Дулов, Александр Андреевич
Поделись знанием:
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
| Александр Андреевич Дулов | |
| Страна | |
|---|---|
Алекса́ндр Андре́евич Ду́лов (15 мая 1931, Москва — 15 ноября 2007, Москва) — автор песен и композитор в жанре классической авторской песни[1], доктор химических наук (1995).
Содержание
Биография
Александр Дулов родился в Москве 15 мая 1931 г. Окончил химфак МГУ, работал в Институте органической химии Российской академии наук. Ещё в 1950-х гг. начал сочинять песни (авторская песня) и исполнять их, аккомпанируя себе на семиструнной гитаре. Написал более двухсот произведений этого жанра, преимущественно на чужие стихи, реже — на собственные тексты. Соавторами Дулова по песням стали поэты: Саша Чёрный, Владислав Ходасевич, Константин Бальмонт, Василий Курочкин, Николай Гумилёв, Николай Рубцов, Игорь Жданов, Анна Книппер-Тимирёва, Варлам Шаламов, Анатолий Жигулин, Даниил Андреев, Евгений Евтушенко, Игорь Иртеньев, Александр Кушнер и многие другие.
Наиболее известные песни Александра Дулова — «Хромой король», «Ну, пожалуйста», «И ни о чём наш разговор», «Кругом тайга», «Дымный чай», «Размытый путь», «Три сосны», «Всё болота, болота», «Ой-ё-ёй, я несчастная девчоночка». Многие из них опубликованы в различных сборниках. Фирма «Мелодия» выпустила три авторских диска Александра Андреевича.
Скончался в ночь на 15 ноября 2007 года в Москве.
Издания
- Александр Дулов. А музыке нас птицы научили. М., Вагант, 2001. ISBN 5-8183-0982-7
Альбомы
- Эй, художник, выше знамя! Песни в исполнении автора (пластинка фирмы «Мелодия», выпуск 1990 г.) [LP, С60 29247, 1989]
- Душа моя, печальница (пластинка фирмы «Мелодия», 1990) [LP, С60 30795 004, 1990]
- Ариозо неглупца (кассета и диск, 2000)
- Дорога в дождь (1999)
- Три сосны (2000)
- Наш разговор
Список песен
- А дело было так…
- А если я однажды поутру… — (Стихи Н. Соколовой)
- А мне и волн морских прибой… — У моря (Стихи В. Ходасевича)
- А мне красться не судьба чёрными горами… — (Стихи Д. Сухарева)
- А родился-то я в рубашечке зашит… — Счастливчик
- Аллаверды к тебе, мой милый… — Обращение к шарманщику Шаво из кабачка «Бетани», что на тбилисской горе Мтацминда, где покоится прах Нико Бараташвили, Александра Грибоедова и других славных сынов и дочерей Грузии и России. (Стихи О. Чухонцева)
- Ах, скорый поезд, скорый поезд… — (Стихи В. Коротаева)
- Ах, что я делаю? За что я мучаю… — Жалобы алкоголика (Стихи Н. Рубцова)
- Будто впрямь по чью-то душу… — Ветер (Стихи Л. Мартынова)
- Бывало, думал: ради мига… — (Стихи В. Ходасевича)
- Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывёт кровать… — Расстрел (Стихи В. Набокова)
- В бредовой, под утро прибредшей стране… — В бредовой стране (Стихи Н. Горбаневской)
- В землянке, на войне, уютен треск огарка… — Сон в землянке (Стихи А. Межирова)
- В любой душонке улеглась… — (Стихи И. Сельвинского)
- В минуты музыки печальной… — (Стихи Н. Рубцова)
- В моей душе хорошая погода… — Душевная погода (Стихи В. Попова)
- В святой обители природы… — Былая Русь (По стихам Н. Рубцова)
- В час вечерний, в час заката… — Последнее стихотворение (Стихи приписываются Н. Гумилёву)
- Ведь сомкнётся всё-таки земля… — Завещание (Стихи Э. Портнягина)
- Весёлый флаг на мачте поднят… — Парус (Стихи Р. Казаковой)
- Весенней ночью думай обо мне… — Заклинание (Стихи Е. Евтушенко)
- Весь наш народ — одна семья, а кто урод — тому статья… — Песенка о врагах народа
- Вне гармонических звучаний… — Железный век. (Стихи Льва Тимофеева)
- Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий… — Русский язык (Стихотворение в прозе И. С. Тургенева)
- Во-первых, объявлю вам, друг прелестный… — Из письма (Стихи В. Соловьёва)
- Вот и лето прошло… — (Стихи А. Тарковского)
- Всё болота, болота, болота… — Гимн болотных геологов (Стихи В. Лейкина)
