Дуано, Робер

Робе́р Дуано́ (фр. Robert Doisneau, 14 апреля 1912 — 1 апреля 1994) — французский фотограф, мастер гуманистической французской фотографии. За свою долгую жизнь Робер Дуано так и не вписался ни в один из стилей, не создал никакой творческой школы. Дуано сближался с сюрреалистами, авангардистами, пробовал себя даже в пикториализме. Наиболее известен его кадр «Поцелуй у Отель-де-Виль» (Le baiser de l’hôtel de ville), где изображена пара, целующаяся на фоне парижской ратуши. В 1984 г. получил звание рыцаря Ордена Почетного легиона.

Карьера фотографа

Дуано прославился благодаря своей особенной манере изображать жизнь любимого города — скромной, при этом игривой и ироничной, выхватывающей из ежедневной суеты забавные совпадения, контрастные неожиданности, а иногда и эксцентричные выходки. На его творчество, вероятно, повлияли мастера своего времени Андре Кертес , Эжен Атже и Анри Картье-Брессон. Более чем 20 сборников демонстрируют нам работы, изображающие непосредственность реальной жизни, со всеми её странностями и огрехами.

О, эти сокровища каждодневной жизни. Нет такого режиссёра, который мог бы устроить сценки, равные тем, что подбрасывает нам улица.

Важное место в работах фотографа занимает уличная культура детства. Раз за разом он возвращается к теме детей, играющих на улицах, вдали от неусыпного контроля взрослых. Уважение и серьезность сквозят в этих кадрах; не зря несколько начальных школ были впоследствии названы именем фотографа.

Биография

Родился 14 апреля 1912 года в Жантийи, пригороде Парижа. В четырнадцать лет, окончив школу, поступил в художественно-ремесленное училище, где сделал самые первые шаги в изобразительном искусстве. В столь юном возрасте фотограф был очень замкнут, так что актерами в его первых фотографиях в 16-летнем возрасте были простые булыжники.

В 1929 году Дуано заинтересовался фотографией, а с 1934-го занялся ею профессионально, работая для «Рено» до увольнения в 1939 году.

С этого момента он решил стать независимым фотографом, но его призвали во французскую армию, где он прослужил один год. Затем, до конца Второй мировой войны, он сотрудничал с Движением сопротивления. Одновременно, чтобы зарабатывать хоть немного денег, он занимался изготовлением почтовых открыток.

В 1949 году Дуано подписал контракт с журналом Vogue, а в 1952 году начал карьеру независимого фотографа.

Во второй половине XX века, наряду с Эдуаром Буба и Вилли Рони, стал ведущим мастером французской гуманистической фотографии.

Всю свою жизнь фотограф провел в Жантилли (Gentilly, Val-de-Marne), в южной части Парижа. Робер Дуано умер в Париже, 1 апреля 1994 года и был похоронен в Рэзо (Raizeux) рядом со своей женой.

Поцелуй у Отель-де-Виль

В 1950 г. была создана самая знаменитая работа фотографа, запечатлевшая целующуюся парочку на фоне суеты городских улиц, ставшая одним из символов Парижа. Имена попавших в кадр людей были неизвестны до 1992 г.

Жан и Дениз Лавернье были уверены, что это были именно они. В 80-х годах они устроили встречу с фотографом и его помощником Аннет, на которой им так и не подтвердили их мнение, дабы не разбивать мечту влюбленных. Однако, на этом они не успокоились и подали на фотографа в суд за использование их изображения, авторское право на которое, по французским законам, принадлежит изображенным. На суде Дуано ничего не оставалось, как признаться, кто именно был в кадре: Франсуаза Дельбарт и Жак Карто, пара, которую он заметил целующуюся на улице, но не стал фотографировать из этических соображений, а позже предложил повторить поцелуй для съемки. Суд был выигран.

Я бы никогда не решился фотографировать людей вот так. Снимки любовников, целующихся на улице, редко когда могут оставаться в рамках закона.

— Робер Дуано, 1992

В момент съемки Франсуазе было 20 лет, Жаку 23, и они были начинающими актерами. В 2005 г. Франсуаза вспоминала: «Он сказал, что мы выглядели очаровательно, и предложил поцеловаться ещё раз перед камерой. Мы были не против. Это был не первый наш поцелуй. Мы тогда целовались все время, это было очень приятно. Месье Дуано был очень мил, совершенно без высокомерия, очень прост.» Они позировали ему на площади Согласия, улице Риволи и напротив Отель-де-Виль. Фотография была опубликована в выпуске журнала Life 12 июня 1950 г. Отношения между парочкой, впрочем, продлились всего 9 месяцев. Франсуаза продолжила актерскую карьеру, а Жак стал виноделом. Тогда же, в 1950 Франсуаза получила от фотографа оригинальный снимок с подписью и печатью в награду за участие. Благодаря этому факту позже, в 90-х гг., Франсуазе не удалось отсудить у фотографа большую компенсацию. Однако, в апреле 2005 г. эта фотография принесла ей 155 тыс. евро на аукционе Artcurial Briest-Poulain-Le Fur, после чего досталась нераскрытому швейцарскому коллекционеру.

Ссылки

• [www.robert-doisneau.com/fr/ Персональный сайт: Биография и галерея работ]. [www.webcitation.org/6CUiTNOVs Архивировано из первоисточника 27 ноября 2012].
• [prophotos.ru/photographers/3801 Ретроспектива работ фотографа]. [www.webcitation.org/6CUiUEUEL Архивировано из первоисточника 27 ноября 2012].
• [news.bbc.co.uk/hi/russian/entertainment/newsid_4484000/4484221.stm История одного снимка]. [www.webcitation.org/6CUiX3gII Архивировано из первоисточника 27 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Дуано, Робер

– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.