Дуккха
Ду́ккха, ду́хкха (санскр. दुःख, duḥkha IAST; букв. «болезненность, неприятность») — термин, обычно передаваемый с языков пали и санскрита как «страдание». Играет центральную роль в буддизме, где Четыре Благородные Истины о страдании преподаются как ключ для достижения конечной цели — нирваны, освобождения от страданий. Наряду с анитья и анатманом составляет Три признака существования.
Особенности перевода
Термин «дуккха» вряд ли можно переводить как собственно «страдания». Дуккха значит «нетерпение, непостоянство, нестерпимость». Многие исследователи (Ф. И. Щербатской, В. Н. Топоров) протестуют против буквального (калькированного) перевода. Щербатской отмечает бессмысленность таких выражений, как «элемент зрения есть страдание», и предлагает переводить «духкха» как «беспокойство» или «волнение». Топоров, анализируя аналогичное санскритскому «духкха» палийское «дукха», отмечает, что этим словом в палийских текстах (Самьюта-Никая, например) характеризуется «приятное», «неприятное», «нейтральное» и предлагает переводить термин «дукха» как «беспокойная неудовлетворенность». В. И. Рудой отмечает, что любое сансарическое наслаждение включает в себя следующие элементы: недостаточная интенсивность наслаждения по сравнению с ожидаемой, его быстротечность, боль его утраты, мучительное стремление к его повторению. Основа этих элементов — неудовлетворенность .
Если сущность сансары — страдание, то сущность нирваны — блаженство, а такой трактовки понятия нирваны (по крайней мере, в Тхераваде) буддизм избегает, предлагая считать её вечным покоем. Таким образом, сущность сансары — беспокойство, а не страдание. Можно вспомнить, что тибетцы перевели на свой язык слово «йога» (связь, соединение) словом «налджор», означающим «успокоение».
Классификация
- Страдания страданий — это собственно страдания сами по себе, как мы их понимаем в обыденном смысле: физическая и душевная боль повседневной жизни, страх, депрессия и т. д.
- Страдания перемен появляются благодаря изменчивости мира, его непостоянству. Обычно этот вид страданий мы воспринимаем как удовольствие, но на самом деле это лишь ослабление боли. Например, после того, как мы замёрзли, мы стремимся к теплу и первое время, когда страдания холода и страдания тепла примерно одинаковы, мы испытываем страдания перемен, однако позднее страдания тепла усиливаются и приводят нас уже к поиску холода. Точно так же мы ищем нового спутника жизни, новую работу, новую страну проживания и т. д. Значит, внутренняя природа подобных переживаний наслаждения болезненна.
- Всепроникающее страдание возникает благодаря неведению или заблуждению относительно природы реальности. Это более глубокий уровень страдания — страдание всепронизывающей обусловленности. Наши ум и тело находятся под влиянием кармы (тенденций, порождённых нашими прошлыми поступками), а также под влиянием пагубных, бесплодных эмоций — таких как привязанность и ненависть. В обычную жизнь мы приходим из всеобъемлющей сферы воздействия кармы и разрушающих эмоций с тем, чтобы вновь оказаться в ней же. Даже нейтральные эмоциональные состояния не свободны от влияния причин и обстоятельств, которые человек не может контролировать. Человек вовлечён в процесс, предполагающий страдание.
В индуизме
Слово duḥkha используется в одном из имён-эпитетов Шивы — dāridrya-duḥkha-dahana — «уничтожитель бедности и несчастья». Это имя употребляется в dāridrya-duḥkha-dahana śiva stotra Vasishtha Muni (Уничтожающая бедности несчастья Шивастотра Васиштха Муни).
См. также
|
Это заготовка статьи о буддизме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Дуккха"
Отрывок, характеризующий Дуккха
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».
В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
