Дубецкий, Марьян

Марьян Дубецкий

Марьян Кароль Дубецкий (польск. Marian Karol Dubiecki; 26 августа 1838, Изяслав — 24 октября 1926, Краков) — польский историк и писатель, педагог, общественный и политический деятель, секретарь от Руси в Национальном правительстве во время Январского восстания.

Псевдоним: Современный (польск. Współczesny); криптоним: МД (польск. MD).

Биография

Родился в семье Людвика Дубецкого и Анны Славковны. Имел старших братьев Целестина и Александра. Будучи еще ребёнком, потерял отца, поэтому его воспитанием занимались тетя и дядя. Начальное образование получил в Житомирской гимназии. С 1856 учился в Харьковском университете, затем на историко-филологическом факультете Киевского университета. Во время учёбы в университете присоединился к тайной организации «Тройницкий союз» во главе с Владимиром Антоновичем и Леоном Гловацким, которая выступала за передачу крестьянам земли и предоставление им свободы выбора места жительства (польск. Uwłaszczenie chłopów) и восстановление государственности Речи Посполитой в границах 1772 года. Впоследствии тайная организация переросла в целое политическое направление так называемых «хлопоманов». Вскоре произошел и раскол, после которого выделились два течения. Первое, под руководством Владимира Антоновича, выступало за независимость Руси (Украины). Второе, во главе с Изидором Коперницким и Марьяном Дубецким за восстановление Речи Посполитой в качестве федерации трёх народов. Второе стало основой революционного движения привело в конце концов к Январскому восстанию.

После окончания Киевского университета в 1860 году Марьян Дубецкий занял место учителя польского языка и литературы в Ровенской гимназии, но через год потерял работу за участие в патриотической манифестации. После чего осел в селе под Берестечком, у своего старшего брата. Вместе с Александром вел политическую и просветительскую работу среди жителей края. За участие в манифестации 10 сентября 1861 года в Городли вместе с братом был арестован и вывезен в ссылку в Вятку, а затем в Тамбов. После освобождения, в ноябре 1862 вернулся на родину.

Литература

• Michał Janik, Marian Karol Dubiecki, w: Polski Słownik Biograficzny, Kraków 1939—1946, t. V, s. 428—430.
• Jerzy Starnawski , Marian Karol Dubiecki, w: Słownik badaczy literatury polskiej, Łódz 2002, t. V.  (польск.)
• Stefan Pomarański, Marian Dubiecki: zarys biograficzny z powodu 85-ej rocznicy urodzin, Zamość; Warszawa 1923.  (польск.)
• Jakób Hoffman, Marian Dubiecki o sobie. W dniu wmurowania tablicy: Marianowi Dubieckiemu 10 maja 1931 roku w Równem na Wołyniu, Równe Wołyńskie 1931.  (польск.)
• Tadeusz Dubiecki, Korespondencja między Józefem Ignacym Kraszewskim a Marianem Dubieckim, Łuck 1939.  (польск.)
• Proces Romualda Traugutta i członków Rządu Narodowego. Akta Audytoriatu Polowego z lat 1863 — 1864, Pod red. E. Halicza, Warszawa 1960. t. I — IV  (польск.)
• Historiografia polska w dobie pozytywizmu (1865—1900). Kompendium dokumentacyjne, red. Ryszard Przelaskowski, Warszawa 1968.  (польск.)

Отрывок, характеризующий Дубецкий, Марьян

Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.