Дунайский десант

Дунайский десант (1941)
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата	24 июня — 19 июля 1941
Место	Румыния
Итог	Захват плацдармов на Дунае
Противники
СССР Румыния
Командующие
Н. О. Абрамов П. Г. Цирульников неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Дунайский десант 24 — 25 июня 1941 года — тактический десант, высаженный советской Дунайской военной флотилией на румынским берегу Дуная в начале Великой Отечественной войны.

Предшествующая обстановка

Румыния во главе с Ионом Антонеску напала на СССР без объявления войны утром 22 июня 1941 года одновременно с германскими войсками. С утра 22 июня велись артиллерийский обстрел и авиационные бомбардировки советских городов на берегу Дуная (Рени, Измаил, Килия Новая, Вилково) и главной базы Дунайской флотилии. Также 22 июня румынские войска пытались форсировать в нескольких местах Дунай, но были отброшены на свою территорию. На этом участке установилось относительное затишье, поскольку главный удар немецких войск наносился значительно севернее.

Дунайская военная флотилия (командующий контр-адмирал Н. О. Абрамов) насчитывала дивизион мониторов (5 мониторов), дивизион бронекатеров (22 катера), отряд катеров-тральщиков (7 катеров), отряд полуглиссеров (6 единиц), 1 минный заградитель, вспомогательные суда (1 штабной корабль, 1 плавмастерская, 1 госпитальное судно, 2 колёсных буксира, 12 различных катеров и шхун). Также в составе флотилии были отдельная стрелковая рота, 17-я пулеметная рота, 46-й отдельный зенитный артдивизион, Дунайский сектор береговой обороны в составе шести батарей разного калибра, 96-я истребительная авиаэскадрилья (14 истребителей).

Оборону занимал 79-й пограничный отряд (в составе которого находился дивизион морской пограничной охраны НКВД — 4 катера «морской охотник», 25 малых речных катеров, который в первый день войны перешёл в оперативное подчинение флотилии) и 51-я Перекопская стрелковая дивизия (командир генерал-майор П. Г. Цирульников), в том числе в районе Кили — 23-й стрелковый полк этой дивизии.

После неудачи 22 июня противник значительно усилил артиллерийский обстрел советской территории. По настойчивым требованиям командира 23-го стрелкового полка майора П. Н. Сироты 23 июня генерал П. Г. Цирульников дал разрешение высадить десант в районе города Килия-Веке на румынском берегу Дуная и уничтожить стоявшие там артиллерийские батареи. Свою роль в этом решении сыграл и тот факт, что с 22 июня диверсионные и разведывательные группы пограничников уже несколько раз успешно переправлялись через Дунай, захватывая пленных и уничтожая мелкие подразделения.

Высадка 24 июня

Целью десанта был сформулирован захват вражеских укрепленных позиций в районе мыса Сатул-Ноу. Отряд высадки десанта состоял из 4 бронекатеров, с ним тесно взаимодействовал отряд артиллерийской поддержки — мониторы «Ударный» и «Мартынов». В состав десанта выделены сводная рота пограничников, по одной пулеметной и стрелковой роте, в состав артиллерийских сил поддержки десанта — три батареи на восточном берегу. Сосредоточение сил десанта производилось в Кислицкой протоке Дуная.

Утром 24 июня после артиллерийской подготовки в назначенной точке десант был высажен. В стремительном бою румынские войска на этом участке (две роты) были разгромлены, взяты в плен 70 солдат и офицеров. Для развития успеха на захваченный плацдарм сразу был высажен один стрелковый батальон 51-й дивизии. Мыс Сатул-Ноу был полностью очищен. С нашей стороны убитых не было, до 10 человек получили ранения.

Советское командование немедленно решило развить достигнутый успех и приступило к подготовке высадки второго десанта непосредственно в Килия-Веке. Отряд высадки — 4 бронекатера, 10 пограничных катеров. Командир высадки — командир Килийской группы кораблей капитан-лейтенант И. К. Кубышкин. Для артподдержки были выделены значительные силы артиллерии. Силы десанта — три батальона 23-го стрелкового полка.