- Всё по святым инквизиторским правилам… — Карцер (Стихи Евгении Гинзбург)
- Вчера ещё в глаза глядел… — (Стихи М. Цветаевой)
- Вчера мой кот взглянул на календарь… — Пробуждение весны (Стихи Саши Чёрного)
- Вчера я ходил по земле, а сегодня… — (Стихи Ю. Кузнецова)
- Высокий дуб, глубокая вода… — Ночь на родине (Стихи Н. Рубцова)
- Где он, где он, корень зла?… — Корень зла (Стихи Л. Мартынова)
- Грустные мысли наводит порывистый ветер… — Грустные мысли (По стихам Н. Рубцова)
- Да кто ж не знал, что наш народ семьёю дружною живёт… — Песенка о друзьях народа
- Да, я знаю, я вам не пара… — (Стихи Н. Гумилёва)
- Девушка пела в церковном хоре… — (Стихи А. Блока)
- Декабрь зловещий подходил… — Ёлка — не игрушки (Пародия Бориса Брайнина на Юрия Кузнецова)
- День алосиз, лимоннолистный лес… — Берсез осенний (Стихи И. Северянина)
- Дни ползут, но летят недели… — Тюремный вальс (Стихи А. Книпер-Тимирёвой)
- До Ашукинской платформы… — (Стихи Н. Королёвой)
- До чего ж луната ночь… — Песня ужаса (Стихи И. Могилы)
- Дорога в дождь — она не сладость… — (По стихам Е. Евтушенко)
- Друзей не много в нашем мире… — Клопы
- Душа моя, печальница… — (Стихи Б. Пастернака)
- Дым в окно врывается… — (Стихи Е. Винокурова)
- Еду в путь последний свой… — Деревенская музыка (Стихи Иоганеса Боровского в переводе Владимира Леванского)
- Если хочешь, скажи только слово мне… — Атаманская песня
- Ещё не всё, не всё… — (Стихи Ларисы Миллер)
- Ещё не раз вы вспомните меня… — (Стихи Н. Гумилёва)
- Ещё темны леса, ещё тенисты кроны… — Осенний романс (Стихи О. Чухонцева)
- Железный шлем, деревянный костыль… — Хромой король (Стихи Мориса Карема, перевод М. Кудинова)
- Женщина — с нами, когда мы рождаемся… — (Стихи К. Бальмонта)
- За руки белые меня берут, как хулигана… — (Стихи Г. Семёнова)
- Заброшу я постылое жилище… — (Стихи В. Коротаева)
- Забыли нас, любимый мой… — Ритмы Рима (Стихи Е. Евтушенко)
- Заварен круто дымный чай… — Дымный чай (Стихи И. Жданова)
- Засыпают боги, слава Богу… — Злыдни (Стихи В. Попова)
- Здесь пустынны длинные дороги… — Бык (Стихи А. Книпер-Тимирёвой)
- И ни о чём, и ни о чём… — Разговор (Стихи М. Черкасовой)
- Как крик души, как боль живая… — (Стихи С. Юфита)
- Как яблочко румян… — (Стихи Пьер-Жана Беранже, перевод В.Курочкина)
- Когда гляжу на дальнюю дорогу… — Дорога
- Когда меня пред Божий суд… — Похороны (Стихи В. Ходасевича)
- Когда, смахнув с плеча пиджак… — Воспитание по Жан-Жаку (Стихи А. Кушнера)
- Летели гуси за Усть-Омчуг… — (Стихи А. Жигулина)
- Ложь и злоба миром правят… — (Стихи примаса Гуго Орлеанского, перевод Л. Гинзбурга)
- Луна двурога. Блестит ковыль… — Россия (Стихи А. Белого)
- Любимая, нет ничего — есть Ты… — (Стихи Л. Тимофеева)
- Любовь к Добру сынам дворян жгла сердце в снах… — Памяти Герцена (баллада об историческом недосыпе). Жестокий романс по одноимённому произведению В.И. Ленина. (Стихи Н. Коржавина)
- Мальчик в свитере белом… — (Стихи Норы Яворской)
- Младенцами мы были невинны и скромны… — Коллектив
- Мне кажется, что я не покидал России… — Дурной сон (Стихи К. Бальмонта)
- Мой дедушка Дик был славный старик… — Дедушка Дик (Стихи В. Лившица)
- Морозным огнём опалёны… — (Стихи С. Юфита)
- Мы с тобой народная милиция — ать-два… — Народная милиция
- Мы шли этапом. И не раз… — Весть о стоящем человеке (Стихи Е. Владимировой)
- На античной вазе выступает… — Античная ваза (Стихи А. Кушнера)
- На город упали туманы… — (Стихи В. Ходасевича)
- На заре пастушка шла берегом, вдоль речки… — Пастушка (Из поэзии вагантов перевод Льва Гинзбурга)
- На протяженьи многих зим… — Единственные дни (Стихи Б. Пастернака)
- На рассвете родятся над бухтой туманы… — На рассвете (Стихи П. Халова)
- На тёмном склоне медлю, засыпая… — (Стихи Ю. Кузнецова)
- На улице дом трёхэтажный стоит… — Почтальон. Дружеский шарж на Аду Якушеву.
