Эйзенхауэр, Дуайт Дэвид
Дуайт Дэвид Эйзенхауэр Dwight David Eisenhower <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Дуайта Эйзенхауэра как кавалера датского ордена Слона</td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
20 января 1953 года — 20 января 1961 года | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Вице-президент: | Ричард Никсон | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Предшественник: | Гарри Трумэн | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Преемник: | Джон Кеннеди | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Вероисповедание: | пресвитерианство | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Рождение: | 14 октября 1890 Денисон, штат Техас, США | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Смерть: | 28 марта 1969 (78 лет) Вашингтон, федеральный округ Колумбия, США | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Место погребения: | Абилин, Канзас | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отец: | Дэвид Джейкоб Эйзенхауэр | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Мать: | Ида Элизабет Стовер | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Супруга: | Мейми Дэуд Эйзенхауэр (с 1916) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Дети: | сын: Джон (1922—2013) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Партия: | Республиканская партия США | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Образование: | Военная академия в Уэст-Пойнте | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Военная служба | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Звание: | Генерал армии | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Автограф: | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Награды: |
Других государств: |
Дуа́йт Дэ́вид Эйзенха́уэр (англ. Dwight David Eisenhower, оригинальное произношение — Айзенхауэр (/ˈaɪzənhaʊər/); в США распространено прозвище Айк, англ. Ike; 14 октября 1890, Денисон, Техас — 28 марта 1969, Вашингтон) — американский государственный и военный деятель, генерал армии (1944), 34-й президент США (20 января 1953 — 20 января 1961).
Содержание
Биография
Дуайт Эйзенхауэр родился в городе Денисон, округ Грэйсон, штат Техас, в семье Дэвида Эйзенхауэра и Айды Стровер Эйзенхауэр. В 1891 году его родители вместе с ним переехали в город Абилин, штат Канзас, в поисках работы. Эйзенхауэр окончил среднюю школу в 1909 году и после этого учился в военной академии Вест-Пойнт с 1911 по 1915 год.
Дуайт Эйзенхауэр хотя и был любителем и ни у кого специально не обучался, достаточно хорошо рисовал. В полном объёме его талант раскрылся в работах, которые он начал рисовать после войны. Эйзенхауэр с большим увлечением изучал деятельность Авраама Линкольна, часто цитировал его в своих выступлениях и даже нарисовал его портрет. Нередко Эйзенхауэр писал по фотографиям портреты работников своего аппарата и дарил им в качестве поощрения за хорошую работу.
Вероисповедание
Стиль этого раздела неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Следует исправить раздел согласно стилистическим правилам Википедии.
|
Дэвид, отец Дуайта Эйзенхауэра, происходил из семьи Ганса Николаса Эйзенхауэра, который иммигрировал в Соединенные Штаты Америки в 1741 году из Германии, спасаясь от религиозных гонений. Он принадлежал к протестантской общине меннонитов. Мать Дуайта Эйзенхауэра, Айда, родилась и воспитывалась также в христианской семье, принадлежавшей вначале к одному из меннонитских направлений «Речные братья», но позже, по сообщениям историков, примерно между 1895 и 1900 годами, перешла в организацию «Сторожевой Башни», ныне известной во всем мире под названием «Свидетели Иеговы». В доме Эйзенхауэров всегда царила дисциплина и порядок, с утра и перед сном семья собиралась на первом этаже и каждый читал главу из Библии.
Эйзенхауэры были пацифистами, ярыми противниками войны, в то время как Дуайт стремился к изучению военного дела. Отец приносил ему книги, описывающие битвы Наполеона, Ганнибала и других великих полководцев. Когда он в 1911 году поступил учиться в военную академию, его мать не проронила ни слова в осуждение выбора профессии сына, хотя в их роду на протяжении 400 лет не было военных. Эйзенхауэр крестился 1 февраля 1953 года в Пресвитерианской церкви. Это единственный известный в истории случай, когда действующий президент прошёл обряд крещения. После своей отставки он оставался формально членом Пресвитерианской церкви в Гетсбурге[1]. Но часовня в его президентской библиотеке была сделана интеррелигиозной, то есть не принадлежащей ни к одной религии.
Военная карьера
Первая мировая война
6 апреля 1917 года США объявили войну Германии. Спустя несколько дней Эйзенхауэр получил звание капитана. С 1 апреля 1917 года он находился в пригороде Сан-Антонио — городе Леон Спрингс, штат Техас. Там он занимался подготовкой 57-го пехотного полка к отправке за океан. 20 сентября 1917 года он был направлен инструктором в лагерь для обучения офицеров в форте Оглеторн, в Джорджии. После этого следовал ещё ряд назначений в различные лагеря. 18 июня 1918 года, отмечая успешную деятельность Эйзенхауэра по подготовке танкистов, был награждён медалью и получил звание майора. Дуайт подавал рапорт за рапортом с просьбой отправки его на фронт, и наконец просьба была удовлетворена, но за несколько дней до отправки в Европу пришло сообщение о подписании перемирия с Германией.
Межвоенный период
Служил в Зоне Панамского канала в 1922—1925 годах, который был оккупирован США. С 1933 по 1935 год работал помощником начальника штаба армии генерала Макартура. После этого он до 1939 года служил на Филиппинах. С марта по декабрь 1941 года был начальником штаба 3-й армии. После этого он получил звание полковника, а после этого — бригадного генерала.
Вторая мировая война
7 декабря 1941 года одновременно с нападением на американскую военно-морскую и военно-воздушную базу Перл-Харбор на Гавайских островах в Тихом океане Императорская Япония официально объявила Соединенным Штатам Америки войну. Таким образом США были втянуты во Вторую мировую войну. Вначале Эйзенхауэр занимал руководящие посты в Отделе военного и оперативного планирования в Штабе армии, во главе с генералом Джорджем Маршаллом. С ноября 1942 по октябрь 1943 года он командовал силами союзников при наступлении в Северной Африке, Сицилии и Италии. Здесь он вступил в официальный контакт с Главным советником Советской военно-дипломатической миссии при Штабе англо-американского Объединенного командования экспедиционными силами кадровым военным разведчиком и дипломатом, сотрудником Главного разведывательного управления Генерального штаба Красной армии генерал-майором Александром Васильевым. Генералы Эйзенхауэр и Васильев осуществляли координацию совместных боевых действий англо-американских экспедиционных сил и Красной армии в рамках военного сотрудничества в вооруженной борьбе с общим противником. После Тегеранской конференции был открыт Второй фронт, и Эйзенхауэр становится Верховным главнокомандующим экспедиционными силами.
