественник:	Георгий Атанасович
Преемник:	Иван Гюзелев
Рождение:	Шумен (Османская империя)
Смерть:	София (Княжество Болгария)
Образование:	Одесская Духовная Семинария (1865), Киевская Духовная Академия (1869)

Митрополи́т Кли́мент Ты́рновский (в миру Васи́л Ни́колов Дру́мев; 1841, Шумен — 10 [23] июля 1901, София) — епископ Болгарского экзархата (в период схизмы); видный деятель болгарского национального возрождения, политический деятель Болгарского княжества, писатель.

Биография

Васил Друмев родился около 1840 года (точная дата неизвестна) в Шумене, в семье мелкого ремесленника. Учился в своём родном городе с 1847 по 1856 год, среди его учителей были деятели болгарского национального возрождения Сава Доброплодни и Сава Филаретов. Учитель Доброплодни способствовал развитию у своих учеников любви к истории, литературе, театру и мотивировал учеников продолжать образование. Под его влиянием, Васил Друмев стал участвовать в театральных постановках в городе, сыграл главную роль во время премьеры комедии Доброплодного «Михал Мишкоед». Играл на флейте в оркестре Михая Шафрана. В 1856—1857 годы Васил Друмев был помощником учителя.

В 1858 году Друмев уехал в Константинополь, где при помощи Драгана Цанкова получил стипендию для обучения в России, после чего поступил в Одесскую духовную семинарию.

Летом того же года познакомился с надзирателем пансиона Георгием Раковским. В Одессе Друмев пишет свои первые стихи «Светливо слънце ся роди…» и «Милно и жално към въсток гледа…», напечатанные в «Цариградском вестнике». В 1860 году написал повесть «Нещастна фамилия» — первую болгарскую оригинальную повесть. Это произведение произвело огромное впечатление на болгарских читателей. Публикует переводы с русского и на болгарский язык.

В 1862 году на время прервал учёбу и отправился в Белград, где вступил в созданную Раковским Первую Болгарскую легию и был секретарём Раковского. Там он познакомился с Василом Левским и Стефаном Караджей, Хаджи Димитром. После провала Легии вернулся в Одессу и продолжил обучение в семинарии. Под влиянием сокрушительных неудач, он поменял национально-романтические взгляды на более умеренные.

В Одессе Васил Друмев пишет свою вторую повесть «Ученик и благодетели» (1864—1865). В 1865 году окончил духовную семинарию и поступил в Киевскую духовную академию, которую окончил в 1869 году.

В 1869 году уехал в Галац (Румыния), а затем в Браилу, где стал директором болгарской школы. Там он 1 октября 1869 года, вместе с Василом Стояновым, Марином Дриновым и другими болгарскими деятелями, основывает Болгарское литературное общество (болг. Българско книжовно дружество) и становится его действительным членом, бухгалтером и заместителем председателя. С 1870 по 1873 год был редактором периодического издания Болгарского литературного общества.

В 1872 году - после долгой церковно-политической борьбы - было провозглашено создание Болгарского экзархата, что не было признано Константинопольским Патриархатом и другими греческим церквами. Новой национальной Болгарской церкви требовались пастыри. В 1873 году Друмев ушёл с поста директора Браильской болгарской школы, чтобы всецело посвятить себя церковному служению.

16 июня 1873 года в селе Башкёй (ныне Николае-Бэлческу, жудец Тулча, Румыния) митрополитом Доростольским и Червенским Григорием Григорием (Немцовым) был пострижен в монашество с именем Климент и рукоположён в сан иеродиакона. 24 июня того же года в монастире «Чилик» митрополитом Григорием рукоположен в сан иеромонаха, а 18 июля 1873 года в Тулче был возведён и в сан архимандрита.

С июля 1873 по апрель 1874 года архимандрит Климент служил протосинкеллом Доростоло-Червенской митрополия.

21 апреля 1874 года в кафедральном храме Святой Троицы в городе Русе поставлен викарным епископом Доростоло-Червенской митрополии Болгарского экзархата с титулом Браницкий.