- Над Бабьим Яром, над Бабьим Яром… — Бабий яр (По стихам Е. Евтушенко)
- Над городом — сон, над полями — тьма… — Ночная тюрьма (Стихи А. Книпер-Тимирёвой)
- Над Россией высоко свист… — Соловей-разбойник (По стихам В. Сосноры)
- Над тобой не одна осинка одурманенно склонёна… — Речка Вертушинка (Стихи А. Яшина)
- Надежды нет и нет боязни… — (Стихи Д.Мережковского)
- Надоело жить мне, как в засаде… — Павлово-Посад (Стихи А. Богучарова)
- Настанет год — России чёрный год… — Предсказание (Стихи М. Ю. Лермонтова)
- Начинается полёт… — (Стихи В. Леванского)
- Не ангелы падали с неба… — Последний эмигрант (Стихи Ю. Кузнецова)
- Не вспыхнет свет в заплаканном окошке… — Сон-трава (Стихи М. Черкасовой)
- Не говори, что любишь ты меня… — Жестокий романс
- Не жалею, не зову, не плачу… — (Стихи С. Есенина)
- Не знаю, кто таинственным стихам… — А музыке нас птицы научили (Стихи А.Кушнера)
- Не самозванка — я пришла домой… — Психея (Стихи М. Цветаевой)
- Не сжалится идущий день над нами… — (Стихи Ю. Кузнецова)
- Не славы и не коровы… — Молитва одинокого акына (Стихи А.Вознесенского)
- Недобрый дух повёл меня… — Ад (Стихи Д. Кедрина)
- Ненастной ночью и средь бела дня… — Старый конь (Стихи Л. Завальнюка)
- Нет, не к морю хочу я, не к югу… — (Стихи И. Харабарова)
- Ничего не могу и не значу… — Из больничной тетради (Стихи А. Жигулина)
- Ночь над гаванью стеклянной… — Кузнечик (Стихи В. Сосноры)
- Ну, какой ты неандерталец!… — Баллада о неандертальском Прометее (По стихам О. Тарутина)
- Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста… — (Стихи В. Тушновой)
- О, Берег Прекрасной лени… — Берег Прекрасной лени (Стихи А. Книпер-Тимирёвой)
- О, знаю, знаю, всё мираж… — (Стихи А. Кушнера)
- О, тихий Амстердам, с певучим перезвоном… — Воспоминания о вечере в Амстердаме (Стихи К. Бальмонта)
- Объявлен Новый год в Кремле декретом ВЧК… — Ёлка в Кремле (Стихи И. Иртеньева)
- Один судак — большой чудак… — Судак (Стихи Р. Сефа)
- Однажды рыжий орангутанг… — Орангутанг (Совместно с А. Дуловым-младшим)
- Ой-ё-ёй, я несчастная девчоночка… — Несчастная девчоночка
- Олива, олива, олива… — Олива (Стихи Л. Мартынова)
- Он сделал страшное лицо… — Фокусник (Стихи А. Кушнера)
- Он стоит пред раскалённым горном… — Рабочий (Стихи Н. Гумилёва)
- Отдам еврею крест нательный… — Палестина (Стихи А. Жигулина)
- Ох, весело мне, весело в Париже одному… — Парижские страдания
- Память скрыла столько зла… — (Стихи В. Шаламова)
- Побелела полынь, пожелтел зверобой… — (Стихи В. Попова)
- Погляжу в окно… — (Стихи В. Коротаева)
- Под Новый Год я выбрал дом… — (Стихи В. Шаламова)
- Подкова счастья! что же ты, подкова… — (Стихи А. Межирова)
- Поезд мчался с грохотом и воем… — Поезд (Стихи Н. Рубцова)
- Поёт облетающий лес нам голосом старого барда… — (Стихи А. Белого)
- Пока душа в порыве юном, её безгрешно обнажи… — Призвание и прозрение (Стихи В. Ходасевича)
- Пока плывёт над родиной моей… — (Стихи Н. Огородниковой)
- Полузабытая отрада, ночной попойки благодать… — (Стихи В. Ходасевича)
- После стольких лет я пришёл назад… — (Стихи Н. Гумилёва)
- Почему не уходишь… — (Стихи Ларисы Миллер)
- Приводите девок и туманы… — Обращение к друзьям (Стихи Ю. Кузнецова)
- Пригвождена к позорному столбу… — (Стихи М. Цветаевой)
- Приглушает птичий гам… — (Стихи В. Тушновой)
- Присяду на крыльцо перед дорогой дальней… — (Стихи В. Попова) Прощай, позабудь и не обессудь… — (Стихи И. Бродского)
- Размытый путь и вдоль кривые тополя… — (По стихам Н.Рубцова)
