Дудников, Николай Андреевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Андреевич Дудников
Дата рождения

15 мая 1901(1901-05-15)

Место рождения

Саратов, Российская Империя

Дата смерти

19??

Место смерти

СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19171953

Звание

Командовал

290-я стрелковая дивизия

Сражения/войны

Гражданская война в России
Советско-финская война
Великая Отечественная война

Награды и премии

Николай Андреевич Дудников (15 мая 1901 года, Саратов, Российская Империя — ?? 19?? года, СССР) — советский военный деятель, полковник (1939).





Начальная биография

До службы в армии Дудников работал учеником слесаря на заводе «Жесть» в Саратове, с сентября 1917 года — подручным слесаря в Саратовских железнодорожных мастерских. Одновременно состоял в отряде Красной гвардии (по охране мастерских)[1].

Военная служба

Гражданская война

26 июня 1918 года добровольно вступил в РККА и направлен на Уральский фронт, где воевал с белоказаками красноармейцем в составе пулеметной команды Куриловского полка 25-й стрелковой дивизии под станциями Семиглавый Мар, Озинки, Алтата и других. В декабре направлен на 1-е Саратовские советские пулеметные командные курсы. Проучившись полтора месяца, курсантом вновь направлен на Уральский фронт и около трех месяцев воевал с казаками (от Уральска до Гурьева). Член ВКП(б) с 1918 года. В конце апреля 1919 года курсы были возвращены в Саратов, но уже через месяц переброшены в Донскую область на подавление Вешенского восстания. За боевые отличия 15 августа 1919 года досрочно выпущен с присвоением звания «красного командира » и назначен начальником пулеметной команды 2-го Бальцерского полка. В его составе воевал против генерала А. И. Деникина в Саратовской и Воронежской губернии (ст. Поворино, города Борисоглебск, Калач, Богучар и др.)[1].

В январе 1920 года переведен на ту же должность во 2-й армейский заградительный отряд 9-й армии Южного фронта, с июня был начальником полковой пулеметной команды 81-го стрелкового полка 27-й бригады 9-й Кубанской стрелковой дивизии (развернута из 2-го армейского заградотряда). Воевал с ней против генерала П. Н. Врангеля на юге Украины и в Крыму, врангелевского десантного отряда полковника Назарова на Дону и десанта генерал-лейтенанта С. Г. Улагая на Кубани[1].

Межвоенное время

С сентября 1921 года по май 1922 года учился на 2-х повторных курсах младшего комсостава в городе Саратов, затем командовал взводом пулеметной команды и ружейно-пулеметным взводом в 3-м отдельном Саратовском батальоне ЧОН (с марта 1923 года — 325-м Саратовском батальоне ЧОН). С октября 1923 года по август 1924 года проходил подготовку на повторных курсах комсостава ПриВО в городе Самара. По окончании назначен в 32-ю стрелковую дивизию, где служил командиром пулеметной роты 95-го Волжского стрелкового полка, а с ноября 1926 года — ответственным секретарем бюро ВКП(б) 96-го стрелкового Ленинградского им. АССР немцев Поволжья полка[1].

С октября 1927 года по август 1928 года учился на курсах «Выстрел», затем проходил службу командиром батальона и помощником командира по строевой части 1-го Татарского стрелкового полка. В декабре 1930 года назначен командиром-руководителем стрелкового дела Краснознаменных кавалерийских КУКС РККА им. С. М. Буденного. С мая 1932 года на тех же курсах временно исполнял должность старшего преподавателя стрелкового дела, а с мая 1936 года был начальником цикла огневой подготовки. Постановлением ЦИК СССР от 16.8.1936 г. за успехи в боевой подготовке он был награжден орденом Красной Звезды[1].

В декабре 1939 года направлен на Северо-Западный фронт в распоряжение Военного совета 8-й армии для назначения командиром полка. По прибытии к новому месту службы 31 января 1940 года назначается на должность помощника начальника запасных частей войска армии по стрелковой подготовке. В течение месяца провел лишь один снайперский сбор, в остальное время выполнял различные поручения Военного совета армии. По окончании боевых действий в апреле 1940 года направлен в ОдВО заместителем командира 116-й стрелковой дивизии[1].

Великая Отечественная война

С началом войны с 23 июня 1941 года полковник Дудников исполнял должность офицера связи при Военном совете сформированной в округе 9-й отдельной армии. 25 июня она была передана Южному фронту и участвовала в приграничном сражении в Бессарабии, затем в оборонительных боях по рекам Днестр, Южный Буг и Днепр. 17 августа под Дубоссарами был ранен, а 20 августа в районе Днепропетровска — контужен[1].

