Дубасов, Иван Иванович (художник)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Дубасов

На фото в ноябре 1983 года
Имя при рождении:

Иван Иванович Дубасов

Место рождения:

Одинцово, Московская губерния, Российская империя

Жанр:

графика государственных знаков

Учёба:

Императорское Строгановское училище

Награды:
Звания:

Ива́н Ива́нович Дуба́сов (30 ноября 1897, Одинцово, Московская губерния — 15 марта 1988, Москва[1]) — русский советский художник и гравёр.

Главный художник Гознака (1932—1971), заслуженный деятель искусств РСФСР (1959). Разрабатывал эскизы и оригиналы многих советских денежных знаков, государственных наград и почтовых марок на протяжении нескольких десятилетий. Награждён орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», рядом медалей.





Биография

Детство и юность

Иван Иванович Дубасов родился в 1897 году в подмосковном городе Одинцово. Его отец, Иван Митрофанович Дубасов, работал помощником ревизора в Московской контрольной палате, а в свободное время стал подрабатывать, рисуя карикатуры для различных журналов. Наклонности отца передались и сыну, который пристрастился к рисованию ещё в детстве.

В 1908 году Иван отправляется в Императорское Строгановское училище, избрав профессию эмальера, и успешно там учится. Его учителями были С. В. Ноаковский и Д. А. Щербиновский[2].

В 1913 году на проводившемся среди воспитанников конкурсе по иллюстрации к Евангелию Иван, исполнив работу в древнерусском стиле и заняв первое место, был награждён Пасхальной грамотой[2][3].

Несмотря на то, что по признанию самого художника, училище он не закончил, в 1915 году ему был вручён Диплом первой степени и присвоено звание «учёный рисовальщик», которое давало право преподавать рисование, черчение и правописание в гимназиях. Дубасов уже вёл переписку с гимназией одного из уральских городов на предмет занятия места учителя рисования и черчения, однако началась Первая мировая война. Ивану Дубасову как подававшему большие надежды молодому художнику воинское начальство предложило остаться в тылу, однако он отказался. В 1916 году Иван поступает добровольцем в 28-й запасной полк, откуда вскоре был командирован в школу прапорщиков в Москву. Осенью того же года Дубасова отправили в действующую армию на Западный фронт, где он служил пешим разведчиком[2][3][4].

Октябрьская революция застала Ивана в румынском городе Дорохой, где он находился на излечении от тифа. Позже санитарным поездом Иван был отправлен в Россию[2].

Дома в Одинцово перед Дубасовым остро встал вопрос трудоустройства. Он долго не мог найти работу на бирже труда. Тогда Иван предложил себя в качестве учителя рисования и получил место в нескольких школах[2].

Весной 1919 году Ивана призывают теперь уже в ряды Красной Армии. Его определили на должность командира взвода, однако вскоре перевели на культпросветработу. Дубасов работал в красноармейском клубе и театре[2].

Марка в честь пятилетия Октябрьской революции

Демобилизовавшись в 1922 году по болезни, Дубасов вернулся в Одинцово и поступил работать в одну из школ Кунцевского района. Одновременно он продолжал заниматься поисками другой работы, пока летом ему не попалось объявление в газете «Известия», сообщавшее о конкурсе на лучший эскиз почтовой марки, посвящённой пятилетию Октябрьской революции и образованию РСФСР. За лучшие рисунки были назначены три премии: первая в один миллиард рублей, вторая в 300 миллионов и третья — в 200 миллионов рублей[2][4][5].

Дубасов решил принять участие в конкурсе. Он выполнил два эскиза, изобразив на первом рабочего-каменотёса, высекающего на плите текст: «РСФСР 1917—1922», а на втором художник изобразил аллегорию — Человечество, приветствующее революцию, в виде обнажённой человеческой фигуры, к которой он пририсовал сумку почтальона[2].

Из-за отсутствия красок и туши молодой художник использовал раствор марганцовки вместо акварелей. Натурщиком он уговорил поработать соседа Николая Гаарблейхера[4].

В конкурсе участвовало свыше ста художников, среди которых было несколько крупных мастеров[2], например, такие известные графики, как Д. И. Митрохин и С. В. Чехонин. Однако после тщательного отбора лучших рисунков и горячих дебатов по поводу последних, мнение большинства членов жюри с решающим голосом сошлось на том, что лучшей работой является рисунок И. И. Дубасова под девизом «РСФСР 1917—1922»[2][6].