- Распахнуты скалы, дорога открыта… — Хозяйка Медной горы (Стихи Т. Сарышевой)
- С берлинской улицы… — (Стихи В. Ходасевича)
- С годами всё безоговорочней… — (Стихи В. Шаламова)
- С тоской почти что человечьей… — (Стихи В. Шаламова)
- Севилья серьгами сорит, сорит сиренью… — Севилья (Стихи Е. Евтушенко)
- Семь лет назад я вышел из тюрьмы… — Сны (Стихи А. Жигулина)
- Сквозь дикий грохот катастроф… — (Стихи В. Ходасевича)
- Скрипит посёлок дачный обшивкой корабельной… — Посёлок дачный (Стихи Л. Друскина)
- Собирайте, товарищи, клюкву… — Клюква (Стихи Д. Сухарева)
- Спроси, уезжая: «Куда пойдёшь?»… — (Стихи Н. Королёвой)
- Старый бродяга в Аддис-Абебе… — Мои читатели (Стихи Н. Гумилёва)
- Старый мёд, хмельное пиво… — Старый мёд (Стихи М. Черкасовой)
- Столяр гулял в густом лесу… — Лесная песенка (Стихи Р. Сефа)
- Стою, стою, роняя руки… — Три сосны (Стихи В. Павлинова)
- Стукнул по карману — не звенит… — Элегия (Стихи Н. Рубцова)
- Сырая тяжесть сапога, роса на карабине… — Тайга (Стихи И. Жданова)
- Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю… — (Стихи Б. Чичибабина)
- Телепатия, ух, телепатия… — Телепатия (Стихи О. Тарутина)
- Тихо открываются старинные ворота… — Детство (Стихи Наталии Аксельруд)
- Тихонько дремлет сад заброшенный — да… — Садик
- Тореро, мальчик, я — старик… — Тореро (Стихи Е.Евтушенко)
- Трётся сердитое море хребтом о дно корабля… — Невольничий корабль (Стихи А. Книпер-Тимирёвой)
- Ты прийти не можешь на свидание…
- У вороны пятеро птенцов… — (Стихи Р. Сефа)
- Уеду, уеду, уеду… — (Стихи Ю. Мориц)
- Усыпил нас большой перегон… — Отцепленный вагон (Стихи Ю. Кузнецова)
- Хитаров Дима нам купил машину… — Про Хитарова Диму
- Чего только не копится в карманах пиджака… — Костёр (Стихи Л. Мартынова)
- Чёрный ворон, белый снег… — (Стихи А. Жигулина)
- Что же может быть чудесней…
- Шесть батонов… — (Стихи Р. Сефа)
- Эй, художник, выше знамя…
- Это лучшие, лучшие дни… — Лучшие дни (Стихи Н. Злотникова)
- Эх, вы, сани! А кони, кони… — (Стихи С. Есенина)
- Я — лошадь пикадора, при солнце я впотьмах… — Лошадь пикадора (Стихи Е. Евтушенко)
- Я — простая девка на баштане… — (Стихи И.Бунина)
- Я беден, одинок и наг… — «Стихи Варлама Шаламова»
- Я бык. Хотели бы вы, чтобы стал я громадой из шерсти и злобы?… — Бык (Стихи Е. Евтушенко)
- Я в этой жизни милой… — (Стихи Д. Самойлова)
- Я едва приоткрою дверь… — Память (Стихи А. Книпер-Тимирёвой)
- Я к правде шёл в глубоком мраке… — Знак правды (Стихи Н. Морозова). Из Виктора Гюго
- Я, как Ной, над морскою волною… — (Стихи В. Шаламова)
- Я лежу себе на гробовой плите… — На кладбище (Стихи К. Случевского)
- Я мечтою ловил уходящие тени… — (Стихи К. Бальмонта)
- Я на дворе, на клёне… — (Стихи И. Сельвинского)
- Я наживляю мой крючок… — Рыбак (Стихи В. Ходасевича)
- Я не поэт — и, не связанный узами… — (Стихи В. Курочкина)
- Я пил из черепа отца… — (Стихи Ю. Кузнецова)
- Я поднял стакан за глухую дорогу… — За речку Аян-Урях (Стихи В. Шаламова)
- Я полностью реабилитирован… — Памяти друзей (Стихи А. Жигулина)
- Я публика, публика, публика… — Публика (Стихи Е. Евтушенко)
- Я умру, как все иные, и меня положат в гроб… — Эпитафия (По стихам О. Тарутина)
Научная деятельность
Александр Дулов работал в области гетерогенного катализа и химии полимеров и опубликовал более 80 научных работ.
Список научных трудов А. А. Дулова
- Dulova, N.; Trapido, M.; Dulov, A. Catalytic degradation of picric acid by heterogeneous Fenton-based processes. Environmental Technology (2011), 32(3-4), 439—446.
