Думанский, Антон Владимирович
Поделись знанием:
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
| Антон Владимирович Думанский укр. Антон Володимирович Думанський | ||||||
| ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1946 — 1960 | ||||||
| Предшественник: | Андрей Иванович Киприанов | |||||
| Преемник: | Юрий Константинович Делимарский | |||||
| ||||||
| 1932 — 1942 | ||||||
| Предшественник: | должность учреждена | |||||
| Преемник: | должность упразднена | |||||
| ||||||
| 1923 — 1926 | ||||||
| Предшественник: | Глинка Константин Дмитриевич | |||||
| Преемник: | Александр Васильевич Тюрин | |||||
| ||||||
| 1919 — 1920 | ||||||
| Предшественник: | Николай Петрович Кобранов | |||||
| Преемник: | Глинка Константин Дмитриевич | |||||
| Рождение: | Иваново-Вознесенск, Шуйский уезд, Владимирская губерния, Российская империя | |||||
| Место погребения: | Байково кладбище | |||||
| Партия: | ВКП(б) / КПСС | |||||
| Образование: | Киевский политехнический институт | |||||
| Учёное звание: | профессор член-корреспондент АН СССР академик АН УССР | |||||
| Профессия: | химик | |||||
| Деятельность: | редактор | |||||
| Научная деятельность | ||||||
| Научная сфера: | химия | |||||
| Известен как: | один из основоположников коллоидной химии в России, СССР, Украине | |||||
| Награды: |
| |||||
Анто́н Влади́мирович Дума́нский (укр. Антон Володимирович Думанський; 8 [20] июня 1880, Иваново-Вознесенск, Владимирская губерния — 14 мая 1967, Киев)[1][2] — один из основоположников коллоидной химии в России, СССР, Украине[3]; член-корреспондент АН СССР (1933), академик АН УССР (1945).
Биография
Родился 8 (20) июня 1880 года[4] в Иваново-Вознесенске[3] (ныне — Иваново, областной центр в России)[5].
В 1898 году окончил реальное училище, в 1903 году — химическое отделение Киевского политехнического института[3][6] (первый выпуск)[7]. Его дипломная работа «Коллоидальное серебро» была благосклонно принята присутствовавшим на защите Д. И. Менделеевым[7].
В 1904 организовал в Киеве первую в стране лабораторию коллоидной химии[6][8]. В 1912 году первым в России начал преподавал коллоидную химию (в Киевском университете)[9].
В 1913—1930 годы заведовал кафедрой неорганической химии Воронежского сельскохозяйственного института[1][7]; в 1919—1927 годы — ректор института[3][7]. На базе организованной им в институте научно-исследовательской коллоидно-химической лаборатории в 1932 году в Воронеже был создан первый в стране Государственный научно-исследовательский институт коллоидной химии[3][7][8]. Преподавал также в Воронежском технологическом институте и в Воронежском университете (с 1933), где заведовал созданной им кафедрой коллоидной химии и был первым деканом химического факультета[7].
В 1940 году вступил в ВКП(б)[3][6].
В годы Великой Отечественной войны заведовал кафедрой физической и коллоидной химии Казахского государственного университета[3].
В 1946—1960 годах — директор Института общей и неорганической химии АН УССР[6][10], одновременно руководил там же лабораторией коллоидной химии[3].
Был инициатором и организатором 1-й (Воронеж, 1934) и 2-й (Киев, 1950) Всесоюзных конференций по коллоидной химии[3][7]. Организовал выпуск Коллоидного журнала (с 1935 года — в Воронеже, с 1946 — в Москве)[7][8][11] и был его бессменным редактором[3][6], а также главным редактором Украинского химического журнала[10].
Избирался депутатом Воронежского городского (в 1935) и областного (в 1937) Советов депутатов трудящихся[3].
Похоронен в Киеве на Байковом кладбище[9].
Научная деятельность
В 1933 году избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1945 — академиком АН УССР[3][6].
Основные направления исследований[3][6]:
- теплоты смачивания;
- диэлектрические свойства и лиофильность дисперсных систем;
- условия получения и устойчивости органозолей металлов;
Впервые (1907) применил ультрацентрифугирование для измерения величины коллоидных частиц[1][6]; изучал с помощью калориметра взаимодействие дисперсной фазы с растворителем[8].
Разработал способы физико-химического анализа коллоидов с применением триангулярных диаграмм[7], методы определения связанной воды и общие принципы лиофилизации дисперсных систем[8].
