Дульзон, Андрей Петрович

Андрей Петрович Дульзон
Дата рождения:	9 февраля 1900(1900-02-09)
Место рождения:	село Прайс, Новоузенский уезд, Самарская губерния, Российская империя
Дата смерти:	15 января 1973(1973-01-15) (72 года)
Место смерти:	Томск, РСФСР, СССР
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	лингвистика, этнография, археология
Место работы:	Томский педагогический институт
Учёная степень:	доктор филологических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Саратовский университет
Награды и премии:

Андре́й Петро́вич Дульзо́н (нем. Andreas Dulson; 27 января [9 февраля] 1900, село Прайс, Самарская губерния — 15 января 1973, Томск) — советский лингвист, этнограф и археолог, доктор филологических наук (1940), профессор, исследователь языков и культуры коренных народов Сибири.

Труды по языку поволжских немцев, немецкой диалектологии, методике преподавания немецкого языка, индоевропеистике, позднее — по языкам, культуре и истории коренных народов Сибири (в том числе кетскому, селькупскому, тюркским), топонимике Сибири.

Биография

Родился в большой крестьянской семье Петра и Маргариты Дульзонов — поволжских немцев-колонистов в селе Прайс Новоузенского уезда Самарской губернии (ныне — село Краснополье Ровенского района Саратовской области). В родном селе получил начальное образование, которое продолжил в мужской гимназии Екатериненштадта (ныне — Маркс Саратовской области). Уже в гимназические годы зародилась у А. П. Дульзона любовь к изучению языков: он с увлечением изучал греческий и латинский языки, интересовался сравнительной грамматикой индоевропейских языков, приобрёл грамматику разговорного китайского языка.

В молодости увлекался также археологией (интерес к которой сохранил до конца жизни), участвовал в качестве чернорабочего в раскопках скифских курганов.

По окончании шести классов гимназии А. П. Дульзон стал учиться заочно. В это время он рабо­тал в области народного образования: преподавал в начальных школах Саратовской губернии, заведовал детским домом (с 1917 года — учитель Краснопольской двухклассной школы; в 1918−1924 годах — внешкольный инструктор Ровненского уездного отдела народного образования по краеведению; школьный инструктор Приваленского района; заведующий Краснопольским детским домом; учитель Ровненской 7-летней школы).

В 1924 году А. П. Дульзон поступил на физико-математический факультет Саратовского университета, но вскоре перевёлся на филологический факультет, где под руководством профессора Г. Г. Дингеса специализировался в области украинской диалектологии. Во время обучения в университете А. П. Дульзон одновременно был учителем рабфака при этом университете (1925—1929 гг.). Университет окончил в 1929 году; в 1929—1934 гг. работал доцентом Немецкого агро-педагогического института в Энгельсе, преподавая немецкий язык.

С середины 1920-х годов интенсивно занимался немецкой диалектологией. В 1931 году А. П. Дульзон поступил в аспирантуру при Московском научно-исследовательском институте языкознания по профилю «германское языкознание», где слушал лекции выдающихся языковедов: Н. Я. Марра, Н. Н. Дурново, М. Н. Петерсона, Р. О. Шор, А. М. Селищева, Р. И. Аванесова, А. И. Смирницкого, идеи которых повлияли во многом на научный рост молодого учёного. В 1934 году подготовил кандидатскую диссертацию по теме «Альт-Урбахский диалект» (защита состоялась лишь в 1938 году), а в 1940 году защитил докторскую диссертацию («Проблема смешения диалектов по материалам говора села Прайс»). В 1934 году получил должность профессора Саратовского педагогического института, став заведующим кафедрой германской филологии и общего языкознания, а в 1940 года был утверждён в учёном звании профессора.

Работы Дульзона в области немецкой диалектологии были высоко оценены В. М. Жирмунским, который писал, что они «отличались не только новизной материала, но и самостоятельностью теоретического к нему подхода» и «выдвинули его в первые ряды советских германистов».

В 1934 году был арестован по обвинению в «контрреволюционной деятельности», но через год освобождён. В октябре 1941 году как этнический немец депортирован в Сибирь (при депортации была безвозвратно утрачена его диалектологическая картотека). Находился в Томске на спецучёте до 1954 года, в 1943 году был мобилизован для работы на шахте, но с 1944 года получил возможность работать в Томском педагогическом институте.

В Томске А. П. Дульзон, несмотря на тяжёлое положение ссыльного в первые 13 лет жизни в этом городе, сумел развернуть чрезвычайно плодотворную научную и преподавательскую деятельность в новой для себя области изучения коренных народов Сибири. Он был одним из инициаторов археологических раскопок сибирских курганов, организатором систематических этнографических и лингвистических экспедиций на территории Томской области и соседних регионов, а также сбора топонимических данных. Под его руководством было защищено 45 кандидатских диссертаций, создана школа полевой лингвистики, существующая до сих пор. Имя А. П. Дульзона носит кафедра-лаборатория языков народов Сибири в Томском государственном педагогическом университете.

Сын — доктор технических наук, учёный в области энергетики Альфред Дульзон.

Вклад в науку

В научном наследии А. П. Дульзона наибольшее значение имеют его исследования по языкам народов Сибири и по топонимике Сибири.