Высадка основного десанта и дальнейшие действия на плацдарме

Бой по захвату Килия-Веке начался поздно вечером 25 июня. Ввиду малого количества кораблей десант высаживался поэшелонно, по 1 батальону в каждом эшелоне. Ночная атака оказалась внезапной для врага. Румыны заметили подход советских катеров слишком поздно. Несмотря на открытый артиллерийский огонь (повреждены два катера), десант сумел высадиться на румынский берег. Гарнизон организованного сопротивления оказать не смог, возникла паника. В ночном бою город был занят. К 10 часам утра 26 июня десант полностью овладел укреплённым районом и занял плацдарм глубиною до 3 километров и по фронту до 4 километров. Были разгромлены усиленный артиллерией пехотный батальон и погранзастава, противник потерял более 200 солдат и офицеров убитыми, около 500 (по другим данным 720) человек сдались в плен, захвачены 8 орудий, 30 пулемётов, свыше тысячи винтовок. В этом бою десант потерял 5 человек убитыми и 7 ранеными.

В течение суток 26 июня на румынском берегу катерами флотилии были высажены небольшие подразделения 51-й дивизии, занявшие важные в военном смысле поселки и острова, что позволило объединить оба плацдарма в один. В результате оба берега Килийского гирла от устья реки Рапиды до Периправы (протяженность около 70 километров) находились в руках советских войск. Измаильская группа кораблей получила свободу действий и могла оказать эффективную поддержку сухопутным частям. Поскольку общая обстановка на советско-германском фронте сложилась в пользу противника, рассчитывать на прибытие подкреплений и развитие наступления вглубь румынской территории было нельзя. Командир дивизии отдал приказ прочно удерживать занятый плацдарм и закрепиться на достигнутых рубежах. Для укрепления обороны в Килия-Веке было переправлено ещё несколько подразделений 23-го стрелкового полка.

Первые попытки ликвидировать плацдарм были отбиты 27 и 29 июня. С 1 июля противник перешёл в наступление. Развернулись кровопролитные бои (особенно жестокие — 3, 4 и 6 июля). Всего были отбиты с значительными потерями 18 крупных атак румынских войск. Только когда румынско-немецкие войска, используя успехи на Украине, стали угрожать северному флангу и тылам Южного фронта, по приказу командования плацдарм был оставлен. 19 июля последние корабли Дунайской флотилии с личным составом снятого десанта покинули Дунай и ушли в Одессу.

При высадке десантов потери в кораблях отсутствовали. Затем при поддержке войск на плацдарме и их эвакуации флотилия потеряла 4 катера погибшими от огня вражеской артиллерии и 1 — от удара авиации.

Итоги операции

Дунайский десант стал первым советским десантом в годы Великой Отечественной войны. В советской военно-исторической литературе значение успешного десанта на Дунае зачастую преувеличено, ему приписывается срыв наступления противника на приморском фланге на Одессу. В действительности действия десантов имели только тактическое значение (прекращение обстрела прибрежных городов и главной базы флотилии, как следствие — сохранение имущества и основной части корабельного состава флотилии, привлечение на себя значительных сил противника). Большую роль при общем катастрофическом развитии событий на советско-германском фронте имело и моральное значение этой успешной операции.

Обращает на себя внимание разумная инициатива советских командиров — по существу, десантную операцию провели три начальника: командующий флотилией, командир дивизии и начальник пограничного отряда. Вышестоящие командиры и штабы не вмешивались в высадку десантов, подключившись лишь позднее к решению вопросов по обороне и эвакуации плацдарма.

Литература и ссылки

• Синенко Владимир Иванович. [militera.lib.ru/h/sinenko_vi/index.html Операция «Килия-Веке»]. — М: ДОСААФ, 1975. — 112 с. — 100 000 экз.
• «Военно-исторический журнал». 1970, № 9.
• Великая Отечественная. День за днём. «Морской сборник», 1991, № 6, 7.

Отрывок, характеризующий Дунайский десант

Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.