Руководил англо-американскими силами при форсировании десантными силами пролива Ла Манш и высадке войск в Нормандии 6 июня 1944 года на Европейском континенте во Франции.
После успешной высадки адъютант Эйзенхауэра нашёл в его кармане заготовленный текст обращения на случай поражения:.«Наша высадка в районе Шербур-Гавр не привела к удержанию плацдарма и я отвел войска. Мое решение атаковать в это время и в этом месте было основано на той информации, которой я располагал. Войска, авиация и флот сделали все, что могли сделать храбрость и верность долгу. Если кто-то виновен в неудаче этой попытки, то это только я»— Wilmont, The Longest Day
В декабре Эйзенхауэру было присвоено звание генерала армии. Кавалер советского ордена «Победа»[2].
В марте 1945-го года Эйзенхауэр стал инициатором создания нового класса заключенных, на которых формально не распространялись условия Женевской Конвенции по правам военнопленных — Разоружённые Силы Неприятеля (англ. Disarmed Enemy Forces (DEF)). Это привело к массовым смертям немецких военнопленных, которым было отказано в элементарных условиях жизни[3].
После окончания войны Эйзенхауэр поддерживал дружеские отношения с маршалом Жуковым.
После ухода с военной службы, специальным решением высших органов власти, за Эйзенхауэром пожизненно сохранялось звание генерала армии с содержанием в 20 тыс. долларов в год.
НАТО
18 декабря 1950 года, во время рабочей поездки, состоялся телефонный разговор Эйзенхауэра и разыскивающего его президента Трумэна, который сообщил о единодушном мнении руководителей стран—членов НАТО о назначении Эйзенхауэра руководителем этой структуры. 7 января 1951 года Эйзенхауэр прибыл в гостиницу «Астория» в Париже, чтобы возглавить сухопутные, морские и военно-воздушные силы НАТО. В качестве заместителя главнокомандующего силами НАТО Эйзенхауэр пригласил фельдмаршала Монтгомери. В своих мемуарах Эйзенхауэр безапелляционно заявил: «Я верил в концепцию НАТО. По моему мнению, будущее западной цивилизации зависело от её успешного претворения в жизнь»
После создания в СССР атомного оружия заявил: «Отныне, впервые в своей истории, американцы вынуждены жить в условиях угрозы полного уничтожения», тем самым внеся свой вклад в формирование в понимании общественного мнения Америки понятия «советская угроза». При этом заявлений и уверенности в нападении СССР на США нет ни в письмах самого Эйзенхауэра[4], ни в воспоминаниях его брата Милтона Эйзенхауэра, который высказался однозначно: «Ни разу в жизни я не слышал, чтобы Эйзенхауэр высказал мнение или опасение, что СССР нападёт на Соединённые Штаты Америки. И я считаю, что таких опасений не могло быть»[5].
Послевоенная карьера
С ноября 1945 года по февраль 1947 года занимал пост начальника штабов армии[6].
В июне 1947 года стал президентом Колумбийского университета, на посту которого явился организатором Американской ассамблеи — проекта, связанного с изучением проблем национального значения, с которыми сталкивалось подавляющее большинство американцев. В силу того, что Колумбийский университет расположен вплотную к негритянскому району Нью-Йорка Гарлему, в котором для белого был высокий риск попасть в ситуацию, угрожающую жизни, при посещении университетского района Эйзенхауэру приходилось брать с собой пистолет.
Имея почётные учёные степени и звания многих университетов мира, Эйзенхауэр прекрасно понимал, что высокие академические регалии получены им не за вклад в развитие наук, а как дань его военным заслугам во время Второй мировой войны. Поэтому несмотря на то, что ему было неприятно слышать мнение ряда представителей академической элиты, считавшей, что учебные заведения такого разряда должны возглавлять учёные, а не генералы, на первой же встрече с профессурой заявил, что не претендует на лавры учёного и при решении академических вопросов будет полагаться на её просвещённое мнение. Выполняя свою работу президента университета, Эйзенхауэр доводил свой рабочий день до 15 часов в сутки, при этом вход в его кабинет был свободен в любое время. Айк активно и успешно решал вопросы, взаимодействуя с советом попечителей университета, от которых зависело финансирование университета.
В 1948 году вышло первое издание мемуаров Эйзенхауэра, «Крестовый поход в Европу», книга, которая получила большой резонанс и принесла автору 476 250 долларов чистого дохода (налоговое управление предоставило герою Америки большие налоговые льготы, учитывая тот факт, что Эйзенхауэр не был профессиональным литератором). На конец 1966 года было продано свыше 1,7 млн экземпляров книги, которая к тому времени была переведена на 22 языка.
Президентская карьера
Кандидат в вице-президенты, Ричард Никсон, был обвинён в коррупции, что стало неожиданным и сильным ударом для республиканской избирательной кампании 1952 года. Чтобы оправдаться в глазах избирателей, Никсону пришлось использовать специальную телевизионную программу, в которой он отвечал на перекрёстные вопросы телекомментаторов. По статистике, эти выступления, демонстрирующие незаурядный актёрский талант кандидата, смотрели и слушали около девяти миллионов человек — половина телезрителей, имевшихся в то время в стране. Тем не менее Никсон пользовался доверием Эйзенхауэра — об этом свидетельствует тот факт, что все восемь лет Никсон был вице-президентом в администрации президента Эйзенхауэра, а дочь Никсона вышла замуж за внука Эйзенхауэра.
В результате голосования Эйзенхауэр получил голоса 442 выборщиков из 531 и около 55 процентов голосов избирателей, и с перевесом в 6,5 млн голосов победил представителя Демократической партии.
Президентская команда, названная журналистами «правительством восьми миллионеров и одного водопроводчика» принесла немало волнений Эйзенхауэру: госсекретарём США стал брат директора ЦРУ Аллена Даллеса, Джон Даллес; пост министра обороны получил бывший председатель правления «General Motors» Чарльз Уилсон, который публично заявил: «Всё, что хорошо для Дженерал-Моторз, хорошо для Соединенных Штатов»; Шерману Адамсу — начальнику штата Белого дома и ближайшему помощнику Эйзенхауэра — пришлось уйти в отставку по обвинению в коррупции.
После прихода к власти Эйзенхауэр закончил войну в Корее.
К безусловной заслуге Эйзенхауэра как президента следует отнести прекращение работы «Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности», окончание практики маккартизма (преследование за левые убеждения) и дискредитацию самого сенатора Маккарти.
Важной заслугой президента явилась организация строительства Системы межштатных автомагистралей США, начало которой было положено в 1956 году принятием федерального законодательного акта.
