Дублинцы
| Дублинцы | |
| Dubliners | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1904 — 1914 |
| Дата первой публикации: |
1914 |
| Издательство: |
Grant Richards Ltd., London |
«Дублинцы» (Dubliners) — сборник из 15 рассказов молодого Джеймса Джойса, впервые опубликованный в 1914 году. В рассказах в импрессионистической манере изображена жизнь дублинцев средней руки. Некоторые из персонажей впоследствии будут введены автором в роман «Улисс».
Наибольшей известностью из рассказов сборника пользуется заключительный, «Мертвые», в котором приводятся в фокус разбросанные по остальным произведениям темы и мотивы.
Работа над книгой
В «Дублинцах» преломилось увлечение начинающего писателя сочинениями Ибсена, Флобера и Мопассана, опосредованных, по мнению Д. Мирского, влиянием ирландского натуралиста Дж. О. Мура[1]. «Джойс выступает в своих рассказах, как последователь школы французов, писатель школы Флобера и Мопассана», — констатировал в 1936 году советский журнал «Интернациональная литература»[2].
Сборник появился благодаря заказу поэта Джорджа Расселла, летом 1904 года попросившего Джойса написать для журнала «Ирландская усадьба» произведение, которое можно было опубликовать «не возмутив читателей». Три рассказа («Сёстры» (первый вариант), «Эвелин», «После гонок») появились в журнале под псевдонимом Стивен Дедалус и произвели на читателей столь неблагоприятное впечатление, что редактор просил Джойса ничего больше не присылать.
Уже тогда Джойс предполагал, что рассказы не будут отдельными произведениями, а войдут в сборник, объединённый одной общей темой. Первоначально предполагалось, что сборник будет составлен из десяти рассказов, но так как с публикацией книги долгое время ничего не получалось, окончательный её вариант включал уже пятнадцать рассказов. Последовательность их не случайна: автор распределил их по разделам с условными названиями «Детство», «Молодость», «Зрелость», «Общественная жизнь», но в последнем варианте книги разделы не указаны.
Своеобразие
В литературной критике утвердилось мнение, что в рассказах сборника покинувший Ирландию писатель стремился вскрыть не только причины, побудившие его уехать, но и предугадать свою судьбу, останься он на родине. Дублин предстаёт в книге как «кладбище душ», которые по-чеховски стремятся вырваться из душного мирка повседневности, но оказываются скованными социальными и психологическими путами.[3] Автор устраняется из текста, позволяя читателю самому делать заключение об увиденном. Выделение отдельных виньеток повседневной жизни в рассказы и их сопоставление позволяют судить о психологической или нравственной подоплёке того или иного эпизода.[4]
Критика
В год публикации «Дублинцы» не произвели большого впечатления на читающую публику. Правда, кумир ирландской интеллигенции У. Б. Йейтс отрекомендовал новеллы Джойса как «замечательную книгу, сатирические рассказы большой силы, нечто подобное работам великих русских»[5]. Другие авторы также отметили, что сборник стоит особняком в англоязычной литературе. Эдмунд Уилсон, к примеру, считал «Дублинцев» принадлежащими — как и произведения Мура — к французской традиции «трезвой объективности», хотя музыкальность текста присуща одному только Джойсу[6]. Эзра Паунд видел в рассказах Джойса литературное соответствие французскому импрессионизму[7].
Рост интереса к экспериментам Джойса в области новеллистики начался после публикации его главного романа «Улисс» (1922). М. А. Шерешевская отмечает, что эффект сборника был ослаблен затянувшейся на годы волокитой с опубликованием[8]:
Если бы «Дублинцы» появились тогда, когда они были написаны, в 1905 году, ирландскому и английскому читателю не с чем было бы их сравнивать. Но к 1914 году в англоязычном литературном мире уже были известны рассказы Чехова. Не случайно почти сразу же после опубликования сборника Йитс указал на их «русский характер».