В 1946 году А. П. Дульзон первым приступил к систематическому изучению чулымского языка. Он побывал во всех населённых пунктах, в которых тогда проживали чулымцы, дал научное описание фонетической, морфологической и лексической систем данного языка, дал характеристику его диалектов (прежде всего нижнечулымского). При изучении чулымского языка Дульзон впервые в Западной Сибири обратился к анализу топонимии как к средству решения этнолингвистических и исторических вопросов. Созданная под его руководством картотека топонимов Западной Сибири насчитывала около 350 тыс. карточек.

А. П. Дульзон занимался также изучением самодийских языков; особый научный интерес представляют его полевые исследования, проводившиеся в 1952—1955 годах среди селькупов Молчановского, Верхнекетского и Каргасокского районов Томской области, которые дали много весьма ценного материала по селькупскому языку. Дульзон обосновал группировку многочисленных говоров селькупского языка в пять диалектных групп, практически общепринятую в настоящее время.

Особенно выделяется монография А. П. Дульзона «Кетский язык» (1968; Государственная премия 1971 года), которая стала первым монографическим описанием кетского языка. Эта книга, по оценке В. А. Аврорина, «вобрав в себя всё ценное, что было сделано в этой области ранее, даёт нам достаточно полное представление о фонетике и морфологии кетского языка. Это первое монографическое описание одного из труднейших языков, стоящее на уровне современной науки». Имея в виду выявленные Дульзоном сходства кетского языка с баскским, северокавказскими языками, бурушаски и некоторыми языками индейцев Америки (что позднее оформилось в представление о дене-кавказской общности), академик Б. А. Рыбаков отмечал, что книга «перекинула мосты с берегов Енисея на Кавказ и на Пиренеи».

Чрезвычайно велика роль А. П. Дульзона в организации научных исследований в Томске и в создании продуктивной научной школы полевой лингвистики, известной своими высокими научными стандартами и особой тщательностью полевой работы.

Дульзон был председателем Западно-Сибирского комитета по координации научно-исследовательских работ по комплексному изучению древней истории народов Западной Сибири. Инициатор проведения трех Всесоюзных научных конференций по проблеме происхождения аборигенов Сибири и их языков (1958, 1969, 1973), член Бюро постоянной комиссии по общественным наукам СО АН СССР (с 1959). Почётный член Международного комитета по ономастическим наукам (1972), член-корреспондент Общества финноугроведения (Финляндия, 1972).

Публикации

• Очерки по грамматике кетского языка, 1. — Томск, 1964.
• Древние смены народов на территории Томской области по данным топонимики // Уч. зап. ТГПИ. — Томск, 1950. — Т. 6.
• Чулымские татары и их язык // Уч. зап. ТГПИ. — Томск, 1952. — Т. 9.
• Диалекты татар-аборигенов Томи // Уч. зап. ТГПИ. — Томск, 1956. — Т. 15.
• Тюрки Чулыма и их отношение к хакасам // Уч. зап. Хакасского научно-исследоват. ин-та языка, литературы и истории. — Абакан, 1959. — Вып. 7.
• Кетские топонимы Западной Сибири // Уч. зап. ТГПИ. — Томск, 1959. — Т. 18.
• Этнический состав древнего населения Западной Сибири по данным топонимики // Матер. XXV Междунар. конгресса востоковедов. — М., 1960.
• Кетские сказки. — Томск, 1966.
• Древние передвижения кетов по данным топонимики // Изв. Все­союз. Географич. о-ва. — 1962. — № 6.
• Кетский язык. — Томск, 1968.
• Древняя языковая общность в Центральной Азии // Труды Томского гос. ун-та. — Томск, 1968. — Т. 197.
• Опыт этнической привязки топонимов субстратного происхождения // Уч. зап. Томского гос. ун-та. — Томск. — 1969. — № 75.

Литература

• Галкина Т. В., Oсиповa O. A.  А. П. Дульзон: к 95-летию со дня рождения. — Томск: Томский гос. пед. ин-т, 1995. — 74 с.
• Галкина Т. В., Oсиповa O. A.  [www.ruslang.ru/doc/voprosy/voprosy2000-3.pdf А. П. Дульзон и его школа] // Вопросы языкознания. — 2000. — № 3. — С. 3—11.
• Галкина Т. В.  Томская лингвистическая школа А. П. Дульзона. — Томск: Изд-во Томского гос. пед. ун-та, 2003. — 319 с. — ISBN 5-89428-132-6.
• Осипова О. А.  Многогранность профессора А. П. Дульзона (1900—1973). — Томск: Изд-во Томского гос. пед. ун-та, 2011. — 63 с. — ISBN 978-5-89428-539-9.
• Томск от А до Я. Краткая энциклопедия города / Под ред. Н. М. Дмитриенко. — Томск: Изд-во НТЛ, 2004. — 440 с. — ISBN 5-89503-211-7.

Ссылки

• [www.wolgadeutsche.ru/lexikon/_Dulson.htm Биографическая статья из энциклопедии «Немцы России» и другие материалы]
• [wolgadeutsche.ucoz.ru/forum/54-501-1 Андрей Петрович Дульзон — Биография]
• [siblang.tspu.ru/myweb5/RUSS/index%20RUSS.htm Кафедра языков народов Сибири ТГПУ]‎

Отрывок, характеризующий Дульзон, Андрей Петрович

Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.