Дубинин, Юрий Владимирович

Юрий Владимирович Дубинин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Королевстве Испании
6 сентября 1978 — 24 апреля 1986
Предшественник:	Сергей Александрович Богомолов
Преемник:	Сергей Калистратович Романовский
Постоянный представитель СССР при Организации Объединённых Наций
март — 19 мая 1986
Предшественник:	Олег Александрович Трояновский
Преемник:	Александр Михайлович Белоногов
Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в США
19 мая 1986 — 15 мая 1990
Предшественник:	Анатолий Фёдорович Добрынин
Преемник:	Александр Александрович Бессмертных
Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР во Французской Республике
23 мая 1990 — 25 декабря 1991
Предшественник:	Яков Петрович Рябов
Преемник:	Юрий Алексеевич Рыжов, как Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ во Франции
Чрезвычайный и Полномочный Посол России на Украине
24 мая 1996 — 6 августа 1999
Предшественник:	Леонид Яковлевич Смоляков
Преемник:	Иван Павлович Абоимов
Заместитель министра иностранных дел РФ
20 декабря 1994 — 13 июня 1996
Рождение:	7 октября 1930(1930-10-07) Нальчик, СССР
Смерть:	20 декабря 2013(2013-12-20) (83 года) Москва, Россия
Образование:	МГИМО
Учёная степень:	кандидат исторических наук
Учёное звание:	профессор
Профессия:	дипломат
Награды:

Ю́рий Влади́мирович Дуби́нин (7 октября 1930, Нальчик — 20 декабря 2013, Москва) — советский, российский дипломат. Член Центральной ревизионной комиссии КПСС (1986—1990).

Биография

Родился 7 октября 1930 года в городе Нальчик, Кабардино-Балкарская АССР. Учился в МГИМО, кандидат исторических наук. Дипломатический ранг — Чрезвычайный и Полномочный Посол.

С 1955 года по 1956 год — сотрудник посольства СССР во Французской Республике.

С 1956 по 1959 год — сотрудник секретариата ЮНЕСКО в Париже.

С 1959 по 1963 год — работает в аппарате МИД СССР.

С 1963 по 1968 год — первый секретарь, советник посольства СССР во Французской Республике.

С 1968 по 1978 год — работает в аппарате МИД СССР, в частности на посту заведующим Первым Европейским отделом.

С 1978 по 1986 год — Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Королевстве Испании.

С 1986 по 1990 год — постоянный представитель СССР при ООН, Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в США.

С 1990 по 1991 год — Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР во Французской Республике.

С 1991 по 1994 год — посол по особым поручениям МИД России.

С 1994 по 1996 год — занимал пост заместителя Министра иностранных дел Российской Федерации.

С 1996 по 1999 год — Чрезвычайный и Полномочный Посол Российской Федерации на Украине в ранге заместителя Министра иностранных дел Российской Федерации.

В 1999 году вышел на пенсию. Профессор МГИМО (У) МИД России.

Юрий Дубинин умер 20 декабря 2013 года.

Награды

• Орден Почёта
• 3 ордена Трудового Красного Знамени (1971, 1980, 1988).
• Орден Дружбы народов (1975),
• Орден «Знак Почёта» (1967),
• Заслуженный работник дипломатической службы Российской Федерации (18 апреля 2005 года) — за заслуги в реализации внешнеполитического курса Российской Федерации и многолетнюю плодотворную дипломатическую деятельность
• медали
• Командор ордена «За заслуги» (Франция)
• Орден «За заслуги» II степени (Украина)
• Орден святого благоверного князя Даниила Московского III степени (РПЦ, 2011 год) — за миротворческие труды и в связи с 80-летием со дня рождения

Творчество

Юрий Владимирович написал книгу о своей службе в Испании в период перехода этой страны к демократии — «Амбахадор! Амбахадор! Записки посла в Испании». Она вышла на русском и испанском языках. Также Ю. В. Дубинин написал книгу «Дипломатическая быль. Записки посла во Франции».

Ссылки

• [www.svop.ru/council/persons/dubininyuv.htm Совет по внешней и оборонной политике]
• [www.adafrance.ru/rus/index.php?pid=17 Биография на сайте Ассоциации Друзей Франции]
• [www.mgimo.ru/users/document1354.phtml Биография на портале МГИМО]
• [whp057.narod.ru/rossi-m9.htm Послы СССР в странах Европы]

Отрывок, характеризующий Дубинин, Юрий Владимирович

– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.