Влияние
Ранние джойсовские рассказы оказали заметное влияние на развитие англоязычной новеллистики, особенно в США, где были всегда сильны традиции литературного регионализма. Шервуд Андерсон в 1917 году начал публиковать рассказы о провинциальном городке Уайнсбург в штате Огайо: это такой же, как джойсовский Дублин, душный и замкнутый мирок, откуда, по сути, нет выхода[9]. В совокупности цикл рассказов о жителях Уайнсбурга образует подобие романа. Сходным образом организован и сборник рассказов У. Фолкнера «Сойди, Моисей» (1942): его место действия — вымышленный округ Йокнапатофа[10][11]. Строго определённая (и чаще всего вымышленная) территория как место действия сборника реалистических рассказов — обычное дело в послевоенной американской литературе.
В начале XX века новеллы ещё не было принято объединять в сборники по внутреннему родству. Расположение рассказов в книгах того времени обычно всецело зависело от прихоти составителя. В новую книгу новеллист, как правило, включал все короткие вещи, написанные со времени публикации последнего сборника. «Дублинцы» же воспринимались как цельное и обособленное художественное произведение. В этом отношении книга Джойса стала моделью сборника рассказов как самостоятельной литературной формы, занимающей промежуточное положение между новеллой и романом. Этот прецедент учитывал, к примеру, Хемингуэй при составлении в 1925 году сборника рассказов «В наше время», ставшего классикой американской литературы[12].
В 1987 г. Джон Хьюстон снял по мотивам рассказа «Мёртвые» одноимённый фильм, а в 1999 г. на Бродвее дебютировал мюзикл с Кристофером Уокеном в главной роли. Название этой книги взяла музыкальная группа The Dubliners, а инди-дуэт Two Gallants назвался в честь одного из рассказов цикла.
Напишите отзыв о статье "Дублинцы"
Примечания
- ↑ Д. С. Мирский. Статьи о литературе. Москва: Худож. лит-ра, 1987. Стр. 167.
- ↑ Старцев А. О Джойсе // Интернациональная литература. 1936. No 4. С. 66 — 68.
- ↑ [books.google.com/books?id=f5_4AkEI2iIC&pg=PA33&dq=dubliners+%22cemetery-society&as_brr=0&sig=ACfU3U1U3OraQgt6KlkHXm8WuWpDj5FkRw Representative Short Story Cycles of the Twentieth Century: Studies in a ... - Forrest L. Ingram - Google Books]
- ↑ [books.google.com/books?id=Qoi2aHzcGq8C&pg=PR33&dq=dubliners+ibsen&as_brr=3&sig=ACfU3U2s2EBEqL0hiZ0F5a54zCu_jdMSYA#PPR33,M1 Dubliners - James Joyce - Google Books]
- ↑ [www.james-joyce.ru/articles/problematika-i-poetika-rannego-joysa4.htm И. Киселева. «Проблематика и поэтика раннего Джойса (сборник рассказов "Дублинцы") :: Глава 3. Стиль и жанр рассказов Джойса]
- ↑ Edmund Wilson. Literary essays and reviews of the 1920s & 30s. Library of America, 2007. Page 774.
- ↑ [books.google.com/books?id=GZMNYLgd5X4C&pg=PA27 Pound-Joyce: The Letters of Ezra Pound to James Joyce - Ezra Pound, F. Read - Google Books]
- ↑ Пробуждение: Рассказы ирландских писателей /Сост.: М. Шерешевская и Л. Полякова; Предисл. М. Шерешевской. — Л.: Худож. лит., 1975. Стр. 11.
- ↑ A Companion to the American Short Story. Eds. Alfred Bendixen, James Nagel. John Wiley & Sons, 2010. ISBN 9781444319927. Page 499.
- ↑ Abby H. P. Werlock. Companion to the American Short Story. 2nd ed. ISBN 9781438127439. Page 282.
- ↑ J. Gerald Kennedy. Modern American Short Story Sequences: Composite Fictions and Fictive Communities. Cambridge University Press, 1995. ISBN 9780521430104. Page 79.
- ↑ The Postmodern Short Story: Forms and Issues. ISBN 9780313323751. Page 163.
Литература
- Харман Д. Н. Обращение к читателю // Джойс Д. Дублинцы. — М.: Вагриус, 2007, сост. и предисл. Е. Ю. Гениевой; коммент. Е. Ю. Гениевой и Ю. А. Рознатовской. ISBN 978-5-9697-0426-8
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Дублинцы
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