Среди членов жюри с решающими голосами были представители от Гознака — Владимир Николаевич Адрианов, заведующий художественно-репродукционным отделом и Александр Ефимович Сухих, главный техник, возглавлявший художественно-графическую часть. Последний пригласил Ивана на работу в Гознак в качестве художника-гравёра, а затем компоновщика рисунков. 24 августа 1922 года начался трудовой путь И. И. Дубасова на Второй Московской фабрике заготовления знаков[2][4].

Работа в Гознаке

Первое ответственное задание — Герб СССР

После образования СССР (1922) началась подготовка Конституции нового государства и срочно потребовалось разработать новый государственный символ. Комиссия ЦИК провела конкурс на лучший эскиз герба союзного государства. Из вариантов многих художников, участвовавших в конкурсе, предпочтение было отдано эскизу В. П. Корзуна. Однако его эскиз герба, по мнению комиссии ЦИК, имел серьёзный недостаток: надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» была сделана лишь на русском языке, в то время как её необходимо было изобразить на всех языках входящих в Союз республик[2][4][7].

Гознаку было поручено создать герб на основе проекта Корзуна. Руководство работой осуществлял заведующий художественно-репродукционным отделом Гознака В. Н. Адрианов. Он предложил в качестве основной идеи поместить в центре эмблемы изображение земного шара с наложенным на него серпом и молотом. Доработкой занимался И. И. Дубасов. Для того чтобы количество лозунгов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» можно было в будущем изменять, Дубасов предложил разместить их на витках ленты, обвивающей пучки колосьев. Именно этот рисунок герба СССР был окончательно утверждён за подписью секретаря ЦИК А. С. Енукидзе 22 сентября 1923 года[2].

Главный художник Гознака

В том же 1923 году Иван Дубасов начинает работать и над денежными знаками. Им был изготовлен эскиз крестьянина-сеятеля для трёх червонцев, а в 1924 году он принял участие в создании оригиналов бумажных бон, которые выпускались номиналом в 1, 2, 3, 5, 20 и 60 копеек. Иваном Дубасовым был исполнен эскиз боны в одну копейку, а позже — эскиз получервонца[2].

После смерти Ленина (1924) художником по заданию Гознака изготавливается траурная марка с изображением теневого портрета вождя, обведённого красной и чёрной рамками (ЦФА (ИТЦ) #195—198; Скотт #265—268). Практически за один день И. И. Дубасов подготовил оригинал, и 27 января в 16 часов, то есть в день и час начала церемонии прощания с В. И. Лениным, марка поступила в обращение[3][8][9].

В 1925 году И. И. Дубасов участвует в изготовлении оригиналов государственных казначейских билетов: достоинством в 3 рубля (лицо и оборот) и в 5 рублей (лицо — художник В. К. Куприянов, оборот — Дубасов). Дубасовым создаются эскизы лицевой стороны 50 червонцев, в 1926 году — 1 червонца, а уже в 1928 году и 1932 году в обращение поступают билеты в 2 и 3 червонца, оригиналы которых были полностью выполнены Иваном Дубасовым[2].

В марте 1926 года Иван становится «старшим художником», а 16 февраля 1932 года — Главным художником Гознака и остаётся в этой должности до самого выхода на пенсию в 1971 году. Отныне Дубасов фактически руководит всей художественной деятельностью предприятия[2].

В 1937 году Гознаку поручено изготовление билетов Госбанка СССР — червонцев нового образца. Отличительной особенностью новых денег стало то, что на них впервые в практике денежного обращения помещался портрет В. И. Ленина, выполненный художником А. Р. Эберлингом и гравированный художником А. Г. Блюмом И. И. Дубасов выполнил работу по созданию эскизов трёх номиналов — 3, 5 и 10 червонцев[2].

В 1938 году в связи с расширением Союза и изменением герба СССР (вместо шести лент, обвивающих колосья, их стало 11) была произведена замена казначейских билетов образца 1934 года на новые номиналом в 1, 3 и 5 рублей. Иван Дубасов изобразил на лицевой стороне фигуры шахтёра-стахановца, красноармейца[10] и лётчика[2].

Сюжеты денежных билетов сначала давались нелегко, так как не было единой системы их оформления. Однако с назначением Дубасова главным художником положение поменялось. Распространённым методом становится использование в оформлении портретов выдающихся государственных деятелей СССР, а с 1937 года включение в рисунки денежных билетов портрета В. И. Ленина становится общим правилом[2].