Внутренняя политика
Связь внутренней и внешней политики США в 50-х проявлялась столь рельефно, что в одном из выступлений Эйзенхауэр заявил: «мероприятия внутреннего характера и отношения на международной арене настолько тесно связаны, что во многих случаях неразделимы». При этом Эйзенхауэр не переоценивал своих возможностей ни в политике, ни в экономике. «Я никогда не обучался политике, — признавался Эйзенхауэр. — Я пришёл в неё со стороны на самую вершину». Ещё более определённо президент высказался в отношении своей подготовки в области экономических знаний: «Я деревенский парень и мало что понимаю в экономике».
Экономика
Следуя классической доктрине республиканизма, Эйзенхауэр считал, что федеральное правительство должно нести минимальные издержки при решении проблем социального обеспечения, что это забота профсоюзов, местных властей и в первую очередь самих трудящихся. Эти взгляды отражали кредо руководства Республиканской партии как партии большого бизнеса. Эйзенхауэр неоднократно заявлял, что государство не должно вмешиваться в экономику, апеллируя к авторитету Линкольна, который утверждал: «Государство должно делать только то, что сами граждане не могут делать наилучшим образом».
Социально-экономическое развитие в годы президентства Эйзенхауэра характеризовалось бурным ростом государственно-монополистического капитализма. Демократическое правление и президентство Трумэна оставило в «наследство» дефицит в 9,4 млрд долларов, который удалось сократить лишь к 1956—1957 годам. Эйзенхауэру не удалось выполнить своего обязательства сократить военные расходы на 20 млрд долларов вследствие того, что неконтролируемая гонка вооружений порождала дефицит торгового баланса, стимулировала рост инфляции и ослабляла экономическую и военную мощь страны. За это он подвергался резкой критике со стороны представителей военно-промышленного комплекса, утверждавших, что президент подрывает основы военной мощи страны. Энергичные усилия Эйзенхауэра в борьбе с инфляцией принимались в штыки демократическим большинством в Конгрессе, которое предлагало прямо противоположные антиинфляционные мероприятия. Война в Корее явилась определённым стимулом для развития военно-промышленной отрасли и способствовала некоторому рассасыванию безработицы, что несколько смягчило кризис 1948—1949 годов. Тем не менее, США вновь постигли экономические кризисы 1953—1954, 1957—1958 и 1960—1961 годов. Доля США в промышленном производстве капиталистического мира снизилась в 1960 году до 45,4 % по сравнению с 53,4 % в 1948 году. В 1953 году в США насчитывалось 1,9 млн полностью безработных: в 1959 году этот показатель составил уже 3,8 млн. Немалой причиной всплеска безработицы стала автоматизация производства, увеличивавшая прибыли монополистов и в огромных масштабах способствующая концентрации промышленности. В 1956 году прибыль американских корпораций превысила 43 млрд долларов, что почти вдвое превысило показатели самого благоприятного для монополий военного года. Пик безработицы был достигнут весной 1958 года и превысил 6 млн. — более 5,7 % всего самодеятельного населения США.
Действия самого Эйзенхауэра на поприще решения сложнейших проблем американской экономики 50-х более, чем скромные. Президенту нельзя было отказать в том, что он со свойственной ему активностью пытался найти решение этих проблем, поставив на руководящие посты талантливых и энергичных людей, но он был во многом скован принципами партийной принадлежности и интересов монополистических кругов, имеющих сильное влияние в республиканской партии.
Президент прилагал личные усилия, чтобы сломать исторически сложившуюся и глубоко укоренившуюся традицию назначать на доходные места по приятельским соображениям. В 1953 году, на первом же заседании правительства, он заявил: «Если кто-либо будет претендовать на должность, ссылаясь на то, что он мой друг, вышвырните его из кабинета».
Во время президентства Эйзенхауэра США имели активное и устойчивое сальдо торгового баланса, но агрессивная внешняя политика «освобождения» и балансирования «на грани войны» пожирала практически весь доход.
Генералитет и представители военно-промышленного комплекса считали, что наконец-то пришла эра бесконтрольного расходования бюджетных средств на военные нужды, на Эйзенхауэра оказывался огромный нажим, взывавший к его «военной солидарности». Для сдерживания этого нажима Эйзенхауэру приходилось использовать всю силу своего авторитета.
Эйзенхауэр был одним из немногих политических деятелей США, которые понимали, что Соединённые Штаты не всемогущи и им не всё позволено. «Точно так же как Эйзенхауэр был последним президентом США, признававшим за Конгрессом право решать вопрос об объявлении войны, он же был и последним президентом, признававшим, что даже у Соединённых Штатов ограниченные возможности».
Рассмотрев всесторонне экономические аспекты военной политики США, в своём первом послании Конгрессу Эйзенхауэр сделал вывод: «Проблема заключается в том, чтобы достичь необходимой военной мощи, не допуская излишнего перенапряжения экономики. Наращивать военную мощь без учёта экономических возможностей — значит защищаться от одной напасти, вызывая другую».
Эйзенхауэр как крупный военный авторитет понимал и говорил о «катастрофических последствиях даже успешной мировой войны» и подчёркивал, что «единственный путь к победе в третьей мировой войне — это её предотвращение».
Эйзенхауэр последовательно придерживался антикоммунистических позиций. 24 августа был подписан закон о контроле над коммунистической деятельностью, в котором прямо говорилось о лишении компартии «любых прав, привилегий и иммунитета, присущих организациям, созданным на основе законов США». Жертвами реакционной политики стали многие прогрессивно настроенные лица. Большой резонанс получило дело супругов Розенберг.
Эйзенхауэр неоднократно заявлял о тождестве интересов рабочего и работодателя, труженика и монополиста, не останавливаясь даже перед тем, чтобы напомнить американским трудящимся о том, что и он был в молодости рабочим. Но практически администрация Эйзенхауэра принимала сторону монополий, которые в глазах правительства оказывались представителями интересов общества и государства, а рабочие выставлялись бунтарями, отстаивающими только свои личные интересы.
Расовая сегрегация
Чёрные американцы были убеждены в том, что разгром фашизма соответствует жизненным интересам негров и с энтузиазмом вступали в американские вооружённые силы. На 1 августа 1945 года во всех родах войск насчитывалось 1 030 265 чернокожих военнослужащих, что составляло примерно 9 % личного состава вооруженных сил США. Тем не менее, порядка 90 % из них использовалось на всевозможных тяжелых работах и лишь порядка 10 % в боевых частях. К концу войны в армии насчитывалось 7768 чернокожих офицеров, что составляло менее 1 % чёрных военнослужащих, против 11 % среди белых военнослужащих, причём большинство не поднималось по служебной лестнице выше ранга лейтенанта. Только один негр имел звание бригадного генерала (из 776 генералов армии США). Из 5220 полковников только семеро были афроамериканцами.
