Дуала (город)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Дуала
фр. Douala
Страна
Камерун
Статус
центр региона и департамента
Регион
Прибрежный
Департамент
Координаты
Прежние названия
Камерун Сити, Камерунштадт
Площадь
210 км²
Высота над уровнем моря
13 м
Население
1 494 700 человек (2001)
Плотность
7150 чел./км²
Часовой пояс

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Дуа́ла[1] (Камерунштадт, Камерун;[2] фр. Douala) — крупнейший город Камеруна, его экономическая столица, центр Прибрежного региона и департамента Вури. Население — 1494,7 тыс. человек (данные 2001 года). Население агломерации — свыше 2 миллионов человек.





География

Город Дуала расположен в западной части Камеруна, в 250 километрах к западу от Яунде, в 24 километрах от Атлантического океана, по берегам эстуария реки Вури. Южная, бо́льшая часть города расположена на левом берегу реки. Северную, портовую часть связывает с южной мост Бонабери. Город Дуала соединён железными дорогами с городами Яунде, Эдеа, Нконгсамба, Нгаундере и Кумба.

История

Первыми европейцами, появившимися в районе современной Дуалы, стали португальцы в 1472 году. Около 1650 года на территории современной Дуалы возникло поселение народа дуала. В XVIII веке поселение стало центром трансатлантической работорговли. В середине XIX века сюда прибывают английские миссионеры. Во второй половине XIX века на месте трёх африканских деревень Аква, Белл и Дейдо возник город Камерун Сити, который стал центром торговли европейцев с местными жителями. В 1881 году немецкая фирма «Woerman Linie» по соглашению с вождями дуала начала строить порт (до строительства порта морская торговля осуществлялась с помощью понтонов, закреплённых посреди реки). В это время основным экспортируемым товаром было пальмовое масло. В 1884 году город перешёл к немцам и получил название Камерунштадт. Камерунштадт стал столицей Германского Камеруна.

В конце XIX века началось строительство набережной. Руководство строительными проектами осуществлял губернатор фон Путткамер, который постепенно превратил будущую Дуалу из обычной африканской деревни в современный по тем меркам город. Были проложены широкие улицы, сооружена плотина, проведено осушение болот, построен железнодорожный вокзал. Строительство железной дороги до Яунде, начатое при немецком протекторате, было закончено уже французами. В 1901 году столица была перенесена в город Буэа с более благоприятным климатом, однако Дуала продолжала развиваться и оставаться экономическим центром колонии. В 1907 году город получил современное название Дуала. В 1916 году город перешёл под совместное управление англичан и французов, а в 1919 году вошёл в состав Французского Камеруна. С 1940 по 1946 годы Дуала была столицей Камеруна.

Климат

Климат в Дуале — тропический. Резких температурных колебаний в Дуале не бывает, весь год температура держится около +26 °C. Район Дуалы характеризуется обильными осадками, особенно в сезон дождей, с мая по октябрь. Влажность воздуха — 99 % в сезон дождей и 80 % в другое время года. Ранее территория современной Дуалы представляла собой болотистую местность, в городе часто бывает жарко, душно и облачно. Такой климат весьма способствует распространению малярии.

Климат Дуалы
Показатель Янв. Фев. Март Апр. Май Июнь Июль Авг. Сен. Окт. Нояб. Дек. Год
Средний максимум, °C 31,7 32,3 32,1 31,9 31,2 29,4 27,6 27,3 28,6 29,6 30,6 31,3 30,3
Средняя температура, °C 27,5 28,1 27,8 27,6 27,2 26,2 25,1 24,9 25,6 26,1 26,9 27,2 26,7
Средний минимум, °C 23,3 23,9 23,5 23,4 23,2 22,9 22,6 22,8 22,7 22,6 23,2 23,2 23,1
Норма осадков, мм 35,5 63,6 168,4 229,5 271,6 429,0 694,6 754,6 626,0 409,7 133,9 34,8 3851,2
Источник: [www.hko.gov.hk/wxinfo/climat/world/eng/africa/nig_cam/douala_e.htm]

Административное деление

Дуала географически делится на 4 крупных района: Аква, Бонанджо, Дейдо и Бонабери. Аква — центральный район, примыкающий к реке, в нём сосредоточена ночная жизнь. Бонанджо — также центральный район, старый город, коммерческий и административный центр города. Бонабери — северная часть города, в которой расположен порт.