С 1875 по 1876 год Климент находился в Тулче. Во время Русско-турецкой войны Климент спас город Русе (Рущук) от уничтожения, а болгарское население – от резни. После заключения Сан-Стефанского договора, Климент составил благодарственный адрес императору Александру II. В сентябре 1878 года Климент основал и стал ректором Петропавловской духовной семинарии в Тырновской епархии Болгарского экзархата. Возглавлял семинарию вплоть до мая 1884 года.

Климент активно участвовал в политической жизни Болгарии, выступая за некоторое ограничение избирательных прав и поддерживая русофильский курс в возрождённой Болгарии. В 1878—1879 годы — депутат Учредительного собрания. Он дал учредительному Тырновскому Великому Собранию характеристику трех кандидатов на Болгарский престол. Был депутатом I Великого Народного собрания 1879 года, I и II созывов Обыкновенного Народного собрания. Участвовал в выработке конституции, причём выражал взгляды, сближавшие его с консерваторами.

После падения первого министерства Бурмова в ноябре 1879 года князь поручил ему составить кабинет. Он обратился к консерваторам (Начевич, Греков, Икономов). Занимал пост премьер-министра Княжества Болгария от Консервативной партии и одновременно министра народного просвещения. Его министерство продержалось до 24 марта 1880 года и уступило место либеральному министерству Цанкова.

С 27 мая 1884 года — митрополит Тырновский, а осенью того же года ему было поручено временное управление Софийской епархией. В своих проповедях владыка решительно осуждал «религиозный индифферентизм» и «модное безверие множества молодых интеллигентов», обличал «интриги католических и протестантских пропагандистов».

C 1885 по 1887 год был председателем Болгарского Красного Креста.

Позже Климент стал сближаться с Цанковым, а в 1886 году вместе с ним принял горячее участие в тех событиях, которые привели к отречению князя Александра I Батенберга. 9 августа 1886 году вечером он вошёл в премьер-министром временного правительства, но 10 августа утром это министерство должно было уступить место другому.

После этого митрополит Климент удаляется в Тырново, где ведёт борьбу против либерального премьер-министра Стефана Стамболова. Когда Стамболов подготовил отмену ст. 38 от Тырновской Конституции, в коей подчёркивалось, что потомки болгарского князя «не могут изповедовать другой веры, кроме православной», — митрополит Климент открыто противустал инициативе премьера, не убоявшись гонений.

14 февраля 1893 года в день рождения князя Фердинанда I (с 1908 года — царя) он произнёс в Тырновском соборе Св. Богородицы проповедь, взяв за основу апостольский текст, приходящийся на тот день ("Верою Моисей великъ бывъ...", Евр. 11:24-40). В том вдохновенном слове, одновременно духовно-поучительном и общественном по своему характеру, митрополит Климент восславил Св. Православие, и призвал слушателей свято хранить веру и жить согласно её заповедям и предписаниям. Он сурово осудил врагов Православной веры, подчеркнув что «все кто посягант у нас на Православие, посягают на самое существование народа» и завершил свою речь словами: «Има Православие у нас, има български народ; няма Православие — няма български народ!» Эта смелая проповедь была объявлена за "противонародной", "противодержавной" и нацеленной против личности монарха. Почти сразу после произнесения проповеди, митрополит Климент был атакован группой фанатичных приверженцев Стамболова, а затем насильственно увезён в Гложенский монастырь.

В начале июня 1893 г. Климент за эту проповедь был предан суду по обвинению в оскорблении князя и в призыве к бунту. Полный текст этой речи неизвестен, так как окружной суд, допросив свидетелей обвинения, отказался допросить свидетелей защиты. На суде адвокат Теодор Теодоров произнёс блестящую речь в защиту гонимого Владыки. После процесса в двух инстанциях, проходившего с вопиющими нарушениями, митрополит Климент был приговорён к 3 годам тюремного заключения, но помилован князем. Стамболов, однако, выслал в административном порядке его сначала в Петропавловский монастырь, а затем в Гложенский монастырь, где митрополит Климент провёл 15 месяцев. Питался он, в основном, солёной рыбой, которую ему тайно передавали монахи.

