Дунаевская, Рая

Рая Дунаевская
Raya Dunayevskaya
Имя при рождении:	Рая Шпигель
Псевдонимы:	Freddie Forest
Дата рождения:	1 мая 1910(1910-05-01)
Место рождения:	Ярышев, Могилёвский уезд, Подольская губерния, Российская империя
Дата смерти:	9 июня 1987(1987-06-09) (77 лет)
Место смерти:	Чикаго
Партия:	СРП, РП
Основные идеи:	марксизм, троцкизм, либертарный социализм, гуманистический марксизм, марксистский феминизм

Ра́я Дунае́вская (англ. Raya Dunayevskaya; урождённая — Шпигель (Rae Spiegel); псевдоним — Фредди Форест; 1 мая 1910 — 9 июня 1987) — американский политический философ левого толка российско-еврейского происхождения, теоретик «марксистского гуманизма».

Биография

Родилась в местечке Ярышев (Могилёвского уезда, Подольская губерния, ныне Винницкая область, Украина) в семье раввина Осипа Шпигеля и Браны Дунаевской. Была младшим ребёнком в семье из четырёх братьев и двух сестёр. В 1922 году с семьёй эмигрировала в Соединённые Штаты к отцу, который ранее обосновался в одном из еврейских кварталов Чикаго.

В возрасте 18 лет была исключена из Коммунистической партии США как «троцкистка», поскольку выступала против ссылки и последующего изгнания Л. Д. Троцкого из Советского Союза. В 1929 году в Бостоне присоединилась к независимой троцкистской группе во главе с видной деятельницей феминизма Антуаннетой Бухгольц-Кониковой. Сотрудничала в «Бюллетене оппозиции». Не дождавшись разрешения руководства американских троцкистов, в 1937 году отправилась за Троцким в Мексику, собираясь предложить свои услуги русскоязычного секретаря.

Проработав в 1937—1938 годах в Мексике секретарём и стенографисткой Льва Троцкого, Рая Дунаевская возвратилась в Чикаго после смерти отца и брата. В 1939 году порвала с троцкизмом, мотивируя это тем, что Лев Давыдович продолжал считать СССР, пусть и переродившимся, но рабочим государством, даже после пакта Риббентропа-Молотова призывая к «безусловной защите СССР» в грядущей войне. Позже Дунаевская утверждала, что её «настоящее» развитие началось с разрыва с троцкистами.

В дальнейшем жила в США, где работала в различных коммунистических организациях. В 1940 году Дунаевская приняла деятельное участие в расколе американской Социалистической рабочей партии (англ. Socialist Workers Party), приведшему к выделению из её состава «Рабочей партии». В Рабочей партии она совместно с афроамериканским революционером-историком С. Л. Р. Джеймсом возглавляла «госкаповскую» оппозицию — «группу Джонсон-Форест», названную так по партийным псевдонимам её руководителей. Изучая ранние труды Маркса («Экономическо-философские рукописи 1844 года»), к 1942 году Дунаевская пришла к выводу о существовании в Советском Союзе государственного капитализма, мало отличавшегося от западного (независимо от неё эту идею пропагандировал британский троцкист Тони Клифф).

Следующее десятилетие исследований Дунаевской прошло под знаком развития теории государственного капитализма, на основании которой у неё возникли серьёзные противоречия со своими товарищами по партии, стоявшими на позициях господства в СССР «бюрократического коллективизма». Разногласия с шахтманистами внутри Рабочей партии привели к возвращению Дунаевской и Джеймса в покинутую ими Социалистическую рабочую партию в 1947 году.

Впрочем, в 1951 году, во время Корейской войны «Группа Джонсон-Форест» вновь покинула СРП, сформировав «Комитет публикации писем» (Correspondence Publishing Committee). На международном уровне в это время тесно сотрудничала с французской левокоммунистической группой «Социализм или варварство», занимавшей сходные позиции. В годы «холодной войны» группа Дунаевской, как и ряд других троцкистских диссидентов, оставались равно критичными к западному и восточному блокам, отстаивая независимую позицию социалистов «третьего лагеря» (Third camp) для рабочего класса и международного социалистического движения — «ни Вашингтон, ни Москва» (или Пекин).

Дунаевская расценивала положение в США конца 1940-х годов как революционную ситуацию, а отсутствие социалистической революции истолковала как свидетельство необходимости нового взгляда на ленинское учение о партии нового типа. Основываясь на опыте стихийных выступлений шахтёров в 1949 году, к 1951 году Дунаевская выдвинула теорию «спонтанной революционности» («спонтанеизма») рабочего класса, в некоторой степени повторяющую соображения Розы Люксембург и анархо-синдикалистов.