Административно-территориальное деление Дуалы: 6 округов, которые в свою очередь делятся на 120 районов.

Население

Дуала — многонациональный город. Наибольшую долю в 1987 году занимали представители четырёх этнических групп: бамилеке (47 %), баса (21 %), дуала (11 %) и бети (9 %). На долю остальных национальностей приходилось 13 %[3].

Численность населения города быстро растёт в связи с массовым переселением камерунцев из деревень в города. Наиболее часто в Дуалу прибывают из Прибрежной провинции (60,8 % всех приезжих) и Западной провинции (22,5 %) (по данным на 1987 год)[3].

Численность населения Дуалы (тыс. чел.)
Дата оценки или переписи 1884 1916 1920 1924 1927 1931 1933 1935 1937 1939 1941 1944 1947 1949 1954 1956 1976 1987 1991 1999 2001
Численность населения 5,0 29,4 26,4 44,5 54,6 37,0 52,6 56,5 79,4 69,8 76,7 73,8 115,5 76,6 192,4 224,3 637,0 810,0 884,0 1448,3 1494,7

Транспорт и инфраструктура

Дуала является крупным транспортным узлом Камеруна, через порт Дуалы осуществляется 95 % всех морских перевозок Камеруна[4]. Этот порт также обслуживает потребности Чада и ЦАР, не имеющих выхода к морю.

В 10 километрах от Дуалы функционирует международный аэропорт, занимающий первое место в стране по пассажиропотоку. Аэропорт известен случаями отключения электроэнергии и процветанием мелкого воровства.

Экономика

Дуала — важный промышленный, торговый, политический и культурный центр страны[5]. В Дуале сосредоточены крупнейшие компании Камеруна, функционирует Дуальская фондовая биржа, расположен главный рынок в Камеруне — Eco Market. Через Дуалу совершается большинство экспортных операций Камеруна, в том числе экспорт нефти, древесины, бананов, какао и кофе.

Из отраслей промышленности в Дуале развиты лёгкая, пищевая, деревообрабатывающая, химическая, алюминиевая промышленность, а также сборка велосипедов, мотоциклов, транзисторных приёмников[6]. Город имеет судоверфь[5].

Дуала — самый дорогой город в Африке. Среди всех крупных городов мира по стоимости жизни Дуала находится (по данным на 2007 год) на 24 месте[7]. По качеству жизни Дуала занимает 186 место из 211 крупнейших городов мира[8]. Бюджетные расходы города составляют 69 миллиардов франков КФА в год (19992000 годы). В 19962001 годах в связи с победой на выборах в Дуале оппозиции финансовые поступления из Яунде резко сократились. Это вызвало существенное сокращение финансирования по ряду направлений и, например, привело к тому, что дороги города находились в плохом состоянии и некоторые кварталы были недоступны для машин в сезон дождей. В 2002 году ситуация с финансированием нормализовалась, началась реконструкция дорожных путей.

Одной из серьёзных проблем, сдерживающих экономическое развитие Дуалы, считается коррупция, которая ограничивает приток иностранных инвестиций. Другая проблема — обеспечение быстро растущего города продовольствием.

Здравоохранение

По санитарному состоянию Дуала занимает 179 позицию из 215 городов мира, которую делит со столицей Камеруна Яунде[8]. В 2004 году в городе началась эпидемия холеры.

Религия

Дуалу населяют представители различных конфессий, что не мешает им мирно уживаться друг с другом. Жители Дуалы отличаются толерантностью и веротерпимостью, в городе нет отдельных религиозных кварталов. Наибольшую долю занимают представители христианских религий: католики и протестанты. В городе проживает также мусульманское меньшинство. Последние годы отмечены ростом числа христианских сект.

