Дубровин, Александр Иванович

Александр Дубровин
Дата рождения:	1855(1855)
Место рождения:	Кунгур, Пермская губерния, Российская империя
Дата смерти:	14 апреля 1921(1921-04-14)
Место смерти:	Москва
Вероисповедание:	Православие
Партия:	Союз русского народа; Всероссийский Дубровинский Союз Русского народа
Основные идеи:	Монархизм
Род деятельности:	врач, политик, один из основателей и лидеров СРН

Алекса́ндр Ива́нович Дубро́вин (1855, Кунгур, Пермская губерния, Российская империя — 14 апреля 1921, Москва) — русский политик, один из лидеров Союза русского народа в Российской империи.

Биография

Александр Дубровин родился в семье офицера полиции. Окончил курс Военно-медицинской академии в 1879 году, служил военным врачом. Отбывая воинскую повинность, служил в 5-м пехотном Калужском полку, в 90-м Онежском полку, в лазарете Конного лейб-гвардии полка, в Семёновском Александровском военном госпитале.

Выйдя в 1889 году в отставку, защитил докторскую диссертацию и с 1889 года работал врачом ремесленного училища цесаревича Николая. В мае 1897 года уволился из училища и стал заниматься частной медицинской практикой как детский врач. Дубровин пользовался большой популярностью у пациентов, на доходы от медицинской практики составил себе состояние, приобрёл акции и пятиэтажный доходный дом. Чин по гражданской службе — статский советник.

18 сентября 1901 года Дубровин стал действительным членом Русского собрания, но руководящих должностей не занимал.

Союз Русского Народа

В 1905 году вместе с художником Аполлоном Майковым основал «Союз русского народа» (СРН).

В день празднования Собора Архистратига Михаила Александр Дубровин был избран председателем главного совета Союза русского народа:

«… в моей квартире было собираться неудобно, и я предоставил Союзу в своём доме отдельную квартиру. Я оставил за собой общее руководство, А. А. Майков принял на себя заведование Советом и канцелярией, а А. И. Тришатный занялся формированием и открытием отделов. А. А. Майков с раннего утра приходил в Союз и оставался там до ночи …»

Помимо этого, Дубровин был издателем и редактором партийной газеты «Русское знамя», на страницах которой пропагандировались монархические идеи, критиковалась деятельность Государственной думы, либералов и левых радикалов, публиковались антисемитские статьи. Газета выходила под девизом «За Веру Православную, Царя Самодержавного, Отечество нераздельное и Россию для Русских».

«Краткая еврейская энциклопедия» называет Дубровина «известным антисемитом». А. Степанов приводит призывы Дубровина бойкотировать товары и услуги, производимые евреями, а также «изгнать из России жидов, как наших главных врагов, главных виновников русской революции и всех несчастий, постигших Россию в последние годы».

Уже в первые годы существования СРН Дубровин утверждал:

Погромы противны нам уже одной своей бессмысленностью, не говоря про дикую, бесцельную жестокость и разнузданность низменной страсти. Во всех погромах расплачиваются сами же погромщики (русские или вообще христиане), да и жалкие полуодетые, голодные бедняки-евреи. Богатое и всемогущее еврейство, почти без исключений, остается невредимым. «Союз русского народа» употреблял и будет употреблять все усилия не допускать погромов.

В 1906—1907 году члены СРН с ведома Дубровина организовали убийство двух евреев — депутатов Думы от либеральной партии кадетов Михаила Герценштейна и Григория Йоллоса, а также неудачно покушались на убийство Сергея Витте. По делу об убийстве М. Я. Герценштейна были осуждены бывшие члены СРН Александр Половнёв, Егор Ларичкин, Николай Юскевич-Красковский и Сергей Александров. Убийство Йоллоса и покушение на Витте были организованы членом СРН Александром Казанцевым, причастным также к убийству Герценштейна — выдавая себя за эсера-максималиста, Казанцев через своего друга социал-демократа Семёна Петрова вошёл в доверие к рабочему революционных взглядов Василию Фёдорову и его знакомому Алексею Степанову, которые и стали исполнителями задуманных покушений. В связи с обвинениями в причастности к убийству Герценштейна Дубровин до 1909 года скрывался от следствия. «Смог избежать преследования благодаря поддержке, выраженной Николаем II». После того как Николай II помиловал участников Высочайшим указом, в декабре 1909 года Дубровин вернулся в Петербург.