Раскрыв значение водорастворимых коллоидов в хлебопечении, сахароварении, виноделии, в кондитерском, пивоваренном, дрожжевом и крахмало-паточном производствах, создал научное направление прикладной коллоидной химии в пищевой технологии[7].
Автор более 250 научных работ, в том числе монографий и учебников[3][7].
Избранные труды
- Думанский А. В. Воднорастворимые коллоиды в продуктах пищевой промышленности и значение их в технологических процессах : (Весовой анализ воднорастворимых коллоидов). — М.: Пищепромиздат, 1943. — 44 с.
- Думанский А. В. Гидрофильность коллоидов и связанная вода : Доклад на совещании по лиофильным коллоидам Хим. группы Акад. наук СССР. 7-9.V.1937 // Известия Акад. наук СССР. Отд. мат. и естест. наук. Серия химич. — 1937. — № 5. — С. 1165—1208.
- Думанский А. В. Дисперсность и коллоидное состояние вещества : [Пособие для хим. и хим.-технол. высш. школ]. — Харкiв ; Киiв : Кокс i хемiя, 1932. — 208 с.
- Думанский А. В. Значение воднорастворимых коллоидов в технологии пищевой промышленности и их определение. — М.; Л.: Пищепромиздат, 1941. — 29+3 с.
- Думанский А. В. Коагуляция коллоидального серебра : Сообщено в декабрьск. заседании Киевск. о-ва естествоиспытателей // Журн. Рус. физ.-хим. о-ва. — 1904. — Т. 36, Вып. 4.
- Думанский А. В. Коллоидная химия : Избр. тр / [Авт. вступ. ст. Р. Э. Нейман, Ф. Д. Овчаренко, с. 7-31]. — Воронеж : Изд-во Воронеж. ун-та, 1990. — 341+2 с. — (Классика университетской науки). — 800 экз. — ISBN 5-7455-0133-3
- Думанский А. В. Краткий исторический очерк развития отечественной коллоидной науки (1808—1942 гг.) // Коллоидный журн. — 1946. — Т. 8, вып. 1-2. — С. 5-8.
- Думанский А. В. Лиофильность дисперсных систем. — [Воронеж] : Воронеж. гос. ун-т, 1940. — 172 с.
- — [Изд. перераб.]. — Киев : Изд-во Акад. наук УССР, 1960. — 212 с.
- Думанский А. В. Методы определения дисперсности золей, эмульсий и суспензий. — Воронеж : Обл. ред.-изд. ком., 1928. — 71 с. — («Отт. из записок СХИ т. 11»)
- Думанский А. В. О коллоидальных растворах : Некоторые данные к познанию коллоид. растворов. — Воронеж : тип. С. И. Смирницкой, [1913?]. — 6+130 с.
- — Киев : тип. т-ва И. Н. Кушнерев и К °, 1913. — 6+146 с.
- Думанский А. В. Общая химия / Программа курса проф. А. В. Думанского. — Воронеж : изд-во «Коммуна», 1930. — 7 с. — (Материалы по пересмотру учебных планов и программ / Ворон. с.-х. ин-т. Лесной фак., Лесохоз. и Лесомелиоративное отд-ние)
- Думанский А. В. Развитие отечественной коллоидной химии. — Киев : Изд-во Акад. наук Укр. ССР, 1952. — 28 с. — (Серия «Академические чтения»)
- Думанский А. В. Успехи химии коллоидов. — Киев : тип. АО печ. и изд. дела Н. Т. Корчак-Новицкого, [1911]. — 10 с.
- Думанский А. В. Учение о коллоидах : Допущ. М-вом высш. образования СССР в качестве учеб. пособия для хим. высш. учеб. заведений. — 3-е изд. — М.; Л.: Госхимиздат, 1948. — 416 с.
- Думанский А. В. Учение о коллоидах : Дисперсность и коллоидное состояние вещества : Допущено Наркомпросом РСФСР в качестве учебника для ун-тов. — [3-е изд.]. — М.: Онти. Глав. ред. хим. лит-ры, 1935. — 383 с.
- — М.: ОНТИ. Глав. ред. хим. лит-ры, 1937. — 455 с.
- Думанский А. В. Физико-химический анализ коллоидных систем : Пептизация гидроокиси железа раствором хлорного железа // Журнал общей химии. — [1931]. — Т. 1, Вып. 10. — С. 1229—1244.