Вследствие жесточайшей расовой сегрегации из негров в армии постепенно формировались самостоятельные воинские части вплоть до полков и дивизий. На флоте сегрегация была несколько ослаблена лишь к лету 1944 года, когда на военные корабли были зачислены несколько сот чернокожих американцев, но и в конце войны 95 % чёрных моряков работали на кухне, обслуживали столовые, кают-компании, были заняты на подсобных работах.
Многие чернокожие участники войны получили ордена и медали, но, что характерно, ни один из них не был награждён «Медалью Почёта», при том что за Гражданскую войну эту награду получил 21 чернокожий гражданин, за испано-американскую войну — 7. Особенно жёсткой сегрегации подвергались чернокожие в Южных штатах: в марте 1943 года на улице города Литл-Рок, штат Арканзас полицейским был убит чернокожий сержант. В том же году в Джентревиле, штат Миссисипи, в День памяти погибших военнослужащих шериф застрелил на улице чернокожего солдата.
Нетерпимые факты расовой сегрегации и дискриминации американских военнослужащих привели к изданию 12 мая 1944 года главнокомандующим вооружённым силами союзников генералом Эйзенхауэром приказа «о равенстве возможностей и прав в отношении службы и отдыха каждого американского солдата независимо от чина, расы, цвета кожи и вероисповедания». Тем не менее, выражая позицию генералитета, 5 июня 1948 года Эйзенхауэр настаивал на проведении политики изоляции негров в армии, утверждая, что «полное слияние» причинило бы вред интересам их самих.
В то же время, в выступлениях активистов-участников движений за уничтожение расовой дискриминации ставился вопрос о том, что расовые гонения — позор Америки и в сущности ничем не отличаются от теории и практики фашизма. Особенно нетерпимо была настроена негритянская военная молодёжь, получившая на фронтах второй мировой войны боевое крещение, сражаясь против фашизма, являющегося расизмом в чистом виде.
Особое влияние имела социалистическая революция на Кубе, в непосредственной близости от США. В мире образовалось свыше 70 независимых государств, только в 1960 году в Африке образовалось 17 независимых государств. Народы, нередко находившиеся на очень низкой ступени экономического и культурного развития, брали свою судьбу в собственные руки и успешно строили свою новую жизнь. В это же время 20-миллионное негритянское население самой развитой капиталистической державы мира было вынужденно бороться за элементарные человеческие права.
2 февраля 1948 года президент Трумэн направил Конгрессу специальное послание по гражданским правам, суть которого сводилась к необходимости принятия законов, запрещающих наиболее вопиющие акты расовой нетерпимости. После долгой и ожесточённой борьбы были приняты лишь два исполнительных приказа: один касался федерального контроля за справедливыми условиями найма на работу, второй — обеспечения равного образования и равных возможностей в вооружённых силах. Постепенно ослабла расовая сегрегация в армии, и в 1953 году в вооружённых силах США осталось лишь 88 мелких подразделений, состоящих исключительно из негров. В войсках США в Западной Европе 83 % всех негритянских солдат служили в интегрированных частях, в Японии и странах Тихого океана все части были интегрированы.
Вопрос расовой сегрегации в армии приобрёл особое значение во время избирательной кампании республиканца генерала Эйзенхауэра. Несмотря на свою популярность, в том числе и среди чернокожего населения Америки, Эйзенхауэр был вынужден считаться с этим фактором и, выступая 2 ноября в канун голосования с кратким перечнем того, что он намеревается претворить в жизнь в случае своего избрания, на первое место кандидат республиканцев поставил обещание «служить интересам всех американцев, независимо от расы». 9 апреля 1952 года конгрессмен Клейтон Пауэл писал Эйзенхауэру, чтобы он «немедленно дал указание сенатору Лоджу (руководителю предвыборной кампании) включить негра в штаб, руководящий избирательной кампанией кандидата».
Несмотря на то, что Эйзенхауэр не давал чернокожим американцам особых обещаний в ходе избирательной кампании, и ему не пришлось платить по политическим векселям, правление Эйзенхауэра ознаменовалось серьезными расовыми конфликтами. Это было и принятое в 1954 году решение Верховного суда о десегрегации в школах и последующие вспышки конфликтов и неповиновения властям.
5 декабря 1955 года в городе Монтгомери, штат Алабама, начался бойкот сегрегированных автобусов. 381 день подряд, под палящими лучами солнца и проливным дождем, под градом насмешек и оскорблений, игнорируя террор, угрозы и провокации властей, местных расистов и ку-клукс-клановцев, 50 тысяч чернокожих жителей города предпочли ходить пешком. Руководил бойкотом 27-летний пастор баптистской церкви Мартин Лютер Кинг.
В рамках защиты гражданских прав, в 1957 году с помощью военной силы защитил гражданские права негров на Юге[7] В том же году Конгресс США принял первый с 1860-х годов федеральный закон, защищающий избирательные права чернокожих (англ.).Внешняя политика
В противовес сильным изоляционистическим настроениям республиканцев, в частности Роберт Тафт, суть которых заключалась в том, что США не должны связывать себя далеко идущими международными соглашениями, Эйзенхауэр был убежден, что после второй мировой войны пробил час для американского «руководства миром». На выступлении перед студентами Колумбийского университета в 1950 году Эйзенхауэр заявил: «На Соединённые Штаты Америки возложена миссия руководства миром. Вашему поколению предоставлена замечательная возможность внести свой вклад в то, чтобы это руководство стало моральной, интеллектуальной и материальной моделью на вечные времена».
Внешнеполитический курс США во время президентства Эйзенхауэра, получивший вид «интернационализации», строился на максимальном использовании усилий союзников США при решении кардинальных проблем мировой внешней политики.
Основу внешней политики составила доктрина «массированного возмездия», которая предусматривала увеличение авиации с ядерным оружием, чтобы дать возможность нанести удары по СССР и КНР.
