Дрыгин, Анатолий Семёнович
Анатолий Семёнович Дрыгин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
15 июля 1961 года — 23 июня 1985 года | ||||||||||||||||||||||||||
Предшественник: | Вадим Сергеевич Милов | |||||||||||||||||||||||||
Преемник: | Валентин Александрович Купцов | |||||||||||||||||||||||||
Рождение: | 14 марта 1914 г. Балашов, Саратовская губерния, Российская империя | |||||||||||||||||||||||||
Смерть: | 19 ноября 1990 (76 лет) Москва, РСФСР, СССР | |||||||||||||||||||||||||
Партия: | КПСС (с 1940 года) | |||||||||||||||||||||||||
Образование: | Мичуринский институт плодово-ягодных культур | |||||||||||||||||||||||||
Военная служба | ||||||||||||||||||||||||||
Годы службы: | 1941—1946 | |||||||||||||||||||||||||
Принадлежность: | СССР | |||||||||||||||||||||||||
Род войск: | пехота | |||||||||||||||||||||||||
Звание: | <imagemap>: неверное или отсутствующее изображение | |||||||||||||||||||||||||
Командовал: | 70-й гвардейский стрелковый полк 24-й Евпаторийской гвардейской стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта | |||||||||||||||||||||||||
Сражения: | Великая Отечественная война | |||||||||||||||||||||||||
Награды: |
Анатолий Семёнович Дрыгин (14 марта 1914 — 19 ноября 1990) — советский государственный и партийный деятель, первый секретарь Вологодского обкома КПСС (1961—1985). БиографияРодился в Балашове Саратовской губернии в многодетной семье крестьянина. Русский. Окончил Мичуринский институт плодово-ягодных культур в 1935 году с дипломом агронома высшей квалификации. С того же года на научной работе, работал младшим научным сотрудником Башкирского научно-исследовательского института социалистической реконструкции сельского хозяйства. В 1936 году стал старшим научным сотрудником — заведующим отделом селекции и сортоизучения плодово-ягодной опытной станции. В 1941 году была опубликована его первая научная работа «Агротехника ягодных культур» объёмом 7,5 печатных листа.[1] С июня 1941 по 1946 год — в рядах Советской Армии. Воевал на Западном, Волховском, Сталинградском, Донском, Южном, 2-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах. Был трижды ранен, но возвращался в строй. В 1941 году был политруком роты стрелкового полка, затем — стрелкового батальона. В 1942 году принял командование стрелковым батальоном. С 1943 года и до конца войны майор А. С. Дрыгин, не имея никакого военного образования кроме краткосрочных довоенных сборов, командовал 70-м гвардейским стрелковым полком (24-я Евпаторийская гвардейская стрелковая дивизия). Участвовал в боях по освобождению Донбасса, Крыма, Южной Украины. Анатолий Дрыгин был одним из тех, кто во время Великой Отечественной войны освобождал Севастополь, а полк, который возглавлял Анатолий Семёнович, тогда первым вошёл в город[2]. День победы встретил в Кенигсберге. В 1945 году находился в должности командира стрелкового полка Витебской Краснознаменной стрелковой дивизии. После окончания войны был уволен в запас, работал директором плодопитомнического совхоза «Стреблово» в Ленинградской области, директором экспериментальной базы Всесоюзного НИИ растениеводства под Ленинградом. С 1950 года находился на советской и партийной работе. В 1950—1956 годах председатель исполкома Лужского районного Совета Ленинградской области, 1-й секретарь Лужского районного комитета КПСС. С 1956 года заместитель, в 1957—1960 годах первый заместитель председателя исполкома Ленинградского областного Совета, в 1960—1961 годах секретарь Ленинградского обкома КПСС. С сентября 1961 г. по лето 1985 года первый секретарь Вологодского обкома КПСС. Вот как описывает назначение Дрыгина на эту должность историк Сергей Цветков:
Вечерний звон, вечерний звон! Руководил областью почти четверть века. Под его руководством произошли большие преобразования во всех сферах жизнедеятельности и экономики как области. Во время его нахождения в должности строился Череповецкий металлургический комбинат, в области появилась разветвленная сеть дорог, были построены многие птицефабрики.[4] Именно при нём сельское хозяйство достигло своего расцвета, а надои молока были рекордными по стране. Развернулось строительство металлургического комбината (современного «Северсталь»), построены химические предприятия Череповца, подшипниковый и оптико-механический заводы в Вологде. А. С. Дрыгин признавался: «Я — агроном, а приходится заниматься металлургией. Поверьте, это непросто».[5] Как вспоминают современники бывшего руководителя региона, «Папа Толя» по одному листочку яблони мог определить её сорт, а в служебной «Волге» всегда хранил резиновые сапоги, чтобы без особого труда можно было пробраться на любую отдаленную ферму или поле.[6]. При нём были построены здания педагогического и политехнического институтов, завод «Луч», Вологодский станкозавод, птицефабрика «Вологодская». В области работала уникальная программа по строительству жилья, появились первые многоэтажные дома в Вологде. Избирался депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР 6—11 созывов от Вологодской области[7][8][9][10][11][12]. Кандидат в члены ЦК КПСС (1961—1971), член ЦК КПСС (1971—1986). Валентин Купцов, преемник Дрыгина, вспоминал: «Он не хотел уходить, всегда говорил, что умрет в борозде, в поле. Болел в последнее время. Болел часто и с температурой ходил на работу»[3]. С июля 1985 года — на пенсии. Занимался в Москве общественной работой в качестве представителя организационного комитета по созданию Всесоюзной организации ветеранов войны и труда[13]. Умер 19 ноября 1990 года в Барвихе[3]. Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище. Оценка деятельностиМихаил Фёдорович Сычёв, 2-й секретарь Вологодского обкома КПСС (1989—1991):
Валентин Александрович Купцов, 1-й секретарь Вологодского обкома КПСС (1985—1990): Он был цельной натурой, многоплановой, обладал большой энергетикой. Жизненная энергия кипела. Я никогда не видел Дрыгина больным, неуверенным, смущенным, всегда он был энергичен и вселял уверенность абсолютному большинству людей. И люди верили в него. Конечно, были и такие, кто обижался. Но в той обстановке нужны были волевые руководители, которые могли, как Дрыгин, и строго спросить, но и помочь, поддержать. Партия на самом деле выполняла функцию организующую, и все кадры проходили через Дрыгина. И он, конечно, старался опираться на свои кадры — на вологодские[3].
Вячеслав Евгеньевич Позгалёв, губернатор Вологодской области (1996—2011):
Георгий Егорович Шевцов, председатель Законодательного собрания Вологодской области с 2011 года:
СемьяОтец — Семён Иванович Дрыгин. Жена — Антонина Григорьевна Мартьянова (1921 — 6 марта 2009). С ней он познакомился в 1943 году на фронте, где она воевала связистом, затем была переводчиком. В браке родились две дочери — Галина (? — 14 августа 2003) и Ирина. Внук — Анатолий.[1] Награды
Память
Напишите отзыв о статье "Дрыгин, Анатолий Семёнович"Примечания
Ссылки
|
Отрывок, характеризующий Дрыгин, Анатолий Семёнович
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
- Родившиеся 14 марта
- Родившиеся в 1914 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Балашове
- Умершие 19 ноября
- Умершие в 1990 году
- Умершие в Москве
- Подполковники (СССР)
- Герои Социалистического Труда
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Октябрьской Революции
- Кавалеры ордена Красного Знамени
- Кавалеры ордена Суворова III степени
- Кавалеры ордена Отечественной войны I степени
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Кавалеры ордена Красной Звезды
- Награждённые медалью «За отвагу на пожаре»
- Награждённые медалью «За оборону Сталинграда»
- Награждённые медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «За взятие Кенигсберга»
- Награждённые медалью «Ветеран труда»
- Награждённые золотой медалью ВДНХ
- Похороненные на Троекуровском кладбище
- Персоналии:Ленинградская область
- Члены ЦК КПСС
- Почётные граждане Вологды
- Первые секретари Вологодского обкома КПСС
- Депутаты Совета Союза Верховного Совета СССР от округов РСФСР
- Депутаты Совета Союза Верховного Совета СССР 11 созыва
- Депутаты Верховного Совета СССР 10 созыва
- Депутаты Верховного Совета СССР 9 созыва
- Депутаты Верховного Совета СССР 8 созыва
- Депутаты Верховного Совета СССР 7 созыва
- Депутаты Верховного Совета СССР 6 созыва