- Dulov, A. A.; Koksharov, Yu. A.; Abramova, L. A.; Sherle, A. I. Electric and magnetic characteristics of metal-free polymers containing azaporphine macrocycles. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. A i Ser. B (2008), 50(8), 1506—1514.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Shcherbakova, I. M.; Sherle, A. I. Correlation of electric conductivity with the conjugation length and intermolecular barriers in polyazaporphine compounds: metal-containing complexes. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. A i Ser. B (2006), 48(4), 624—631.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Promyslova, V. V.; Sherle, A. I. Correlation of electric conductivity with the conjugation length and intermolecular barriers in polyazaporphine compounds: metal-free oligo- and polyphthalocyanines. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. A i Ser. B (2005), 47(10), 1822—1831.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Modeling of surface CO oxidation using modified adsorption rules. Kinetics and Catalysis (Transl. of Kinetika i Kataliz) (2005), 46(1), 96-99.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. A Model for the CO Oxidation Reaction over a Catalyst Surface with Microscopic Nonuniformities. Kinetics and Catalysis (Transl. of Kinetika i Kataliz) (2003), 44(6), 862—864.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A.; Vargaftic, M. N.; Moiseev, I. I. Giant clusters Pd561: charge distribution in the metal core and catalytic properties. Dokl. Akad. Nauk (2001), 377(3), 344—347.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Morozova, O. S.; Zharov, A. A.; Fedorovskaya, E. A.; Slinkin, A. A. Transformation of nickel oxide crystals as a result of shear deformation under high pressure as a function of the history of the material. Khimiya v Interesakh Ustoichivogo Razvitiya (1998), 6(2-3), 175—177.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Lattice Monte Carlo simulations of the activity of supported liquid-phase catalysts. Part II. Nonuniform liquid distributions. Applied Catalysis, A: General (2000), 193(1,2), 251—256.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Lattice Monte Carlo simulations of the activity of supported liquid-phase catalysts. Part I. Uniform liquid distributions. Applied Catalysis, A: General (2000), 193(1,2), 243—250.
- Abramova, L. A.; Dulov, A. A.; Baranov, S. P. Dielectric constant and dielectric anomaly as a tool probing the phase-structure state of a material. J. Phys. Chem. Solids (1997), 58(3), 441—447.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Theoretical description of pores in modeling composite materials. Izv. Akad Nauk, Ser. Khim. (1996), (6), 1349—1353.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Baranov, S. P. Phase analysis of the surface of catalysts and other dispersed materials using electric conductivity: TVE-curve method. Izv. Akad. Nauk, Ser. Khim. (1996), (2), 271—297.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Computer simulation analysis of conductivity of supported polydisperse systems. Izv. Akad Nauk, Ser. Khim. (1995), (8), 1449-53.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Probing the catalyst structure by electroconductivity using computer simulation analysis. Mendeleev Communications (1995), (4), 150-1.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Sherle, A. I.; Epshtejn, V. R. Material for elements of electric switches. U.S.S.R. (1993), SU 1559992 A1 19931130 CAN 123:46208
- Dulov, A. A.; Stasenko, E. M.; Abramova, L. A.; Akhverdiev, R. B.; Ashavskaya, G. A.; Golosman, E. Z.; Yakerson, V. I. The surface state of copper-nickel cement catalysts in the process of heavy residue cracking. Kinetics and Catalysis (Translation of Kinetika i Kataliz) (1995), 36(2), 260-3.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Analysis of electroconductivity of binary solid-state catalysts via computer simulation. Izv. Akad Nauk, Ser. Khim. (1993), (11), 1874-7.
- Abramova, L. A.; Baranov, S. P.; Dulov, A. A. Computer models for electroconductivity of multicomponent solid-phase systems. Izv. Akad. Nauk, Ser. Khim. (1993), (11), 1868-73.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Stasenko, E. M.; Efremov, V. N.; Tesakova, G. M.; Golosman, E. Z.; Yakerson, V. I. Surface solid-state interactions in copper-nickel-cement catalysts of oxygen hydrogenation. Izv. Akad Nauk, Ser. Khim. (1994), (9), 1559-62.
- Abramova, L. A.; Dulov, A. A.; Baranov, S. P. Computer simulations aimed at the analysis of the state and the evolution of multicomponent systems-II. Binary mechanical mixtures analyzed with conductivity. J. Phys, Chem. Solids (1994), 55(4), 373-6.
- Abramova, L. A.; Dulov, A. A.; Baranov, S. P. Computer simulations aimed at the analysis of the state and the evolution of multicomponent systems-I. Electroconductivity models for system monitoring. J. Phys. Chem. Solids (1994), 55(4), 367-72.
- Dulov, A. A.; Stasenko, E. M.; Abramova, L. A.; Karamanenko, S. V.; Mamaeva, I. A.; Golosman, E. Z.; Yakerson, V. I. Relations between activity and surface composition of the catalysts nickel oxide-cupric oxide-cement in hydrogenation of oxygen. Kinetika i Kataliz (1992), 33(5-6), 1183-9.
- Dulov, A. A.; Kuznetsov, B. N.; Stasenko, E. M.; Yakerson, V. I. Surface state of active and inactive cement-supported nickel catalysts. Kinetika i Kataliz (1993), 34(2), 362-4.
- Dulov, A. A.; Stasenko, E. M.; Efremov, V. N.; Tesakova, G. M.; Abramova, L. A.; Golosman, E. Z.; Yakerson, V. I. Reproducibility of phase composition of the surface in standard synthesis of cement-containing nickel-copper oxide catalysts. Kinetika i Kataliz (1992), 33(2), 411-15.