После краха суэцкой авантюры, вызванной тройственной агрессией Израиля и партнёров по НАТО Великобритании и Франции, и последовавшей эвакуации из Египта англо-французских войск США объявили, что призваны заполнить вакуум, образовавшийся вследствие утраты партнёрами позиций на Ближнем Востоке, который Эйзенхауэр обещал защитить от «коммунистической угрозы». 9 марта конгресс США принял соответствующий закон, дававший президенту право под предлогом защиты независимых стран Ближнего Востока использовать объединённые «вооруженные силы для оказания помощи любой стране или группе стран, нуждающихся в ней, против вооруженной агрессии со стороны какой-либо страны, контролируемой коммунизмом», что фактически заложило основание так называемой «Доктрины Эйзенхауэра». Следствием этой доктрины стали осложнения международных отношений между США и СССР в рамках агрессии США, Израиля, Ирака и Турции против Сирии в 1957 году и англо (в Иордании)-американской (в Ливане) агрессии против Ирака, свергнувшего монархический режим и вышедшего из Багдадского пакта в июле 1958 года.
Политика США в Европе
26 января 1951 года, выступая на сессии Совета НАТО, Эйзенхауэр заявил, что США нуждается в военных позициях, эшелонированных в глубину. Следовательно, им необходима помощь Западной Германии как с географической, так и с военной точки зрения. Целиком и полностью эти идеи поддерживал Даллес, претендуя на роль «пионера, придавая особое значение возрастанию экономического, политического и военного единства Европы». Даллес выдвинул идею использования Западной Германии как главной ударной силы сколачиваемого в Европе проамериканского военно-политического блока: «Нынешняя администрация полностью приняла задним числом к руководству мой тезис, что сила может быть достигнута только через единство и только лишь сила в Западной Европе создаст необходимые условия, которые позволят возродить мощь Западной Германии, не давая ей возможности доминировать в данном регионе».
9 июля 1948 года посол США в Лондоне писал Даллесу: «Лондонские соглашения по Германии — трудное дело, в частности потому, что все мы полностью сознаём риск, которому мы подвергаемся, и ответственный характер тех решений, которые пытаемся осуществить». В письме говорилось, что политика США и Англии в германском вопросе создаёт серьёзные проблемы для «включения Франции <в политику перевооружения Германии>, роль которой столь важна в осуществлении всей программы реконструкции и реорганизации Западной Европы». Подтверждением мрачных прогнозов стало решение Национального собрания Франции от 30 августа 1954 года об отказе ратифицировать договор о создании Европейского оборонительного сообщества. Для США возникала угроза потерять 12 западногерманских дивизий, которые вошли бы в состав вооруженных сил НАТО в случае положительного решения о создании ЕОС. Более того, считалось, что 12 дивизий — это только начало. Показателен разговор между Эйзенхауэром и Даллесом, нашедший отражение в мемуарах президента: «Почему бы Западной Германии не поставить двадцать дивизий вместо двенадцати? — поинтересовался Эйзенхауэр»."Двадцать немецких дивизий, — ответил Даллес, — привели бы французов в ужас". «Эйзенхауэр фыркнул. „Американские ресурсы, — подвёл он итог, — не следует рассматривать как неисчерпаемые“». США решительно требовали руководящей роли в Атлантическом сообществе, при этом стремясь переложить на плечи стран-партнёров как можно больший груз военно-экономических издержек при создании военной структуры НАТО. При помощи английской дипломатии, 23 октября 1954 года США добились подписания Парижских соглашений о вступлении Западной Германии в НАТО. 15 января 1955 года правительство СССР предложило провести в 1955 году всегерманские свободные выборы и решить вопрос об объединении Германии. Тем не менее, 5 мая 1955 года, всего через 10 лет после окончания войны, вступили в силу Парижские соглашения о присоединении ФРГ к НАТО. Через десять дней, 14 мая, социалистические страны подписали в Варшаве Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, получивший название «Варшавский договор». Тем самым с повестки дня снимался вопрос о послевоенном объединении Германии, и на долгих 34 года Европа разделилась на два противоборствующих лагеря.
Политика США в Азии
Ещё будучи главнокомандующим вооружёнными силами НАТО, Эйзенхауэр проявил понимание проблем, с которыми столкнулась Франция, которая вела войну во Вьетнаме. 5 февраля 1950 года Эйзенхауэр писал из Парижа руководителю Фонда Форда Гофману: «Состоявшаяся недавно беседа с премьер-министром и министром обороны Франции оставила у меня впечатление, что публике неизвестны в полной мере финансовые трудности Франции. Война на истощение в Индокитае всё более резко влияет на позиции Франции в Европе». В другом письме Эйзенхауэр выражался ещё более определённо: «Самое тревожное — всё более растущее свидетельство приближающегося банкротства Франции». Принимая во внимание сложившуюся обстановку, Эйзенхауэр неохотно шёл на практические шаги и направил авианосцы флота США в Юго-Восточную Азию, на формальную помощь союзнику по блоку, лишь в марте 1954 года, что в принципе не спасло от поражения французского экспедиционного корпуса под Дьенбьенфу в мае 1954 года. Своим поступком Эйзенхауэр поддержал видимость «атлантической солидарности», при этом США не приняли открытого участия в конфликте.
На проводимом с 26 апреля 1954 года в Женеве совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии, Франции и КНР обсуждались два вопроса — корейский и индокитайский. США были вынуждены принять участие в этом совещании под угрозой дипломатической изоляции. Правительство США на совещании представлял Даллес. На призыв поддержки курса США на «интернационализацию» войны во Вьетнаме откликнулись лишь Австралия и Южная Корея, что не имело для США политического и военного значения. Оказавшись в сложной ситуации, Даллес предпочёл покинуть совещание, оставив вместо себя Б. Смита, в результате чего со стороны США соглашение ни по одному пункту подписано не было. Ввиду отказа США и других участников интервенции в Корее принять предложение о выводе иностранных войск из этой страны и её объединение путём проведения свободных выборов в общекорейское Национальное собрание, проблема воссоединения Кореи завершилось безрезультатно.
С деятельностью Эйзенхауэра связано создание ещё двух пактов, СЕАТО (1954 год) и СЕНТО (1957 год), которые создали в Азии военно-политические блоки держав, формирующих и поддерживающих сферу американского влияния. Следствием курса на глобальное окружение СССР и его союзников кольцом проамериканских военных баз стало связывание США военными обязательствами 42 государств.
При этом не решались доставшиеся правительству Эйзенхауэра проблемы американской политики в Азии — советско-американские отношения, Корейская война, японская проблема, война в Индокитае и тайваньский вопрос (после провала северокорейской агрессии в Южной Корее и поражения французских колонизаторов во Вьетнаме, США открыто шли на милитаризацию Тайваня, рассматривая его как важное звено в системе пактов США в Азии) которые были связаны с отношениями США и КНР.
