Дуглас, Джеймс, 4-й граф Мортон

Джеймс Дуглас James Douglas<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Регент Шотландии
1572 — 1578
при короле Якове VI Стюарте
4-й граф Мортон
1553 — 1581
Предшественник:	Джеймс Дуглас
Преемник:	Арчибальд Дуглас
Лорд-канцлер Шотландии
1563 — 1566
Предшественник:	Джордж Гордон
Преемник:	Джордж Гордон
Лорд-канцлер Шотландии
1567 — 1573
Предшественник:	Джордж Гордон
Преемник:	Арчибальд Кемпбелл
Рождение:	1525(1525)
Смерть:	2 июня 1581(1581-06-02)
Род:	Дугласы
Отец:	сэр Джордж Дуглас
Мать:	Элизабет Дуглас
Супруга:	Элизабет Дуглас, дочь Джеймса Дугласа

Джеймс Дуглас (англ. James Douglas; ок. 1525—2 июня 1581 г.), 4-й граф Мортон (с 1553 г.) — крупный государственный деятель Шотландии второй трети XVI века, один из лидеров протестантов и регент Шотландии в 1572—1581 гг. в период несовершеннолетия короля Якова VI.

Молодые годы

Джеймс Дуглас, граф Мортон, происходил из одной из младших ветвей дома Дугласов и приходился племянником Арчибальду Дугласу, 6-му графу Ангуса, регенту страны во время малолетства Якова V. После смерти графа Ангуса в 1557 г. Мортон временно оказался главой клана Дугласов, одного из наиболее влиятельных в Шотландии.

Уже в молодости Мортон стал одним из лидеров протестантского движения в Шотландии. В 1557 г. он подписал «Первый союз» протестантских лордов, нацеленный на утверждение в Шотландии новой религии, а в 1559—1560 гг. активно участвовал в протестантской революции.

Заговоры против Марии Стюарт

Возвращение в страну в 1561 г. католички Марии Стюарт было враждебно встречено Мортоном, однако в восстании графа Морея в 1565 г. он участия не принял: королева смогла некоторыми уступками протестантам обеспечить нейтралитет Мортона. Тем не менее конфликт Марии Стюарт со своим супругом лордом Дарнли, а также усиление при дворе влияния католических советников вызвали в 1566 г. заговор против королевы. Во главе заговора, по всей видимости, стоял граф Мортон, требующий полного запрета на католические богослужения в Шотландии. На его сторону перешёл и муж Марии Стюарт, лорд Дарнли. Кульминацией заговора стало убийство Давида Риччо, итальянского фаворита Марии, 9 марта 1566 г., однако энергичные действия королевы быстро нейтрализовали опасность. Мортон и его сторонники были вызваны на суд в парламент, но успели бежать в Англию.

В 1567 г. Мортон получил королевское помилование и вернулся в Шотландию. Здесь он немедленно стал центром ещё одного заговора, направленного уже против лорда Дарнли, предавшего своих союзников после убийства Риччо. 10 февраля 1567 г. Дарнли был убит при подозрительных обстоятельствах. По некоторым сведениям умирающий принц обвинил в своей смерти Дугласов, то есть Мортона. Однако общественное мнение Шотландии возложило вину за это преступление на неверную жену Дарнли, королеву Марию Стюарт. Мортон присоединился к восстанию баронов против королевы, закончившемуся её свержением 15 мая 1567 г. Джеймс Дуглас участвовал в переговорах об отречении королевы, а затем, вместе с графом Мореем, возглавил правительственные войска, которые разбили в 1568 г. армию Марии в битве при Лангсайде.

Лидер «партии короля»

Мортон выделялся среди своих современников наиболее последовательной ориентацией на Англию и убежденным протестантизмом. Он стал одним из ближайших советников регента Морея в период его правления в Шотландии (1567—1570 гг.) и организовал публикацию «Писем из ларца» (переписка королевы с её любовником графом Ботвеллом), ставших важнейшим аргументом против реставрации Марии Стюарт. В начавшейся после убийства Морея в январе 1570 г. гражданской войне в Шотландии между сторонниками и противниками свергнутой королевы, Мортон возглавил «партию короля», выступающую против реставрации Марии и за сохранение престола у её сына малолетнего Якова VI. Мортон неоднократно встречался с английской королевой Елизаветой I, стремясь заручиться её поддержкой в подавлении сторонников Марии и окончательном установлении в Шотландии протестантства. Однако долгое время Англия уклонялась от вмешательства в шотландские смуты, опасаясь конфликта с Францией. Лишь резня протестантов в Париже в ночь накануне дня св. Варфоломея (24 августа 1572 г.) заставила Елизавету I заняться умиротворением Шотландии. В то же время, в ноябре 1572 г., после смерти регента графа Мара регентом Шотландии был избран граф Мортон.