- Dulov, A. A.; Sherle, A. I.; Abramova, L. A.; Epshtein, V. R.; Shashkin, D. P. Electrical properties of metal-free and metal-containing oligo- and polyphthalocyanines of various structures. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. A (1991), 33(2), 380-5.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Gershenzon, I. Sh. Surface migration of a cupric oxide component and anionic stabilization of phases in the nickel monoxide-cupric oxide system from the data of the method of thermal vacuum electric conductivity curves. Kinetika i Kataliz (1990), 31(6), 1510-14.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Goryashchenko, S. S.; Slovetskaya, K. I. State of active phase on the surface of manganese oxide (MnOx)/silica catalysts based on electric, chemisorption, and x-ray data. Development of strong oxide-oxide interaction. Kinetika i Kataliz (1990), 31(5), 1258-64.
- Ryashentseva, M. A.; Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Tkachenko, O. P.; Fomichev, V. V.; Vetrov, A. E. Hydrogenation activity and surface composition of perovskite-type mixed rhenium oxides. J. Catalysis (1990), 125(1), 1-8.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Golosman, E. Z.; Yakerson, V. I. Interphase reactions in surface layers of nickel(II) oxide-copper(II) oxide-calcium aluminate cement catalysts according to the electrical conductivity method data. Kinetika i Kataliz (1990), 31(1), 186-90.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Golosman, E. Z.; Efremov, V. N.; Yakerson, V. I. Surface phase interactions in a nickel(II) oxide — copper(II) oxide system according to the electric conductivity method data. Kinetika i Kataliz (1988), 29(3), 749-52.
- Slinkin, A. A.; Dulov, A. A.; Shpiro, E. S.; Ermolov, L. V.; Abramova, L. A.; Stakheev, A. Yu.; Kucherova, T. N. Study of the effect of strong interaction of metal with a support. II. Surface properties and catalytic activity of nickel/titania catalysts. Kinetika i Kataliz (1988), 29(3), 694—700.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Golosman, E. I.; Yakerson, V. I. Interaction between components of a cupric oxide-zinc oxide binary catalyst under different genesis conditions according to the electric conductivity data. Vopr. Kinet. i Katal.: Mekhanizm i Kinet. Formir. Katalizatora, Ivanovo (1986), 49-52.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Frankfurt, G. I.; Golosman, E. Z.; Lapidus, A. L.; Sominskii, S. D.; Yakerson, V. I. Surface phase analysis of supported copper cobalt oxide catalysts via thermovacuum electrical conductivity curves. Izv. Akad Nauk, Ser. Khim. (1987), (8), 1724-7.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Sherle, A. I.; Epshtein, V. R. Modification of electrical properties of polyphthalocyanines with different metals. Elektron. Org. Mater. (1985), 242-3.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Kondrat’ev, S. I.; Nikishenko, S. B.; Antoshin, G. V.; Minachev, Kh. M. Phase composition of the surface of cobalt molybdenum sulfide catalysts derived from thermovacuum curves of conductivity. Kinetika i Kataliz (1985), 26(6), 1510-13.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Kucherova, T. N.; Slinkin, A. A. Composition of the surface of nickel-molybdenum oxide catalysts derived from thermovacuum curves of conductivity. Kinetika i Kataliz (1984), 25(6), 1432-6.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A. Potentialities of the method of electric conductivity in studies of catalysts. Itogi Nauki i Tekhn. Viniti. Kinet. i Kataliz (1984), (12), 144-94.
- Dulov, A. A.; Lavrovskaya, T. K.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M. Physicochemical properties and activities of nickel(II) oxide-magnesium oxide catalysts. 3. Catalytic activity of nickel(II) oxide-magnesium oxide solid solutions in nitrous oxide decomposition. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1984), (5), 986-91.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Abramova, L. A.; Gershenzon, I. Sh.; Fedorovskaya, E. A.; Rubinshtein, A. M. Physicochemical properties and activities of nickel(II) oxide-magnesium oxide catalysts. 2. Nickel distribution in the nickel(II) oxide-magnesium oxide system determined from electric and magnetic measurement data. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1984), (5), 979-86.
- Dulov, A. A.; Sherle, A. I.; Epshtein, V. R. Some characteristics of electrical conductivity of metal-free polyphthalocyanine. Deposited Doc. (1983), (VINITI 437-83), 10 pp. CAN 101:7906
- Slinkin, A. A.; Fedorovskaya, E. A.; Abramova, L. A.; Kucherova, T. N.; Lavrovskaya, T. K.; Dulov, A. A. Interaction and distribution of components in nickel-molybdenum oxide catalysts. Kinetika i Kataliz (1984), 25(2), 436-8.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Amirbekov, E. N.; Aliev, F. V.; Rubinshtein, A. M. Composition of the surface of ferrite catalysts of the oxidative dehydrogenation of butenes determined from electrical measurements. Kinetika i Kataliz (1983), 24(2), 413-17.