Сын художника вспоминал[4][7]:

В рабочем столе отца всегда лежали — в качестве образцов — «катенька» и «петенька» (царские сторублёвка и пятисотенная с изображением Екатерины II и Петра I). Он хотел сохранить художественный стиль русских денег, пытался перенять со старых дореволюционных банкнот фактуру рисунка, оформление вензелей и розеток… Стремился соблюдать и устоявшуюся традицию, касающуюся цвета купюр различного достоинства. Скажем, издавна повелось, что рубли у нас печатались в жёлто-коричневой гамме, «пятёрки» — в сине-голубых тонах, «червонцы» — в красно-оранжевых…

Дубасовым был придуман оригинальный способ фиксирования на билетах даты исполнения. Например, на эскизе билета в 25 червонцев с изображением плотины ДнепроГЭСа он поставил нумерацию «ИД 161040», что означало следующее: эскиз исполнен Иваном Дубасовым 16 октября 1940 года[2].

Работа над государственными наградами

Параллельно художник работает и над эскизами государственных наград. Совместно с Петром Таёжным и Иваном Дмитриевичем Шадром Иван Иванович участвует в создании первого эскиза ордена Ленина[4].

В 1938 году им исполнены эскизы медалей «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие», а в 1939 году — эскиз самой высокой по достоинству медали СССР «Золотая Звезда». Впоследствии Иваном Дубасовым создаются проекты Маршальской Звезды и таких наград, как орден «Материнская слава» 3-х степеней (1944), медаль «За восстановление угольных шахт Донбасса» (1947), медаль «За восстановление предприятий чёрной металлургии юга» (1948) и других, эскизы многочисленных почётных грамот[2][3][4].

Военный и послевоенный период

С началом Великой Отечественной войны становится ясно, что для финансирования военных расходов государству потребуется привлечение денежных средств населения, поэтому правительство уже 12 апреля 1942 года принимает решение о выпуске облигаций Государственного военного займа. Рисунок к нему И. И. Дубасов создаёт ещё 7 февраля 1942 года, изображая на нём поднимающегося в атаку красноармейца[2].

Аналогично были созданы эскизы и к облигациям Второго Государственного военного займа. В течение 19431945 годов Гознаку было поручен ряд ответственных заданий по созданию денежных билетов, причём не только СССР, но и появившихся после окончания войны новых социалистических стран. В ГДР, Монголии, Польше, Китае, Чехословакии[11], Албании на протяжении десятков лет пользовались деньгами, эскизы для которых выполнил Иван Дубасов. Деятельность главного художника Госзнака в годы войны была высоко оценена. В 1945 году И. И. Дубасов был награждён орденом Ленина с формулировкой «За выполнение особо важных заданий правительства» (а именно — за эскизы денег для социалистических стран)[2][3][4].

Художник активно работал над денежными знаками, выпущенными после денежной реформы декабря 1947 года. Им исполняются все три оригинала билетов достоинством в 1, 3 и 5 рублей, а также оригиналы банковских билетов в 10, 25, 50 и 100 рублей[2].

В начале 1960-х годов правительство приняло решение об изменении масштаба цен, в связи с этим потребовалось выпустить в обращение новые деньги образца 1961 года. Над эскизами денежных билетов достоинством в 1, 3 и 5 рублей работали С. А. Поманский (лицевая сторона) и И. И. Дубасов. Были также созданы новые образцы банковских билетов в 10, 25, 50 и 100 рублей. Это была последняя денежная реформа, в изготовлении денежных билетов которой Дубасов принял непосредственное участие[2]. Однако даже купюры образца «павловской реформы» 1991 года, состоявшейся после смерти художника, сделаны по его ранним эскизам[3].

Главный художник Гознака занимался также дизайном вымпелов, доставленных советскими космическими аппаратами на Луну и Венеру[4].

1 февраля 1971 года в возрасте 74 лет Иван Дубасов вышел на пенсию, прослужив в Гознаке 49 лет. Тем не менее он продолжал помогать в работе своим коллегам — И. С. Крылкову (также бывшему Главному художнику Гознака) и подрастающим мастерам-гознаковцам Т. Никитиной[12], Л. Майоровой, В. Смирнову, И. Мокроусову, И. Сопронову. В кругу профессионалов Гознака Иван Дубасов по справедливости считался «патриархом денежного дела».

Последняя работа художника — эскизы для нового городского герба Одинцова (1980), где прошли его детство и молодость[4]. Графические работы И. И. Дубасова в количестве 21 единицы хранятся в Одинцовском историко-краеведческом музее[13].

Работа в журналах

Иван Дубасов проявлял себя не только в деле создания денежных знаков. Долгие годы он сотрудничал со многими периодическими изданиями. Так, например, с 1923 по 1924 год журнал «Крестьянка» поместил несколько сотен его рисунков, которые иллюстрировали рассказы различных авторов и рубрику «Веселые страницы». В 1925 году художник оформил обложки большинства номеров этого журнала. С июля 1925 года по октябрь 1926 года в журнале «Лапоть» было помещено 125 рисунков И. И. Дубасова. Нередко его рисунки заполняли всю площадь этого журнала. Рисунки художника публиковались также в таких журналах, как, «Пионер», «Безбожник», «Работница»[2].