21-е декабря 1906 года (3 января 1907) произошло покушение на жизнь Дубровина. Он ехал на извозчике возле казарм Измайловского полка. Неизвестный выстрелил в Дубровина из револьвера, но, промахнувшись, скрылся.

В 1911 году, после раскола в СРН, Дубровин оставил пост председателя главного совета и создал со своими сторонниками «Всероссийский дубровинский союз русского народа». В течение 1911 и последующих годов Дубровин несколько раз приговаривался судом к штрафу и к кратковременному аресту за клевету по адресу как правительственных лиц (например, архангельского губернатора), так и членов думы (А. И. Гучкова, Каменского). В частности, А. И. Дубровин выступал в газетах правого толка с обвинениями в адрес смоленской мещанки Мирры Пинкус, которая якобы похитила православного ребёнка и исколола его, добывая кровь для ритуальных целей. Смоленский окружной суд в декабре 1913 года установил клеветнический характер этих измышлений и присудил Дубровина и его сообщников к 8 месяцам тюрьмы.

Последние годы жизни

После Февральской революции, 28 февраля 1917 года Дубровин был арестован и препровождён в Думу, откуда был в тот же день освобождён с охранными свидетельствами, данными ему лично и его имуществу. Но, выходя из Думы, он встретился с А. Ф. Керенским, по приказу которого Дубровина вновь арестовали. В ночь с 2 на 3 марта Дубровин был переведён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где его впоследствии навестили Муравьёв и поэт А. А. Блок, участвовавший в работе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства.. Комиссия допрашивала Дубровина на протяжении марта — мая 1917 года. 14 октября 1917 года Дубровин был освобождён из-под стражи в связи с состоянием здоровья.

С 12 декабря 1917 года Дубровин жил в Москве, работал врачом в 1-й Лефортовской советской амбулатории. Арестован Всероссийской чрезвычайной комиссией 21 октября 1920 года. В документах дела указано, что Дубровин «с 1905 по 1917 гг. являлся председателем „Союза Русского Народа“, который боролся с освободительным движением в России». 30 октября 1920 года к этому добавилось обвинение в контрреволюции. Дубровина лично допрашивали В. Р. Менжинский, М. Я. Лацис и Б. М. Футорян.

1 ноября 1920 года Особый отдел ВЧК вынес заключение, что «обвинение гр. Дубровина А-дра Иван. в организации до рев. убийств, погромов, инсинуаций, подлогов, стремящихся всей своей деятельностью задушить освобождение России» доказано, и дело было передано на рассмотрение Коллегии ВЧК с предложением «б. председателя Союза Русского Народа А. И. Дубровина — расстрелять».

29 декабря 1920 года приговорён к расстрелу Коллегией ВЧК («осуждён за организацию убийств и погромов»). Имеется также повторный приговор от 14 апреля 1921 года, вынесенный Президиумом ВЧК.

Точная дата смерти Дубровина остаётся неизвестной. Историки отмечают отсутствие в Центральном архиве ФСБ России сведений о дате приведения приговора в исполнение и о месте захоронения Дубровина, вкупе с фактом, что в статье о Дубровине, вошедшей в Малую Советскую энциклопедию (1929 год), даты его смерти (казни) нет. Со другой стороны, утверждение Большой советской энциклопедии (1972), что Дубровин был «расстрелян за антисоветскую деятельность» якобы ещё осенью 1918 года является очевидно ошибочным.

По заключению Генеральной прокуратуры РФ от 7 сентября 1998 года Дубровин А. И. был реабилитирован.