Придя к власти, Эйзенхауэр в отношениях с КНР учитывал главный в то время фактор — военно-политический союз между СССР и КНР, что в случае конфликта было чревато для США крайне тяжелыми последствиями. Выступая на пресс-конференции 4 августа 1954 года, он высказался против приёма КНР в ООН, при этом 2 декабря сделал неофициальное заявление, в котором подчеркнул, что блокада КНР была бы равносильна акту войны, который поставил бы в рамках конфликта СССР против США. Это понимал и госсекретарь Даллес, в одном из документов 30 июня 1954 года писавший: «Если США нанесут удар по Китаю атомным и водородным оружием, Советская Россия немедленно придёт на помощь Китаю и нанесёт ответный удар по Соединённым Штатам».
Решением конгресса США в январе 1955 года по тайваньскому вопросу стали исключительные полномочия президента Эйзенхауэра и право применить вооруженные силы США против КНР по своему усмотрению. Демонстрация политики «с позиции силы», проводимая США, недвусмысленно дала понять готовность высших военно-политических кругов США пойти на риск нового военного конфликта с КНР. Некоторая разрядка в этом вопросе наступила после подтверждения Советским Союзом готовности выполнить свои обязательства по подписанному в феврале 1950 года Договору о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР.
Политика США в Латинской Америке
Латинская Америка оставалась важной сферой приложения американского капитала, который быстро и жестоко вытеснял своих конкурентов. Наряду с соображениями военно-политического характера, экономические факторы обусловили основные направления политики администрации Эйзенхауэра. Одним из «достижений» этой политики стала навязанная в марте 1954 года участникам Межамериканской конференции в Каракасе «Антикоммунистическая резолюция», которая узаконивала «коллективное вмешательство» в дела тех стран, где к власти придут демократические силы, что на практике вылилось в индивидуальное «право» США свергать любой неугодный им режим в Латинской Америке.
Уже в 1954 году была организована инспирируемая из американского посольства в Гватемале и оплачиваемая американской монополией «Юнайтед фрут компани» интервенция наемников ЦРУ с целью свержения президента этой страны Хакобо Арбенса, который, как считал Эйзенхауэр, мостил дорогу к установлению коммунизма и был просоветски настроен. Арбенс был свергнут, к власти приведён проамериканский режим. После этого Эйзенхауэр заявил: «К середине 1954 года Латинская Америка была освобождена, по крайней мере на определённое время, от форпостов коммунизма».
При этом США активно поддерживало все диктаторские режимы Латинской Америки. После смерти кровавого диктатора Никарагуа Сомоса Эйзенхауэр заявил: «Мы потеряли верного друга».
Сочтя возможной новую угрозу появления в Латинской Америке коммунизма, в феврале 1960 года США направило семь военных кораблей Военно-морского флота США, которые вторглись в территориальные воды Доминиканской республики и высадили десант морской пехоты, оказав решающую помощь диктаторскому режиму Трухильо.
При этом Эйзенхауэр, реально оценивая ситуацию, отмечал: «фундаментальные проблемы Латинской Америки — это безграмотность и нищета…» и эти проблемы нельзя решить ни американскими подачками, ни американскими штыками. Под напором революционно-патриотических сил в 1957—1959 годах рухнули поддерживаемые США режимы в Венесуэле, Колумбии и на Кубе. Поездка посланца президента США Ричарда Никсона с супругой по странам Латинской Америки едва не закончилась физической расправой над ними в Венесуэле. Одним из важных факторов сдерживания антиамериканских настроений и налаживания отношений в Латинской Америке стала деятельность Милтона Эйзенхауэра, занимавшего с 1953 года пост посла президента по особым поручениям в странах Латинской Америки.
Политика США на Ближнем Востоке
29 апреля 1951 года к власти в Иране пришло правительство Национального фронта во главе с М. Мосаддыком, которое национализировало нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую промышленность. Это был серьёзный удар по интересам империалистических держав на Ближнем и Среднем Востоке, особенно Англии, что стало 5 июля 1951 года причиной обращения Черчилля к верховному главнокомандующему вооруженных сил НАТО с просьбой «направить в США телеграмму в поддержку» английской позиции в иранском вопросе. Ответом Эйзенхауэра стало письмо от 11 июля, в котором президент писал о том, что позиция США в данном вопросе определяется тем, что Иран — «страна, имеющая общую границу с Советским Союзом и хранящая в своих недрах значительную часть мировых запасов нефти». В ответ на разрыв отношений с Англией, против правительства Мосаддыка была предпринята совместная англо-американская акция при прямом участии ЦРУ США, закончившаяся свержением правительства и возвращением шаха. Взамен, шах подписал соглашение с Международным нефтяным консорциумом, в котором ключевые позиции занимал американский капитал.
При активном участии, но без фактического вхождения в состав, в феврале 1955 года из Англии, Франции, Турции, Ирана (в котором при активной помощи США пришло к власти реакционное правительство), Пакистана и Ирака был создан новый военно-политический блок, получивший название «Багдадский пакт».
Первые вооруженные конфликты между национально-освободительными движениями арабских стран и государством Израиль не могли остаться без внимания США. Показательным для позиции США в развитии отношений стал составленный Джоном Даллесом ещё 21 сентября 1949 года секретный меморандум «Что я сделал для Израиля», документ с пометкой «Конфиденциально. Не подлежит опубликованию ни при каких обстоятельствах», в шести пунктах которого перечислялся весомый вклад Даллеса в создание государства Израиль и укрепление его международных позиций.
На фоне общего подъёма национально-освободительного движения, после победы революции 1956 года в Египте был национализирован Суэцкий канал, принадлежавший английской компании. В рамках, скоординированных в виде тройственной агрессии, Израиль (в ночь с 29 на 30 октября), Великобритания и Франция (с 31 октября) начали военные действия против Египта. США и СССР призвали прекратить агрессию, СССР предупредил о возможности применения ядерного оружия в отношении Франции и Великобритании, после чего те отступили и к 7 ноября военные действия были прекращены. Факт того, что никто из участников агрессии против Египта не консультировался с США, дал Эйзенхауэру моральное право выступить с публичным осуждением политики Израиля. Нежелание Великобритании и Франции, партнёров США по НАТО, информировать своего старшего партнёра о готовящемся ударе против Египта явно свидетельствовало о том, что «атлантическая солидарность» — довольно условное понятие и что западные союзники при решении кардинальных проблем мировой политики руководствуются своими собственными интересами. Тем не менее, Эйзенхауэр во время египетского кризиса проявил известную гибкость и не пошёл на дальнейшее обострение англо-американских отношений. В частности, со стороны США не последовало никаких санкций к участникам агрессии. Учитывая реальные соотношения сил между союзниками по НАТО, Великобритания и Франция были ограничены в действиях, и учитывая, что только фактор силы определяет возможности участников агрессивных военно-политических блоков, партнеры по НАТО и Израиль были вынуждены принять американскую точку зрения. Впрочем, принципиального изменения в политике государств, принявших резко антиегипетскую позицию, не произошло. Англии был предоставлен заём на 500 млн долларов, а в сфере американо-израильских экономических отношений заложен курс для всемерного развития в будущем военно-политического сотрудничества. В канун избирательной кампании 1956 года Эйзенхауэр перенёс операцию и не мог активно выполнять свои обязанности. Именно в это время Даллесом было взято обратно данное ранее Египту согласие на финансирование строительства Асуанской плотины — впоследствии техническую помощь при строительстве дамбы оказал СССР, причем треть стоимости проекта списывалась за счет лояльности режима Насера к СССР.