Работа над почтовыми марками

СССР (1946): «25 лет советской почтовой марки» (ЦФА (ИТЦ) #1087—1089; Скотт #1080—1082)

Талант художника был проявлен и в сотрудничестве с Дирекцией издания и экспедирования знаков почтовой оплаты (ДИЭЗПО). После завоевания первого места на конкурсе лучшей почтовой марки 1922 года и до 1965 года И. И. Дубасов создал более 150 оригиналов почтовых марок на самые различные сюжеты[2][14]. Так, его марка 1924 года была первой в СССР с изображением В. И. Ленина; всего им создано свыше 20 марок Ленинианы. В 1931 году к совместной исследовательской полярной экспедиции парохода «Малыгин» и немецкого дирижабля «Граф Цеппелин» были выпущены восемь марок одинакового рисунка, но разного номинала (ЦФА (ИТЦ) #379—386; Скотт #С26—С33). Эта серия стала первой авиационным полярным выпуском и первой, изображающей судно в Арктике. Широко известна его серия марок, посвящённая 20-летию штурма Перекопа Красной Армией (1940(ЦФА (ИТЦ) #768—779; Скотт #811—816).

В 1940-е и 1950-е годы художник продолжал работу над почтовыми миниатюрами, посвящёнными важным событиям в стране, а также юбилеям известных писателей, художников и многих других деятелей науки и культуры, включая:

Серия его марок 1954 года была посвящена 100-летию обороны Севастополя в Крымской войне 18541855 годов (ЦФА (ИТЦ) #1790—1792; Скотт #1726—1728)[2].

Лучшими своими работами Иван Иванович считал выпуски с портретами Горького и Маяковского, этнографическую серию «Народы СССР» (1933(ЦФА (ИТЦ) #411—431; Скотт #489—509); совместно с Д. Голядкиным, В. Завьяловым и С. Новским). Напротив, марка 1929 года с изображением рабочего у станка (ЦФА (ИТЦ) #347; Скотт #427) из серии «За индустриализацию СССР», по мнению художника, так ему и не удалась до конца[6].

Иван Дубасов занимал одно из лидирующих мест в области советской почтовой миниатюры, вместе с такими художниками, как В. В. Завьялов, В. Андреев, Е. Н. Гундобин. Свою манеру изображения сам художник называл техникой миниатюрной живописи, поскольку на его творчество большое влияние оказала учёба в Строгановском училище, где художнику приходилось работать на эмали и фарфоре[6].

Награды

И. И. Дубасов был удостоен следующих государственных наград:

Личная жизнь

Иван женился в 1923 году на девушке Вере, которая в 1922 году и сообщила художнику о газетной заметке про конкурс на лучший эскиз почтовой марки к пятилетию Октябрьской революции и образования РСФСР. Полученной Дубасовым первой конкурсной премии размером в миллиард рублей оказалось достаточно, чтобы купить будущей жене пару новых валенок[4].

В 1932 году семья Дубасовых — его жена Вера Сергеевна и дети Александр, Надежда, Людмила и Евгений переехали из Одинцова в Москву, где художнику предоставили квартиру в Сиротском переулке (ныне ул. Шухова, 17)[2].

В годы Великой Отечественной войны художник оставался в Москве, в то время как его семья была эвакуирована в Краснокамск[2].

Скончался Иван Иванович Дубасов в Москве 15 марта 1988 года на 91-м году жизни. Похоронен на своей малой родине в городе Одинцово на Акуловском кладбище[15].

См. также

Напишите отзыв о статье "Дубасов, Иван Иванович (художник)"

