Дунганское восстание

Дунганское восстание
Дата	1862 — 1869
Место	Шэньси, Ганьсу
Итог	Восстание подавлено
Противники
Мусульманские повстанцы Цинская империя
Командующие
неизвестно Цзо Цзунтан
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Дунганское восстание в Шэньси и Ганьсу (кит. упр. 陕甘回民起义, пиньинь: Shǎn-Gān Huímín Qǐyì) — восстание дунган (хуэйцзу, хуэйминь) в 1862—69 годах. Примерно в то же время восстали и мусульмане Юньнаня на юго-западе Китая (см. Panthay Rebellion). Поражение восстания привело к переселению группы китайских дунган на территорию Российской империи (современная Киргизия и сопредельные государства СНГ) и в юго-западную Монголию. Унеся жизни от 8 до 15 миллионов человек, это восстание стало одним из самых кровопролитных военных конфликтов в истории.

Предыстория восстания

Китайцы-мусульмане (дунгане) неоднократно восставали против Цинской династии Китая, например в 1781 и 1783 годах. В начале 1860-х годов успешное восстание стало казаться более возможным, так как имперские войска были заняты борьбой с тайпинами (1850-64), а также с няньцзюньскими повстанцами (1852—68) Чжана Лосина. С приближением тайпинов к Шэньси, местные китайцы с одобрения властей создают отряды ополчения (кит. трад. 團練, упр. 团练, пиньинь: tuanlian, палл.: туаньлянь); опасаясь проправительственных ополченцев, дунгане создают свои собственные отряды туаньлянь.

1862—1863

В 1862 году во многих районах Шэньси разрозненные столкновения между китайскими и дунганскими вооружёнными формированиями вылились в широкомасштабное восстание. К концу 1862 года повстанцы осадили столицу провинции, город Сиань, осада которого была снята войсками цинского генерала До Лунъа (кит. упр. 多隆阿, пиньинь: Duo Longa) только осенью 1863 года. Во главе восстания встало духовенство секты «Синьцзяо», объявившее «священную войну» против «неверных». Центрами восстания стали мечети, при них были созданы склады продовольствия и оружия, а также госпитали. Под знамя джихада встали и местные солдаты-мусульмане. Взрыв исламского фанатизма привёл к китайско-дунганской резне, которая охватила десятки уездов, при этом с каждой стороны погибло до нескольких сот тысяч человек. Многие китайцы, спасая свои жизни, на время приняли ислам.

В Шэньси движение охватило в основном сельские районы, за оружие взялись главным образом крестьяне, тогда как дунганское купечество и землевладельцы сохраняли нейтралитет. Это позволило цинским войскам к концу 1864 года разгромить повстанцев. Многие дунганские повстанцы отступили из Шэньси в Ганьсу (которая в те годы включала теперешний Нинся и северный Цинхай).

1864

Тем временем среди дунган в Синьцзяне (как военнослужащих в цинских гарнизонах, так и гражданского населения) стали распространяться слухи о том, что властями готовится резня дунган с целью предотвращения распространения антиправительственного восстания в этот регион. Хотя документы имперского правительства утверждают, что ничего подобного не планировалось, по крайней мере на центральном уровне, в Кашгаре, согласно многим источникам, такая резня действительно случилась летом 1864 года. В других городах региона (Урумчи, Куча, Кульджа, Ярканд) дунганские солдаты и офицеры тамошних гарнизонов решили опередить события и восстать первыми.

Местное тюркоязычное население (уйгуры, в современной терминологии), как правило, вскоре присоединялось к восставшим дунганам, однако, не без соперничества между представителями двух групп в каждом очаге восстания, иной раз переходящее в кровопролитную борьбу за власть. Хотан, в южной части Таримского бассейна, был исключением: дунган там было мало, и восстание было главным образом уйгурским.

К концу 1864 года группы восставших овладели большей частью Синьцзяна, осадив цинские войска в их крепостях.

В Кашгарском крае, где силы дунган были ослаблены превентивной резнёй, повстанцы — среди которых важную роль играли киргизы Сидик-бека — были долго не в состоянии взять ни китайскую (маньчжурскую) крепость, ни укреплённый мусульманский город. Они обратились за помощью в Коканд, правители которого и укрывающиеся там «белогорские ходжи» (потомки суфийского лидера XVII века Аппак Ходжи) имели долгую историю вмешательства в кашгарские дела.