Достопримечательности и культура

  • Дворец XIX века пирамидальной формы.
  • Авеню Республики (Avenue de la Republique) — главная улица Дуалы. На ней расположен четырёхзвёздочный отель «Аква Палас» (Aqua Palace), открытый в 1951 году.
  • Главная магистраль района Бонанджо — авеню генерала де Голля (Avenue du General-de-Gaulle).
  • Бульвар республики, расположенный в квартале Дейдо (Deido). Бульвар украшает оригинальная скульптура «Миллениум» — фигура, держащая на голове земной шар. Скульптура собрана из глиняных горшков, проволоки и автомобильных шин[4].
  • Музей Дуала, находящийся на втором этаже мэрии. В музее представлено прикладное искусство народов бамум и бамилеке.
  • Ремесленный рынок в Бонанджо[4].
  • Кафедральный собор святых Петра и Павла, построенный в 1930 году и торжественно открытый в 1936 году.
  • Площадь правительства (Place de Gouvernement), на которой располагается так называемая «Китайская пагода» (La Pagode), построенная в начале XX века. В пагоде в разные годы проживали национальный герой Камеруна Манга Белл, французский писатель Луи-Фердинанд Селин[4].
  • Муниципальный парк, в котором расположен монумент погибшим в годы Первой мировой войны. Рядом с парком сохранились образцы французской колониальной постройки 19201930-х годов[4].
  • Набережная реки Вури, вдоль которой располагаются многоэтажные здания контор и торговых фирм[6].
  • Мост через реку Вури (Pont de Wouri), соединяющий южную часть Дуалы с северной, в которой расположен порт Бонабери. Мост построен в 1954 году, длина моста — 1800 метров.
  • Железнодорожный вокзал, построенный немцами.
  • Дворец юстиции.
  • Дворец спорта.
  • Отели «Кокотье», «Лидо» и «Домино».
  • Рабочие кварталы Дейдо, Нью-Бель, Бали с узкими улицами, одноэтажными бараками, хижинами из соломы и пальмовых циновок[6].
  • Панафриканский институт развития.

Города-побратимы

Дуала состоит в дружеских взаимоотношениях со следующими городами-побратимами:

Город Страна Дата Ссылка
Акхисар Турция
Дакар Сенегал
Ньюарк, Нью-Джерси США
Филадельфия США 1985

Уроженцы города

См. также

Напишите отзыв о статье "Дуала (город)"

Примечания

  1. Словарь географических названий зарубежных стран / отв. ред. А. М. Комков. — 3-е изд., перераб. и доп. — М. : Недра, 1986. — 459 с.</span>
  2. Поспелов Е. М. Географические названия мира. Топонимический словарь. / отв. ред. Р. А. Агеева. — М.: Русские словари, 1998. — С. 146. — 503 с. — 3000 экз. — ISBN 5-89216-029-7.
  3. 1 2 [www.cartographie.ird.fr/publi/Hatcheu.pdf L’approvisionnement et la distribution alimentaires a douala (cameroun): logiques sociales et pratiques spatiales des acteaurs] // Institut d’Etudes de Développement Economique et Social
  4. 1 2 3 4 5 Генш К. Центральная Африка. — М.: АСТ: Восток-Запад, 2006. — 415 с. — ISBN 5-478-00187-2
  5. 1 2 Дуала (город) // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  6. 1 2 3 Дуала // Словарь современных географических названий / Рус. геогр. о-во. Моск. центр; Под общ. ред. акад. В. М. Котлякова. Институт географии РАН. — Екатеринбург: У-Фактория, 2006.
  7. [www.finfacts.com/costofliving.htm Global/Worldwide Cost of Living Survey Rankings 2007, 2008]
  8. 1 2 [www.finfacts.com/irelandbusinessnews/publish/article_10009626.shtml Global Quality of Living City Rankings 2007]
  9. </ol>

Отрывок, характеризующий Дуала (город)



5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.