- Думанский А. В. Физическая и коллоидная химия / Программа курса проф. А. В. Думанского. — Воронеж : изд-во «Коммуна», 1930. — 5 с. — (Материалы по пересмотру учебных планов и программ / Воронеж. с.-х. ин-т. Лесной фак. Лесотехн. отд-ние)
- Думанский А. В., Гранская Т. А. Применение эффекта монометаллических электродов неравной поверхности при исследовании образования коллоидных систем // Журнал Русского физико-химического общества, ч. химич. — [1929]. — Т. 61, Вып. 9. — С. 1819—1831.
- Думанский А. В., Гранская Т. А., Новиков Н. В. Пены // Тр. / Центр. науч.-исслед. биохимич. ин-т пищевой и вкусовой промышленности Наркомснаба Союза ССР. — М.; Л., 1933. — Т. 3, Вып. 10 (27). — С. 361—389.
- Думанский А. В., Диканова А. А. Применение треугольной системы координат коллоидной химии: Сообщение 2. Фелингова жидкость // Журнал общей химии. — [1931]. — Т. 1, Вып. 1. — С. 165—171.
- Думанский А. В., Думанская А. П. Количественный метод определения в водных растворах коллоидного вещества : Доклад на совещании по лиофильным коллоидам Хим. группы Акад. наук СССР. 7-9.V.1937 // Тр. / Центр. науч.-исслед. биохимич. ин-т пищевой и вкусовой промышленности Наркомснаба Союза ССР. — М.; Л., 1933. — Т. 3, Вып. 10 (27). — С. 406—421.
- Думанский А. В., Ильинский Т. В. Парахор растворов поверхностно активных веществ и явление адсорбции : (II-ое сообщение) // Коллоидный журнал. — 1937. — Т. 3, В. 6. — С. 569—577.
- Думанский А. В., Кульман А. Г., Голосова О. Н. Связанная вода в гидрофильных коллоидных системах // Журнал прикладной химии. — [1934]. — Т. 7, № 4. — С. 585—591.
- Думанский А. В., Кульман А. Г., Голосова О. Н. Связанная вода в хлебопечении. — М.; Л.: Снабтехиздат, 1934. — 36 с. — (Всесоюзный научно-исследовательский институт хлебопекарной промышленности ; Вып. 9)
- Думанский А. В., Пучковский Б. С. Защитные свойства золей, полученных методом винной кислоты // Журнал Русского физико-химического общества, ч. химии. — [1930]. — Т. 62, Вып. 2. — С. 469—486.
- Думанский А. В., Симонова В. М. Метод треугольной системы координат в коллоидной химии: Сообщение 3. Пептизация гидроокиси железа щелочным раствором маннита // Журнал Русского физико-химического общества, ч. химии. — [1931]. — Т. 1, Вып. 2. — С. 209—218.
- Думанский А. В., Тарасов Б. К. Формула А. Ейнштейна η/η0=1+2,5φ и вязкость растворов таннина // Журн. Рус. хим. о-ва. — 1917. — Т. 49. — С. 186—192.
- Думанский А. В., Тяжелова Т. П. Применение физико-химического анализа к выяснению вопросов пептизации; II. Пептизация белков пшеничной муки // Журнал общей химии. — [1934]. — Т. 4, Вып. 7. — С. 951—957.
- Думанский А. В., Харин С. Е. Влияние коллоидов на процессы сахароварения. — Киев : Изд-во Акад. наук Укр. ССР, 1950. — 69 с.
- Думанский А. В., Чапек М. Об ультрапорозности почв // Почвоведение. — 1936. — № 1. — С. 47-51.
- Думанский А. В., Чешева З. П. Метод треугольной системы координат в коллоидной химии: Сообщение 4. Пептизация гидроокиси железа щелочным раствором виннокислого натрия // Журнал Русского физико-химического общества, ч. химии. — [1931]. — Т. 1, Вып. 2. — С. 325—329.
- Думанский А. В., Яковлев А. Г. Многоатомные оксисоединения при синтезе электроотрицательных гидрозолей: 5. Оксилоты // Журнал Русского физико-химического общества, ч. химич. — [1930]. — Т. 62, Вып. 7. — С. 1665—1670.
См также:
- Антон Владимирович Думанский : [Химик : Биобиблиография] / сост.: З. М. Ващенко; Вступ. статья акад. П. А. Ребиндера. — Киев : Изд-во Акад. наук УССР, 1955. — 48 с.
- Харин С. Е. Антон Владимирович Думанский : [Биобиблиография] : К 80-летию со дня рождения. — Воронеж : Изд-во Воронеж. ун-та, 1960. — 47 с.
Награды
- два ордена Ленина
- орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)[3][6]
- медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»[3]
- Заслуженный деятель науки и техники Казахской ССР
- Заслуженный деятель науки и техники Украинской ССР (1950)[3]
- Большая Менделеевская премия (1930) — за исследования условий образования и осаждения коллоидных растворов[6].