1865

В начале 1865 года, кокандская помощь прибыла в Кашгарию, в лице Бузург Ходжи (представителя молодого поколения белогорских ходжей, отец и старший брат которого уже неоднократно пытались обосноваться в качестве владетелей Кашгара), и группы кокандских офицеров во главе с Якуб-беком. В течение нескольких лет Якуб-бек захватил практически всю провинцию, создав государство Йеттишар («Семиградье»).

Тем временем, отступившие из Шэньси повстанцы взбунтовали всю провинцию Ганьсу, где ареной борьбы стали не только деревни, но и города. Здесь в неё включились мусульманское купечество и часть землевладельцев. На сторону повстанцев перешёл ряд крупных чиновников-мусульман. Такого рода «единый фронт» и жёсткая дисциплина секты «Джахрия» (Jahriyya), известная китайцам как «новое учение» («Синьцзяо»), придали движению организованность, во главе его встал главный мулла, богатый купец и крупный землевладелец Ма Хуалун. Его базой стала крепость Цзиньцзи в Нинся. Занятое добиванием тайпинов цинское правительство не могло в то время выделить достаточное количество войск для подавления этого восстания.

1867—1869

В феврале 1867 года наместником Шэньгани (в это наместничество входили территории провинций Шэньси и Ганьсу) был назначен Цзо Цзунтан. Одновременно ему дали звание чрезвычайного императорского уполномоченного, чтобы он мог распоряжаться войсками в провинции Шаньси. Рационально подойдя к делу, Цзо выдвинул принцип: «Сначала — няньцзюни, потом — дунгане», и двинул свои опытные войска добивать няньцзюней, с последними из которых было покончено летом 1868 года в районе пересечения Хуанхэ с Великим каналом.

В конце 1868 года войска Цзо Цзунтана двинулись в провинцию Шэньси. Они состояли из солдат Сянской и Хуайской армий, имели богатый боевой опыт и современное вооружение. Начав в 1869 году карательный поход в Шэньси, Цзо Цзунтан действовал с невероятной даже для маньчжуров жестокостью, поголовно уничтожая всех мусульман, массами бежавших в Ганьсу. Ожесточённые бои на границе этих провинций длились несколько месяцев.

Факты

Восстание дунган входит в историю как одно из самых кровопролитных восстании XVII — XVIII веков: по некоторым данным количество погибших колеблется от 9 до 15 миллионов человек.

Ссылки

• Дунганское восстание // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Грум-Гржимайло Г.Е. Восточный Туркестан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Уйгуро-дунганское восстание 1864-77 // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [new.hist.asu.ru/biblio/ruskit/index.html В. А. Моисев «Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половина XIX в. — 1917 гг.)»] Барнаул: АзБука, 2003. — 346 с ISBN 5-93957-025-9
• [lib.jp-net.ru/dox/xinjiang.txt Д. В. Дубровская. «Судьба Синьцзяна. Обретение Китаем 'Новой границы' в конце XIX в.»] (Российская Академия наук, Институт востоковедения. Москва: ИВ РАН, 1998. ISBN 5-89282-081-5 (В документе используется кодировка Cyrillic/Russian CP 866).
• [russian.xjts.cn/RUSSIAN/channel9/27/200306/26/84.html Официальное введение названия (Синьцзян) и правление в Синьцзяне династии Цин (1644—1911)] (Содержит китайскую точку зрения на подавление восстания. Якуб-бек именуется в этом документе Агуб, на основе китайской транскрипции «阿古柏», Agubo или Agubai).
• [en.chinabroadcast.cn/1857/2004-7-9/53@130293.htm Chinabroadcast.cn Шэньсийская деревня в Кыргызстане] — китайский взгляд на переселение дунган  (англ.)
• Jonathan N. Lipman (Дж. Липман), «Familiar Strangers: A History of Muslims in Northwest China (Studies on Ethnic Groups in China)» («Знакомые незнакомцы: история мусульман северо-западного Китая» (Серия «Этнография Китая»)), University of Washington Press (February 1998), ISBN 0-295-97644-6. (Поиск в тексте доступен на amazon.com)  (англ.)

Отрывок, характеризующий Дунганское восстание

Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…