Оценки деятельности

Don C. Rawson (1995) констатирует, что личностные характеристики Дубровина различаются. Люди, близкие к Дубровину по работе в СРН, либо поддерживавшие его в верхах, высказываются восторженно. Так, секретарь СРН М. М. Зеленский говорит о Дубровине (в пересказе Rawson’а) как о «сердечном человеке, прирождённом вожде — впечатление, разделяемое многими другими в организации». С. Ю. Витте называл Дубровина «негодяем» и «героем вонючего рынка… которых сторонятся и которым во всяком случае порядочные люди не дают руки», а министр внутренних дел П. Н. Дурново возражал, что «он прекраснейший и честный человек».

«Дубровин, всхлипнувший и бросившийся целовать руку Муравьёва, потом с рыданием упал на койку (гнусные глаза у старика)» — вспоминает Александр Блок о посещении Дубровина в Петропавловской крепости, куда русский поэт пришёл в качестве сотрудника Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, расследовавшей дело Дубровина.

Сочинения

• Тайны судьбы. (Фантазия-действительность). СПб., 1907;
• Братья-союзники! Союзу Русского Народа. СПб., 1908;
• Плоды персидской конституции: (Фельетон). СПб., 1908;
• Куда временщики ведут Союз русского народа. СПб., 1910.
• [download.prlib.ru/elfapps/pageturner3d/3DBook.xbap?orderdate=25.04.2011&DocUNC_ID=2681&Token=etwQX3mEBOe4uxN5T4FtXQ==&cover_effect=None&page_effect=None&edge_mode=Aliased&lang=ru-RU Открытое письмо Митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию. СПб., 1906; (с приложением письма Н.Дурново в редакцию «Русского знамени»). 1907;]
• Куда временщики ведут Союз Русского Народа. Т. 1-2. (Сост. А. И. Дубровин). СПб., 1910—1911.
• Следственное дело доктора Дубровина. Публикация В. Г. Макарова // Архив еврейской истории. Международный исследовательский центр российского и восточноевропейского еврейства. Т.1. М., РОССПЭН, 2004.

Литература

• Марков 2-й, Н.Е. [gosudarstvo.voskres.ru/heald/markov_1.htm История еврейского штурма России]. — Харбин: Изд-во газеты «Наш путь», 1937.. Переиздано в: «Войны тёмных сил», М.: 2008.
• Степанов Сергей. [scepsis.ru/library/id_743.html Черносотенный террор 1905—1907 гг] // Индивидуальный политический террор в России (XIX — начало XX вв.) : Материалы конференции. — М., 1996. — С. 118—124.
• Lambrozo S. Klier J.D. [books.google.com.by/books?id=T3D7CmSOMfIC&pg=PA225#v=onepage&q&f=false Pogroms: Anti-Jewish Violence in Modern Russian History]. — [www.cambridge.org Cambridge University Press], 1992. — P. 415. — ISBN 978-0-521-40532-4.
• Rawson Don C. [www.cambridge.org/0521483867 Russian rightists and the revolution of 1905]. — [www.cambridge.org Cambridge University Press], 1995. — P. xv, 286. — ISBN 0-521-48386-7.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:704426 Дубровин, Александр Иванович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• Дубровин, Александр Иванович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>  (Проверено 20 июня 2010)
• [dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/5069 Дубровин А. И. Биографический словарь]  (Проверено 20 июня 2010)
• [dic.academic.ru/dic.nsf/russian_history/2494/ДУБРОВИН Дубровин А. И. Энциклопедия «Русская цивилизация»]  (Проверено 20 июня 2010)
• [www.hrono.info/biograf/dubrovin.html Биография на сайте «Хронос»]  (Проверено 20 июня 2010)
• [pravaya.ru/ludi/450/2224 Биография на сайте «Правая.ru»]  (Проверено 20 июня 2010)

Отрывок, характеризующий Дубровин, Александр Иванович

Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.