- Liogon’kii, B. I.; Shamraev, G. M.; Dulov, A. A.; Berlin, A. A. Pyrolysis of polymers with a conjugation system in vacuo as a method for preparing electrically conducting film coatings. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. B: Kratkie Soobshcheniya (1976), 18(1), 58-62.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Yakerson, V. I.; Golosman, E. Z.; Artamonov, V. I.; Rubinshtein, A. M. Use of the conductivity method for the phase-structural study of catalysts based on calcium aluminates. Kinetika i Kataliz (1979), 20(4), 937-45.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Rubinshtein, A. M. New method of phase-structural analysis of catalysts involving conductivity measurements. Kinetika i Kataliz (1979), 20(4), 931-6.
- Dulov, A. A.; Forissier, Michel; Noguerol Perez, Manuel; Vergnon, Pierre. Effect of the composition of vanadium-titanium-oxygen catalysts on their catalytic properties in propene oxidation. Bull. Soc. Chim. France (1979), (3-4, Pt. 1), 129-33.
- Dashevskii, M. I.; Yakerson, V. I.; Dulov, A. A.; Klyachko-Gurvich, A. L.; Rubinshtein, A. M. Electron microscopic study on the formation of mixed oxides of nickel catalysts. Mater. Vses. Konf. Elektron. Mikrosk., 9th (1973), 293-4.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Slinkin, A. A.; Klyachko, A. L.; Dashevskii, M. I.; Ashavskaya, G. A.; Lafer, L. I.; Yakerson, V. I.; Rubinshtein, A. M. Physicochemical properties and activity of nickel monoxide-magnesium oxide catalysts. 1. Formation of solid solutions during preparation of the nickel monoxide-magnesium oxide system by the coprecipitation method. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1976), (2), 265-72.
- Zelenetskii, A. N.; Sel’skaya, O. G.; Dulov, A. A.; Liogon’kii, B. I.; Berlin, A. A. Structural changes in polyindigoids during thermal and oxidative thermal actions. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. A (1974), 16(12), 2730-7.
- Rubinshtein, A. M.; Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Abramova, L. A.; Gershenzon, I. Sh.; Gorskaya, L. A.; Danyushevskii, V. Ya.; Dashevskii, M. I.; Klyachko-Gurvich A. L.; et al. Role of structure and electronic interactions in the catalytic behavior of nickel(II) oxide-titanium(IV) oxide system. J. Catalysis (1974), 35(1), 80-91.
- Rubinshtein, A. M.; Dulov, A. A.; Yakerson, V. I.; Gorskaya, L. A.; Abramova, L. A. Preparation and properties of coprecipitated nickel monoxide-titanium dioxide catalysts. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1974), (7), 1645-7.
- Dulov, A. A.; Sherle, A. I.; Kushnerev, M. Ya.; Razvodovskii, E. F.; Kuzina, V. V.; Abramova, L. A.; Berlin, A. A. Electrical properties and structural order of ion-radical salts of tetracyanoguinodimethan with nitrogen-containing polymers. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. B: Kratkie Soobshcheniya (1974), 16(2), 83-8.
- Dulov, A. A.; Gershenzon, I. Sh.; Rubinshtein, A. M. Nickel monoxide-titanium dioxide catalysts studied by the contact potential difference method. Kinetika i Kataliz (1974), 15(1), 197—200.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Gershenzon, I. Sh.; Rubinshtein, A. M. Electrical properties and phase-structural state of nickel(II) oxide-titanium(IV) oxide system catalysts. Dokl. Akad. Nauk SSSR (1973), 210(2), 345-8.
- Dulov, A. A.; Dashevskii, M. I.; Klyachko-Gurvich, A. L.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M. Structure and texture of nickel oxide-titanium dioxide catalysts as influenced by their composition and heat treatment. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1972), (10), 2156-61.
- Liogon’kii, B. I.; Shamraev, G. M.; Dulov, A. A.; Berlin, A. A. Electrical conducting thermostable polymeric films. U.S.S.R. (1971), SU 317689 19711019 CAN 76:141969.
- Dulov, A. A.; Abramova, L. A.; Shashkin, D. P.; Rubinshtein, A. M. Electrical properties and structure of nickel monoxide-titanium dioxide system catalysts. Kinetika i Kataliz (1972), 13(1), 180-7.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A. Organic Semiconductors. Polymers with Conjugate Bonds. (1970), 126 pp. CAN 76:72976
- Berlin, A. A.; Sherle, A. I.; Kuzina, V. V.; Dulov, A. A. Modification of poly(vinyl besylate). U.S.S.R. (1970), SU 280834 19700903 CAN 74:76835
- Kazanskii, B. A.; Rozengart, M. I.; Slinkin, A. A.; Dulov, A. A.; Polinin, V. L.; Bryukhanov, V. G. Catalyst for dehydrocyclization of n-paraffins. U.S.S.R. (1970), SU 265076 19700309.
- Shamraev, G. M.; Dulov, A. A.; Liogon’kii, B. I.; Berlin, A. A. Thermal transformations of some aromatic polyamido and polyaminoamido acids. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Ser. A (1970), 12(2), 401-8.