Регент Шотландии

Окончание гражданских войн

При дипломатической и военной поддержке Англии Мортону удалось 23 февраля 1573 г. организовать примирение с лидерами «партии королевы» графом Хантли и герцогом де Шателеро («Пертское примирение»). 28 мая был взят Эдинбургский замок — последний оплот сторонников Марии Стюарт. Гражданская война была завершена. В Шотландии после десятилетий смут и революций, наконец, воцарился мир. Для регента Мортона создалась уникальная ситуация: внутренние конфликты были потушены, внешние враги в условиях тесного союза с Англией не представляли угрозы.

Внутренняя политика

Воспользовавшись установившимся спокойствием в стране, Мортон занялся укреплением государственной администрации. Смерть одного за другим практически всех лидеров враждующих шотландских группировок середины XVI века позволила регенту резко усилить королевскую власть. Сочетая политику силы с милосердием к оппозиционерам Мортон смог восстановить законность и институты центральной власти во всех регионах страны. Была введена обязательная для замещения государственных и муниципальных должностей клятва преданности королю и протестантской религии. В 1572—1573 гг. было достигнуто компромиссное решение между интересами церкви и государства: епископальная система сохранялась, однако протестантское духовенство получило относительную самостоятельность в вопросах избрания на церковные должности и вопросах распоряжения церковным имуществом. Фактически благодаря влиянию Мортона шотландская церковь все больше сближалась как в сфере обрядов, так и в сфере организации, с англиканской, что позволяло с уверенностью надеяться на будущее объединение двух британских государств на основе общей религии.

Внешняя политика

Основу внешней политики регента Мортона составлял союз с Англией. Используя сближение в церковной сфере Мортон настаивал на заключении англо-шотландского оборонительного союза и вел переговоры о предоставлении субсидий Шотландии. Однако в 1570-х гг. королева Англии Елизавета I с пренебрежением относилась к вопросу единства религии, предпочитая союз с католической Францией шотландскому альянсу. Елизавета I практически не вмешивалась во внутренние дела своего северного соседа, упуская возможность оказать помощь Мортону и укрепить позиции умеренного протестантства в Шотландии. В результате в период правления Мортона так и не удалось оформить англо-шотландские отношения в рамках военно-политического союза.

Рост оппозиции

Компромиссы Мортона в религиозных вопросах не разрешили проблем шотландской церкви. В 1570-х гг. все большую популярность в церковных кругах приобретали идеи Эндрю Мелвилла, выступающего против епископата и за создание системы пресвитерий, децентрализованных органов управления приходами, включающих помимо пасторов и авторитетных мирян. Мортон отверг идеи Мелвилла, заявив, что в Шотландии никогда не будет мира, пока полдюжины таких как он не будут повешены. Нежелание регента идти по пути пресвитерианства постепенно вызвало отторжение от него шотландского духовенства.

В то же время решительные мероприятия Мортона в сфере правопорядка не могли не вызвать определенного недовольства шотландских баронов. Положение усугубляло невнимание регента к финансовым вопросам, приведшее к почти полному оскуднению королевской казны, а также его стремление расставить на основные государственные должности своих родственников. Обесценение монеты, предпринятое Мортоном для решения сиюминутных проблем, вызвало также недовольство горожан и беднейших слоев населения. Популярность регента быстро падала.

Падение Мортона

Первая угроза правлению Мортона проявилась в 1578 г., когда личные недруги регента графы Атолл и Аргайл воспользовались тем, что королю Якову VI исполнилось двенадцать лет и, захватив подростка, объявили о его совершеннолетии и окончании регентства. Мортону, однако, удалось переиграть заговорщиков, вернуть под свой контроль короля и восстановить власть, позволив, правда, некоторым баронам из партии Атолла и Аргайла войти в состав королевского совета.

Тем не менее взросление Якова VI стало представлять серьёзную проблему для регента. Уже в 1579 г. молодой король официально покинул опеку Мортона и торжественно прибыл в столицу. Воспитанный без отца, в окружении ненависти к своей матери, Марии Стюарт, и находясь под сильным влиянием своего учителя Джорджа Бьюкенена, сторонника дома Ленноксов, юный Яков VI в 1580 г. попал под сильное влияние тридцатилетнего Эсме Стюарта, герцога Леннокса, недавно вернувшегося из Франции. Вокруг Якова и Леннокса постепенно сложился кружок молодых шотландских дворян, не отличающихся особым религиозным рвением и ориентирующихся на блестящий двор короля Франции.

31 декабря 1580 г. по приказу короля граф Мортон был арестован по обвинению в соучастии в убийстве лорда Дарнли в 1567 г., а 2 июня 1581 г. казнен. Англия не пришла на помощь своему давнему союзнику.

См. также

• Замок Дрочил — Джеймс Дуглас начал его строительство в 1578 году, но три года спустя был казнён, и замок остался недостроенным.

Ссылки

• [www.thepeerage.com/p10963.htm#i109624 Джеймс Дуглас, четвёртый граф Мортон, на сайте The Peerage.com]  (англ.)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Дуглас, Джеймс, 4-й граф Мортон

– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.