Эти гонения сделали Климента очень популярным; когда после переворота 18 мая 1894 года, низвергшего Стамболова, он приехал в Софию, повсюду по дороге его встречали громадные толпы народа, устраивая ему овации.

Когда летом 1895 г. председатель VIII Народного собрания Теодор Теодоров выступил за восстановление дипломатических отношений с Россией, - митрополит Климент возглавил направленную в Санкт-Петербург болгарскую делегацию. В ноябре 1896 г. болгаро-русские переговоры увенчались успехом.

В 1894—1898 годы Климент был председателем Болгарского литературного общества.

Писатель

Все его литературные произведения светского характера написаны до пострижения в монашество и принятия духовного сана. Литературную известность он приобрел с выходом из печати повести «Несчастная фамилия» (1860 год) и драмы «Иванко, убийца Асеня» (1872 год).

Повесть «Несчастная фамилия», написанная в духе сентиментализма, посвящена горькой участи болгарской семьи, ставшей жертвой мести турецкого бека. Это произведение произвело огромное впечатление на болгарских читателей. Сентиментальная повесть соответствовала вкусам болгарского «третьего сословия».

Драма «Иванко, убийца Асеня» почерпнута из истории средневековой Болгарии XII века. Вельможа при дворе болгарского царя Асеня I, Иванко, убивает Асеня I по наущению «коварного грека» Исака и его дочери. Несмотря на свой исторический сюжет, Васил Друмев вложил в «Иванко» много злободневного. Это произведение тематически гармонировало с национально-освободительным движением (длительная борьба против греческой церковной иерархии за болгарскую церковную независимость, явившаяся значительным этапом на пути к политическому освобождению). «Иванко» стал первым значительным драматическим произведением в болгарской литературе. Критики отметили и недостатки пьесы — недостаточная психологическая мотивировка, внешние эффекты и риторичность.

В архиве Васила Друмева хранятся незавершённые драмы, повести, рассказы, а также воспоминания из жизни студентов в России и т. д.

В дальнейшем и под его пера выходили уже церковные тексты: проповеди, послания, и др.

Литература

• Климент, митрополит тырновский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Трифонов Ю. В. Друмев — Климент Браницки и Търновски. — София. 1927.
• С. Бобчев Митрополит Климент ("Бълг. Сбирка", 1901, VII).
• Д. Мишев Митрополит Климент ("Летопись на бълг. книж. друж.", II, 1902).
• Климент Търновски — Васил Друмев. За 25 годишнината от смърта му / под ред. на проф. Арнаудов М. — София. 1928.
• Смольянинова М. Г. Творчество Васила Друмева и становление болгарской национальной литературы. — София, 1987.
• Смольянинова М. Г. Нови документи за Васил Друмев (Ръкописи на Друмев от периода 1874—1882) // Литературна мисъл. — София, 1976, № 6.
• Смольянинова М. Г. Към въпроса за просветителството на Васил Друмев. Според новооткрити документи в архивите на Велико Търново и Силистра // Литературна мисъл. — София, 1977. № 6.
• Смольянинова М. Г. Педагогическата дейност на Васил Друмев // Литературна мисъл. — София, 1979. № 3.
• Борис Цацов Архиереите на Българската православна църква: Биографичен сборник, стр. 153.
• Ташев, Ташо Министрите на България 1879—1999. — София, АИ «Проф. Марин Дринов» / Изд. на МО, 1999.
• I. Dimitrov Bulgarian Christianity. (red. K. Parry) — The Blackwell Companion to Eastern Christianity. Blackwell Publishing, Victoria 2007.

Ссылки

• [pravoslavie.domainbg.com/rus/10/mkliment-ispovednik.html Тырновский Митрополит Климент — священноисповедник многострадального болгарского Православия]
• [petkohinov.com/pravoslavie/10/mitropolit_kliment_turnovski/vserossynod.html Послание на Търновския митрополит Климент до Всеросийския синод]
• [pravoslavie.domainbg.com/rus/10/mk_mir.html Слово о мире Христовом и о светском мире]

Отрывок, характеризующий Климент (Друмев)

Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.