В 1958 году в Ливане разгорелся острый гражданский конфликт. Эйзенхауэр направил в Ливан 15 000 военных, чтобы удержать проамериканское правительство у власти.
Отношения с СССР
Эйзенхауэр два раза — в 1955 году в Женеве и в 1959 году в США — устраивал советско-американские встречи на высшем уровне. Официальный визит руководителя КПСС и главы советского правительства Никиты Хрущёва в США состоялся с 15 по 27 сентября 1959 года, существенного сближения в позициях сторон по германской проблеме, заключению политического договора между СССР и США, торгово-экономическим отношениям, предложениям СССР о всеобщем и полном разоружении, прекращении испытаний ядерного оружия, представительству КНР в ООН и ситуации вокруг Тайваня — не произошло. В мае 1960 года под Свердловском был сбит американский разведывательный самолёт U-2. Это стало причиной охлаждения советско-американских отношений, срыва планировавшейся встречи по германскому вопросу и ответного визита Эйзенхауэра в СССР[8].
После президентства
В 1960 году после Эйзенхауэра был избран Джон Кеннеди. Покинув Белый дом, Эйзенхауэр ушёл из политики. В мае 1968 он перенес четвёртый инфаркт. Он лежал в военном госпитале Уолтер-Рид в Вашингтоне, и его жена Мейми дежурила у его постели. 28 марта 1969 года Эйзенхауэр умер — Мейми была рядом и держала его за руку. Внучка Дуайта Эйзенхауэра Сьюзен состояла в браке с известным учёным-физиком российского происхождения Роальдом Сагдеевым.
Награды
Награды США
- Медаль Армии США «За выдающиеся заслуги» (7.10.1922) с дубовыми листьями к ней (7.09.1943, 13.07.1945, 7.08.1948, 2.06.1952)
- Медаль «За выдающиеся военно-морские заслуги» (25.06.1947)
- Орден «Легион Почёта» (25.11.1943)
- Медаль заслуг в Мексиканских экспедициях (9.07.1918)
- «Медаль Победы в Первой мировой войне», (9.04.1918)
- «Американская медаль за оборону», (2.04.1947)
- Медаль «За участие в военных действиях на Европейском, Африканском, Ближневосточном и Средневосточном театрах», (22.07.1947)
- Медаль Победы во Второй мировой войне (США) (2.04.1947)
- Армейская медаль «За оккупационную службу в Германии», (2.04.1947)
Иностранные награды
- Аргентина Большой крест «Ордена Освободителя генерала Сан-Мартина» (12.05.1950)
- Австрия Большой Крест Ордена заслуг (13.10.1965)
- Бельгия Кавалер Большого Креста Ордена Леопольда II (30.07.1945)
- Бельгия Крест «За войну 1940» (30.07.1945)
- Бразилия Большой Крест ордена «За военные заслуги» (19.06.1946)
- Бразилия Большой Крест ордена «За авиационные заслуги» (5.08.1946)
- Бразилия Большой Крест национального Ордена «Южный крест» (5.08.1946)
- Бразилия Военная медаль (1.07.1946)
- Бразилия Медаль за кампанию в Европе (6.08.1946)
- Чили Большой Крест Ордена заслуг (12.03.1947)
- Китайская Республика Большой знак Специального класса «Ордена Облака и Знамени» (18.09.1947)
- Чехословакия Первый класс «Ордена Белого льва» (11.10.1945)
- Чехословакия Первый класс "Ордена Белого льва «За Победу» (11.10.1945)
- Чехословакия Военная медаль 1939 года (11.10.1945)
- Дания Орден Слона (19.12.1945)
- Эквадор Первый класс Ордена Звезды Абдона Кальдерона (30.03.1949)
- Египет Большой орден с звездой Высшего Ордена Исмаила (24.05.1947)
- Великобритания Рыцарь Большого Креста ордена Бани (12.06.1943)
- Великобритания Орден заслуг (12.06.1945)
- Великобритания «Африканская звезда» (18.11.1943)
- Эфиопия Большой Крест Ордена Соломона, Эфиопия (14.02.1948)
- Эфиопия Высшая степень Ордена Царицы Савской, Эфиопия (16.05.1954)
- Франция Кавалер Большого Креста ордена Почётного легиона (15.06.1943)
- Франция Военный крест (19.06.1943)
- Франция Орден Освобождения (5.09.1945)
- Франция Военная медаль (21.05.1952)
- Греция Кавалер Большого Креста Ордена Георгия I (13.07.1946)
- Греция Королевский Орден Спасителя (14.03.1952)
- Гватемала Первый класс Креста военных заслуг (30.04.1947)
- Гаити Большой Крест Ордена Чести и Заслуг (3.07.1945)
- Италия Большой Крест Военного Ордена (5.12.1947)
- Мальтийский орден Большой Крест Ордена заслуг (1.04.1952)
- Япония Высший орден Хризантемы большой лентой (27.09.1960)
- Люксембург Кавалер Большого Креста с короной Ордена Святого Духа (3.08.1945)
- Люксембург Военная медаль (3.08.1945)
- Мексика Первый класс Ордена военных заслуг (17.08.1946)
- Мексика Кавалер Большого Креста ордена Ацтекского орла (15.08.1946)
- Мексика Медаль гражданских заслуг (15.08.1946)
- Марокко Орден Алауитского трона (9.07.1943)
- Марокко Орден Мухамедийя (25.11.1957)
- Нидерланды Большой Крест Орден Нидерландского Льва (14.07.1945)
- Норвегия Большой Крест Ордена Святого Олафа (20.11.1945)
- Норвегия Великий командор Ордена Святого Олафа (17.04.1946)
- Пакистан «Орден Пакистана» (7.12.1957)
- Панама Большой Крест Ордена Васко Нуньеса де Бальбоа (13.08.1946)
- Панама Великий Мастер Ордена Мануэля Амадора Гуерреро (8.06.1956)
- Филиппины Медаль «Звезда заслуг» (12.12.1939)
- Филиппины Орден Сукатуна (16.06.1960)
- Филиппины Командор медали Чести (9.04.1961)
- Польша Орден Возрождения Польши (18.05.1945)
- Польша Первый класс Ордена «За воинскую доблесть» (25.09.1944)
- Польша Первый класс Ордена «Крест Грюнвальда» (7.09.1945)
- Таиланд Орден Королевского Дома Чакри (28.06.1960)
- СССР Орден «Победа» (№ 13 — 5.06.1945)
- СССР Орден Суворова 1-й степени (19.02.1944)
- Югославия Памятный военный крест 1941—1945 (29.04.1967)
Воинские звания
- кадет (11.6.1911)
- второй лейтенант (12.6.1915, постоянное звание)
- первый лейтенант (1.7.1916, постоянное звание)
- капитан (15.5.1917, постоянное звание)
- майор (17.6.1918-19.10.1918, временное повышение)
- подполковник (14.10.1918-30.6.1920, временное повышение)
- майор (2.7.1920-4.11.1922, постоянное звание)
- капитан (4.11.1922-26.8.1924, постоянное звание)
- майор (26.8.1924, постоянное звание)
- подполковник (1.7.1936)
- полковник (11.3.1941, временное повышение)
- бригадный генерал (29.9.1941, временное повышение)
- генерал-майор (27.3.1942, временное повышение)
- генерал-лейтенант (7.7.1942, временное повышение)
- генерал (11.2.1943, временное повышение)
- бригадный генерал и генерал-майор (30.8.1943, постоянные звания, присвоенные в один день минуя постоянное звание полковника)
- генерал армии (20.12.1944, временное повышение)
- генерал армии (11.4.1946, постоянное звание со старшинством с 20.12.1944, минуя постоянные звание генерал-лейтенанта и генерала)
- в отставке с 31.5.1951
В культуре
Игры
В игре Call of Juarez: Gunslinger Дуайт является одним из слушателей рассказа Сайласа Гривза, главного героя игры. О том, что это сам Эйзенхауэр, игрок узнаёт только в самом конце игры.
Память
- В память об Эйзенхауэре были выпущены монеты и почтовые марки.
- Eisenhower dollar obverse1.jpg
Эйзенхауэр на аверсе 1-долларовой монеты
- Stamp E.jpg
Эйзенхауэр на почтовой марке США
- Stamp of Kyrgyzstan eisenhaur.jpg
Эйзенхауэр на почтовой марке Киргизии
Речи и выступления
- [www.coldwar.ru/eisenhower/eisenhower-doctrine.php Доктрина Эйзенхауэра], 1957.
- [www.coldwar.ru/eisenhower/farewell-address.php Прощальное обращение к нации], 1960.
См. также
Напишите отзыв о статье "Эйзенхауэр, Дуайт Дэвид"
Примечания
- ↑ [www.gettysburg.com/communit/gpc.htm Gettysburg Presbyterian Church]
- ↑ [waralbum.ru/54807/ 1945]
- ↑ Bacque, James (1989), Other Losses: An Investigation into the Mass Deaths of German Prisoners of War at the Hands of the French and Americans After World War II ISBN 1-55168-191-9
- ↑ Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers, 1916—1685, Box 93, Folder SCA-SCHO (misc.); Box 23, Folder Clement, M. Papers as President of the USA, 1953—1964. Official file, Box 88, Folder USSR etc.
- ↑ Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 года
- ↑ Vexler R. Dwight D. Eisenhower 1890-1969. Chronology — Documents. Bibliographical Aids. — New York, 1970. — С. 1.
- ↑ David Nichol, A Matter of Justice: Eisenhower and the Beginning of the Civil Rights Revolution (2007)
- ↑ [ria.ru/politics/20090915/185128613.html Первый визит Никиты Хрущева в США. Историческая справка]
Библиография
- Иванов, Роберт Фёдорович. Дуайт Эйзенхауэр / Яковлев Н.Н. — Москва: Мысль, 1983. — 295 с.
- Амброз Стивен Эйзенхауэр. Солдат и президент. — Пер. с англ. — М.: Изд-во «Книга, лтд.», 1993. — 560 с. — 30000 экз.