В октябре 1941 года направлен на учебу в Академию Генштаба Красной армии им. К. Е. Ворошилова, а по прибытии уже 19 октября назначен комендантом города Звенигород. Однако со своими обязанностями не справился, злоупотреблял служебным положением, незаконно бронировал продукты, предназначенные для снабжения рабочих и служащих города. За это он был отдан под суд и приговором Военного трибунала Западного фронта в открытом заседании 6 ноября осужден по ст. 193-17, п. «а», УК РСФСР на 5 лет ИТЛ без поражения в правах с отсрочкой исполнения приговора и направлением в действующую армию (судимость снята в мае 1943 г.)[1].

После приговора 18 ноября 1941 года назначен командиром 405-го стрелкового полка 194-й стрелковой дивизии 49-й армии, находившимся в обороне на реке Протва западнее Серпухова. Здесь показал себя смелым, решительным, инициативным и грамотным командиром, имел хорошие характеристики от командования дивизии. С января 1942 года исполнял должность заместителя командира 44-й кавалерийской дивизии 9-го кавалерийского корпуса[1].

16 апреля 1942 года допущен к командованию 290-й стрелковой дивизией, которая в составе 50-й, затем 61-й армий оборонялась юго-западнее Белёва. В июле был отстранен от занимаемой должности и назначен заместителем командира 385-й стрелковой дивизии 16-й армии, которая в это время вела бои южнее города Киров. В августе она вошла в 10-ю армию этого же фронта и находилась в обороне в том же районе. С 13 августа 1943 года в составе той же 10-й армии участвовала в Смоленской, Спас-Деменской, Ельнинско-Дорогобужской, Смоленско-Рославльской наступательных операциях. Приказом ВГК от 30 сентября 1943 года за отличия в боях по освобождению города Кричев ей было присвоено наименование «Кричевская». С октября 1943 года по июнь 1944 года года дивизия в составе 10-й, а с 23 апреля 1944 года — 49-й армий Западного, Белорусского и 2-го Белорусского фронтов занимала оборону на восточном берегу реки Проня в районе Чаусы (юго-восточнее Могилева). С 25 июня 1944 года она в составе 50-й, а с 10 июля — вновь 49-й армий 2-го Белорусского фронта участвовала в Белорусской, Могилевской, Минской, Белостокской и Осовецкой наступательных операциях, в ходе которых освободила города Чаусы[2], Минск и Осовец. В середине сентября ее части вышли на рубеж Ломжа — Теодорово — ОстроленкаНовогруд и перешли к обороне. За образцовое выполнение заданий командования в боях при форсировании рек Проня и Днепр, прорыв обороны немцев под Чаусы дивизия была награждена орденом Красного Знамени, а за овладение городом и крепостью Осовец — орденом Суворова 2-й степени. В январе — мае 1945 года дивизия в составе 49-й армии принимала участие в Восточно-Прусской, Млавско-Эльбингской наступательных операциях. С февраля 1945 года и до конца войны полковник Дудников находился в резерве 49-й армии и на лечении по болезни в госпитале[1].

Послевоенная карьера

С июня 1945 года состоял в распоряжении ГУК НКО, затем в январе 1946 года назначен старшим преподавателем огневой подготовки кафедры общей тактики и специальных родов войск Офицерской школы штабной службы Красной армии. В марте 1947 года переведен руководителем огневой подготовки на Киевские курсы усовершенствования офицеров пехоты Советской армии (с декабря — Объединенные курсы усовершенствования офицеров КВО). 24 июня 1953 года уволен в запас[1].

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Дудников, Николай Андреевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 3. — С. 885—887. — 1000 экз. — ISBN 978-5-9950-0382-3.
  2. [soldat.ru/spravka/freedom/1-ssr-6.html Освобождение городов СССР - Сайт www.SOLDAT.ru]
  3. 1 2 3 [ru.wikisource.org/wiki/%D0%A3%D0%BA%D0%B0%D0%B7_%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%83%D0%BC%D0%B0_%D0%92%D0%A1_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0_%D0%BE%D1%82_4.06.1944_%D0%BE_%D0%BD%D0%B0%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B8_%D0%BE%D1%80%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B0%D0%BC%D0%B8_%D0%B8_%D0%BC%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D0%BB%D1%8F%D0%BC%D0%B8_%D0%B7%D0%B0_%D0%B2%D1%8B%D1%81%D0%BB%D1%83%D0%B3%D1%83_%D0%BB%D0%B5%D1%82_%D0%B2_%D0%9A%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%90%D1%80%D0%BC%D0%B8%D0%B8 Награжден в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 04.06.1944 "О награждении орденами и медалями за выслугу лет в Красной Армии"]

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 3. — С. 885—887. — 1000 экз. — ISBN 978-5-9950-0382-3.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дудников, Николай Андреевич

– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.