Примечания

  1. Данные Одинцовского краеведческого музея.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 Алехов А. В. [www.bonistikaweb.ru/NUMALMAN/na3-1999dubasov.htm Патриарх денежного дела] // Нумизматика. — 1999. — № 3. — С. 2—16.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 Николай Рожков. [www.peoples.ru/art/painter/dubasov/index.html Человек, который рисовал деньги]. [www.peoples.ru/ «Люди»] (18 февраля 2003). Проверено 15 января 2011. [www.webcitation.org/64zonSSky Архивировано из первоисточника 27 января 2012].
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Добровольский А. [www.mk.ru/editions/daily/article/2000/12/02/116165-glavnyiy-risovalschik-rubley.html Главный рисовальщик рублей] // Московский комсомолец. — 2000. — 7—14 декабря.
  5. Галаганов А. Самая памятная марка // Филателия СССР. — 1968. — № 4. — С. 23.
  6. 1 2 3 Пономарёв А. О первых не забывают // Филателия СССР. — 1983. — № 11. — С. 12—14.
  7. 1 2 Леснов С. [www.trud.ru/article/04-05-2006/103647_sekretnyj_xudozhnik_goznaka.html Секретный художник Гознака] // Труд. — 2006. — № 79. — 4 мая.
  8. Сделать достоянием миллионов // Филателия СССР. — 1987. — № 11. — С. 1—2, 9.
  9. Бухаров О. Н. [www.stampsportal.ru/great-russia-stamps/soviet-stamps/common-articles/2445-svidhistory-1982#a07 Траурная марка] // [www.stampsportal.ru/great-russia-stamps/soviet-stamps/common-articles/2445-svidhistory-1982 Марки — свидетели истории]. — М.: Радио и связь, 1982. — 80 с. (Проверено 21 сентября 2015) [www.webcitation.org/6bhlXKSE0 Архивировано] из первоисточника 21 сентября 2015.
  10. Согласно воспоминаниям сына Дубасова, существует версия о том, что изображение красноармейца-пехотинца на трёхрублёвом билете является автопортретом художника. См. статью Добровольского (2000).
  11. [www.papirovaplatidla.cz/bankovky/korunove-poukazky-csr Korunové poukázky ČSR (1944)] (чешск.). Bankovky. Papírová platidla, bankovky. — Банкноты Чехословакии, автором которых является И. И. Дубасов. Проверено 3 июля 2011. [www.webcitation.org/64zou4xTY Архивировано из первоисточника 27 января 2012].
  12. Лёвушин В. Гравёр // Филателия СССР. — 1975. — № 9. — С. 18—19.
  13. См. [www.museum.ru/M2540 информацию] об Одинцовском историко-краеведческом музее на сайте [www.museum.ru/ «Музеи России».]
  14. По другим сведениям (Добровольский, 2000), Дубасов создал за свою жизнь более 200 почтовых миниатюр.
  15. [m-necropol.narod.ru/dubasov-ii.html Могилы знаменитостей. Дубасов Иван Иванович (1897—1988).]

Литература

  • В дни скорби всенародной // Календарь филателиста на 1974 год. — М.: Связь, 1973. — 21—27 января.
  • Григорьев В. [pk.awards-su.com/2006/gerb/gerb.htm Казус на гербе СССР] // Петербургский коллекционер. — 2006. — № 3 (38). — С. 11.
  • Дубасов // [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_philately/762/ Большой филателистический словарь] / Н. И. Владинец, Л. И. Ильичёв, И. Я. Левитас, П. Ф. Мазур, И. Н. Меркулов, И. А. Моросанов, Ю. К. Мякота, С. А. Панасян, Ю. М. Рудников, М. Б. Слуцкий, В. А. Якобс; под общ. ред. Н. И. Владинца и В. А. Якобса. — М.: Радио и связь, 1988. — 320 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-256-00175-2.
  • [www.filately.ru/stamp.php Каталог почтовых марок 1857—1960. Россия, РСФСР, СССР] / Под общ. ред. В. Б. Загорского. — СПб.: Стандарт-Коллекция, 2004. — 211 с. — ISBN 5-902275-08-3.
  • Художник И. Дубасов о себе (публикация Ю. Григорьева) // Филателия СССР. — 1979. — № 11. — С. 52—53.

Ссылки

  • [www.simvolika.org/mars_048.htm Секретные советские художники: Лидия Фёдоровна Майорова]. Публикации. Академия русской символики «МАРС». — Из воспоминаний гравёра-художника МПФ «Гознак» Лидии Фёдоровны Майоровой (девичья фамилия Жаворонкова). Проверено 7 декабря 2010. [www.webcitation.org/61DWbv7qX Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  • [economics.pravda.ru/economics/2003/7/22/330/15496_RUBLEGOLD.html «Краткий курс рубля»] — статья Марии Игнатовой и Александра Овчаренко от 25 декабря 2003 года на сайте [www.pravda.ru/ «Правда. Ру»]
  • [yandex.ru/yandsearch?text=Дубасов&site=filately.ru&ras=1&site_manually=true Некоторые марки] И. И. Дубасова в [www.filately.ru/stamp.php онлайн-каталоге марок России и СССР] на [www.filately.ru/ сайте] фирмы «Стандарт-Коллекция»


Отрывок, характеризующий Дубасов, Иван Иванович (художник)

– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.