Ссылки
- [militera.lib.ru/memo/usa/eisenhower/index.html Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу.]
Эйзенхауэр, Дуайт Дэвид в Викицитатнике? |
Отрывок, характеризующий Эйзенхауэр, Дуайт Дэвид– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос. – Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер. – Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро. – Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах. – Какое понятие вы имеете о франк масонстве? – Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю… – Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии? – Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер. – Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания. – Да, да, – подтвердил Пьер. Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить: – Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты. – Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе. Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти. – В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения. «Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее. В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется. – Я готов на всё, – сказал Пьер. – Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой. Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья. – Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи. – Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет. – То, что на вас есть: часы, деньги, кольца… Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал: – В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний. – И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он. – Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер. – То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон. Пьер помолчал, отыскивая. «Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество. – Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза. – Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас… Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу. Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.] Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма. – Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев. – А! полноте пожалуйста, – сказал другой. Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание. Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему. «В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“. Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело. Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения. Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие. Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни. На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий. – Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый. Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен. Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни. – Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом: – Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь. – Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия. – Что с тобой? Ты болен? – Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения. Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности. Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил: – Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.] – Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится. Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества. В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ. Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица. Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею. Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку. Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему. – Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование. Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор. – Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.] – C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,] – Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.] – Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.] Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса. Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом. Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему: – Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо. – Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать. – Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело! Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит. Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого. – C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами: – Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему: – Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?] Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха. – Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)] Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись. – Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она. Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем. – Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды? – Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.] – Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.] – C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой. – Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…] Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник. – Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость. Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.] В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой. Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые. Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года. В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним. У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…» Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени. Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное. 26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею. Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую. – Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой. – Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему. В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку. – Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после… – Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру. – Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна. Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке. – Или точно не будить? – сказал он нерешительно. – Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его. Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились. – Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел. – Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую. – Ну что? – спросил князь Андрей. – Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел. – Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел. – Andre, не надо! – сказала княжна Марья. Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему. Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване. Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее: «Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!» Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка. «Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал. Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения. «Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable. «Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam. «J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations. «Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif. «Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe. «Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen «Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня. «От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется. «Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи». «Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique! «Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre. [Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно. «Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце. «Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями. Категории:
|