Память
Имя А. В. Думанского носят:
- одна из лабораторий кафедры высокомолекулярных соединений и коллоидов химического факультета Воронежского университета;
- Институт коллоидной химии и химии воды НАН Украины[7].
В Киеве на фасаде д. № 15 по ул. Челюскинцев, где в 1946—1967 годы жил А. В. Думанский, в 1973 году установлена мемориальная доска (гранит; архитектор И. П. Блажиевский)[9].
В 1970 на могиле А. В. Думанского установлено надгробие работы П. Ф. Мовчуна[9].
Напишите отзыв о статье "Думанский, Антон Владимирович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Богатова Т. В. [him.1september.ru/article.php?ID=200501101 Думанский Антон Владимирович]. Юбилеи-2005. Химия : 1 сентября. Проверено 31 марта 2016.
- ↑ [www.ipme.nw.ru/mirrors/test/www/info/28/2864.htm Думанский Антон Владимирович]. ИПМаш РАН. Проверено 31 марта 2016.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Высокомолекулярные соединения, 1960.
- ↑ По другим данным ([polymsci.ru/static/Archive/1960/VMS_1960_T2_6/VMS_1960_T2_6_960-961.pdf]) — 10 (22) июня.
- ↑ В других источниках ([www.xumuk.ru/bse/928.html]) местом рождения указана деревня Иваново, ныне Владимирской области — без уточнения уезда либо нынешнего районного деления.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 О. Д. Куриленко.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 История развития коллоидной химии.
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.xumuk.ru/colloidchem/1.html Краткая история развития коллоидной химии как науки]. ХиМиК.ру. Проверено 31 марта 2016.
- ↑ 1 2 3 4 Гео-Киев.
- ↑ 1 2 [www.ionc.kar.net/history-ru.html История]. Институт общей и неорганической химии им. В. И. Вернадского НАН Украины. Проверено 31 марта 2016.
- ↑ [colloid.distant.ru/jurnal.html Коллоидный журнал](недоступная ссылка — история). Кафедра коллоидной химии РХТУ им. Д. И. Менделеева. Проверено 31 марта 2016. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:lKfntHEHIjMJ:colloid.distant.ru/jurnal.html+&cd=3&hl=ru&ct=clnk&gl=ru Архивировано из первоисточника 21 марта 2016].
Литература
- [polymsci.ru/static/Archive/1960/VMS_1960_T2_6/VMS_1960_T2_6_960-961.pdf Антон Владимирович Думанский : (К восьмидесятилетию со дня рождения)] // Высокомолекулярные соединения. — 1960. — Т. 2, № 6. — С. 960-961.
Ссылки
- [sites.google.com/site/kolloidnaahimia/vozniknovenie-kolloidnoj-himii-kak-nauki-pocemu-oni-ee-tak-nazvali/dumanskij-anton-vladimirovic Думанский Антон Владимирович]. История развития коллоидной химии. Проверено 31 марта 2016.
- Куриленко О. Д. [www.xumuk.ru/bse/928.html Думанский Антон Владимирович]. ХиМиК.ру. Проверено 31 марта 2016.
- [geo.ladimir.kiev.ua/pq/dic/g--K/a--DUMANSKOMU_A._V._MEMORIALXNAYA_DOSKA Думанскому А. В. мемориальная доска]. Гео-Киев. Проверено 31 марта 2016.
Отрывок, характеризующий Думанский, Антон Владимирович
Пьер смотрел на него молча.– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Иванове
- Похороненные на Байковом кладбище
- Члены-корреспонденты АН СССР
- Действительные члены АН УССР
- Учёные по алфавиту
- Химики по алфавиту
- Химики Российской империи
- Химики СССР
- Химики России
- Химики Украины
- Химики XX века
- Редакторы по алфавиту
- Редакторы СССР
- Редакторы России
- Редакторы Украины
- Редакторы XX века
- Редакторы журналов
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Заслуженные деятели науки и техники Украинской ССР
- Выпускники Киевского политехнического института
- Преподаватели Киевского университета
- Преподаватели Воронежского государственного аграрного университета
- Ректоры Воронежского государственного аграрного университета
- Преподаватели Воронежского университета инженерных технологий
- Преподаватели ВГУ
- Преподаватели Казахского национального университета имени аль-Фараби
- Заслуженные деятели науки и техники Казахской ССР
- Главные редакторы России
- Главные редакторы СССР
- Главные редакторы Украины