В 1950-е годы Дунаевская занялась исследованием гегелевской диалектики, исследуя «Энциклопедию философских наук» (в первую очередь «Науку логики» и «Философию духа») Г. В. Ф. Гегеля, а также конспекты В. И. Ленина. Изданные в 1953 году первые работы Дунаевской, посвящённые анализу гегельянства, дали начало течению «гуманистического марксизма». После размежевания с Джеймсом в 1955 году Дунаевская основала в Детройте собственную организацию — «Комитет новостей и писем», издающую газету «Новости и письма» (News and Letters), посвящённую разнообразным аспектам борьбы с дискриминацией и изложению теоретических основ теории гуманистического марксизма.

Семья

• Муж — Джон Дуайер (англ. John F. Dwyer, 1912—1989), инженер, активист социалистических организаций.
• Сёстры — Бесси Гоголь (англ. Bessie Spiegel Gogol, 1906—1996) и Соня Шпигель (англ. Sonia Spiegel, 1904—1988), активистки троцкистских организаций в Лос-Анджелесе.
• Племянник — Юджин Гоголь (англ. Eugene Walker Gogol), работал секретарём Раи Дунаевской в 1980-е годы, активист за права чернокожего населения, автор трудов по марксизму и национально-освободительным движениям, в том числе монографий «The Concept of Other in Latin American Liberation: Fusing Emancipatory Philosophic Thought and Social Revolt» (2002), «Raya Dunayevskaya: Philosopher of Marxist-Humanism» (2004), «Towards a Dialectic of Philosophy and Organization» (2013).

Труды

Ключевыми произведениями Дунаевской является так называемая «трилогия революции»: «Марксизм и свобода: с 1776 года до настоящего времени» (1958), «Философия и революция: от Гегеля до Сартра и от Маркса до Мао» (1973) и «Роза Люксембург, освобождение женщин и марксистская философия революции» (1982).

Центральной темой первой книги трилогии «Марксизм и свобода», предисловие к первому изданию которой принадлежит Герберту Маркузе, является соотношение теории и практики революционной борьбы. В этой книге Дунаевская также развенчивает представления, выделяющие отдельные «молодой» и «зрелый» период творчества Карла Маркса (вроде «эпистемологического разрыва» у Маркса по Альтюссеру), и анализирует социально-экономические отношения в сталинском и постсталинском Советском Союзе в качестве государственного капитализма, причём волнения в ГДР (1953) и Венгрии (1956) расцениваются как попытка возвращения к гуманизму Маркса.

Кроме того, важной темой Дунаевской является критика «позитивистской» трактовки марксизма, которую она возводит к Энгельсу, в пользу «гегельянской», восходящей к раннему Лукачу и Франкфуртской школе. С представителями последней, в первую очередь с Эрихом Фроммом, также определявшему свою философию как марксистский гуманизм, она вела диалог и теоретические дискуссии.

Кроме всего прочего, в 1944 году Дунаевская опубликовала в академическом журнале статью о советской интерпретации закона стоимости, которая начала дискуссию о теории стоимости Маркса, в которой приняли участие такие марксистские экономисты, как Пол Баран и Оскар Ланге.

Последний труд, над которым работала Дунаевская, носил рабочее название «Диалектика организации и философии: „Партия“ и спонтанные организационные формы» и остался незаконченным. Труды, письма, публикации, дневники Раи Дунаевской ныне находятся в библиотеке Уолтера Рейтера при университете Уэйна в Детройте.

Основные произведения

• «Марксизм и свобода: с 1776 г. до настоящего времени» (Marxism and Freedom: from 1776 Until Today, 1958);
• «Философия и революция: от Гегеля до Сартра и от Маркса до Мао» (Philosophy and Revolution: from Hegel to Sartre and from Marx to Mao, 1973);
• «Роза Люксембург, освобождение женщин и марксистская философия революции» (Rosa Luxemburg, Women’s Liberation, and Marx’s Philosophy of Revolution, 1982).

См. также

• Государственный капитализм
• Группа Джонсон-Форест
• Гуманистический марксизм

Ссылки

• [www.newsandletters.org/Raya_Dunayevskaya.htm Биография Р. Дунаевской]  (англ.)
• [www.rayadunayevskaya.info/raya_dunayevskaya_page1.htm Raya Dunayevskaya]
• [www.marxists.org/archive/dunayevskaya/index.htm Интернет-архив Р. Дунаевской]
• [revarchiv.narod.ru/dunayevskaya/oeuvre/ussr.html СССР — Капиталистическое государство]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Дунаевская, Рая

– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.