- Dulov, A. A.; Gurov, A. A.; Liogon’kii, B. I.; Berlin, A. A. Electrical conductivity of polyquinones and its dependence on the chemical structure of the polymer molecules. Vysokomolekulyarnye Soedineniya, Seriya A (1970), 12(1), 74-80.
- Slinkin, A. A.; Dulov, A. A.; Glantseva, I. M.; Rubinshtein, A. M. Catalytic activity of thermally treated poly(vinyl methyl ketone) in the decomposition of formic acid. Kinetika i Kataliz (1967), 8(1), 136-40.
- Dulov, A. A. Electronic properties and structure of polymeric organic semiconductors. Usp. Khimii (1966), 35(10), 1853-82.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M.; Kotlyarevskii, I. L.; Shvartsberg, M. S.; Andrievskii, V. N.; Zanina, A. S.; Shergina, S. I. Influence of conjugation failure on the properties of semi conducting polymers. Dokl. Akad. Nauk SSSR (1966), 169(1), 111-13.
- Dulov, A. A.; Liogon’kii, B. I.; Ragimov, A. V.; Slinkin, A. A.; Berlin, A. A. Electrical properties of polymers of semiquinones. Zh. Fiz. Khim. (1965), 39(7), 1590-4.
- Davydova, I. R.; Kiperman, S. L.; Slinkin, A. A.; Dulov, A. A. Catalytic activity of some synthetic organic polymers. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1964), (9), 1591-8.
- Slinkin, A. A.; Dulov, A. A.; Rubinshtein, A. M. Magnetic and electric properties of chelate polymers. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1964), (10), 1769-75.
- Dulov, A. A.; Liogon’kii, B. I.; Ragimov, A. V.; Slinkin, A. A.; Berlin, A. A. Electric and magnetic properties of polyarylenequinones. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1964), (5), 909-12.
- Rubinshtein, A. M.; Dulov, A. A.; Pribytkova, N. A. The effect of K2O on the activity, selectivity, and electrical properties of Al2O3-Cr2O3 catalysts. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1964), (4), 604-13.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M. Electric and magnetic properties of thermally treated poly(methyl vinyl ketone). Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1964), (1), 26-34.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M.; Kotlyarevskii, I. L. Electroconductivity, electron paramagnetic resonance spectra, and the structure of polyarylene-polyacetylenes. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1963), (11), 1910-20.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M. Electric and magnetic properties of thermally treated ferrocene polymers. Vysokomolekulyarnye Soedineniya (1963), 5(10), 1441-6.
- Slinkin, A. A.; Dulov, A. A.; Rubinshtein, A. M. Catalytic properties of chelate polymers. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1963), (6), 1140-1.
- Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Liogon’kii, B. I.; Rubinshtein, A. M. The significance of conjugation and orderliness for the semiconducting properties of polymers. Dokl. Akad. Nauk SSSR (1962), 143 1355-7.
- Kotlyarevskii, I. L.; Fisher, L. B.; Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Rubinshtein, A. M. Synthesis and some physical properties of poly(p-diethynylbenzene). Vysokomolekulyarnye Soedineniya (1962), 4 174-81.
- Nesmeyanov, A. N.; Rubinshtein, A. M.; Dulov, A. A.; Slinkin, A. A.; Rybinskaya, M. I.; Slonimskii, G. L. Catalytic properties of polymers prepared from methyl -chlorovinyl ketone. Dokl. Akad. Nauk SSSR (1960), 135 609-12.
- Kotlyarevskii, I. L.; Fisher, L. B.; Dulov, A. A.; Slinkin, A. A. Oxidative polycondensation of p-diethynylbenzene. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1960), 950-1.
- Rubinshtein, A. M.; Dulov, A. A. Preparation of corundum at low temperatures and its catalytic activity. Zh. Neorg. Khim. (1959), 4 1498—500.
- Agronomov, A. E.; Dulov, A. A. The relation of catalytic activity to structure and composition of a catalyst of copper on aluminum oxide. III. Vestnik Moskovskogo Universiteta (1957), 12(Ser. Mat., Mekh., Astron., Fiz. i Khim. No. 2), 215-22.
- Rubinshtein, A. M.; Dulov, A. A.; Kulikov, S. G.; Pribytkova, N. A. Activity of oxides, sulfides, and selenides of nickel, chromium, and zinc in reactions of reduction of nitrobenzene and selective hydrogenation of diolefin to olefin. Izv. Akad Nauk SSSR, Ser. Khim. (1956), 596—603.
Напишите отзыв о статье "Дулов, Александр Андреевич"
Примечания
- ↑ [www.bards.ru/Dulov/index.htm Дулов Александр Андреевич]
Ссылки
- [dulov.ru/ Официальный сайт]
- [www.bards.ru/Dulov/index.htm Биография на сайте bards.ru]
- [lib.ru/KSP/dulow.txt Дулов, Александр Андреевич] в библиотеке Максима Мошкова
- [www.russianwinnipeg.net/dulov.htm Тексты песен]
- [www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3351&level1=main&level2=articles Статья "Бардовский счет А.Дулова"]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Дулов, Александр Андреевич
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
