Дункан, Даниэль Каблан

Даниэль Каблан Дункан фр. Daniel Kablan Duncan <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Даниэль Каблан Дункан на Саммите лидеров стран Африки в США, Белый дом, 5 августа 2014 года.</td></tr>
11-й премьер-министр Кот-д’Ивуара
с 21 ноября 2012 года
Президент:	Алассан Уаттара
Предшественник:	Жанно Ауссу-Куадио
Министр экономики и финансов Кот-д’Ивуара
с 21 ноября 2012 года
Глава правительства:	сам же
Президент:	Алассан Уаттара
Предшественник:	Шарль Коффи Дибу
Министр иностранных дел Кот-д’Ивуара
1 июня 2011 года — 21 ноября 2012 года
Глава правительства:	Жанно Ауссу-Куадио
Президент:	Алассан Уаттара
Предшественник:	Жерве Жан-Батист Куаку
Преемник:	Шарль Коффи Дибу
2-й премьер-министр Кот-д’Ивуара
15 декабря 1993 года — 24 декабря 1999 года
Президент:	Анри Конан Бедье
Предшественник:	Алассан Уаттара
Преемник:	Сейду Диарра
Министр экономики, промышленности и финансов Кот-д’Ивуара
7 ноября 1990 года — 24 декабря 1999 года
Глава правительства:	Алассан Уаттара сам же
Президент:	Феликс Уфуэ-Буаньи Анри Конан Бедье
Предшественник:	нет данных
Преемник:	Паскаль Аффи Н’Гессан
Рождение:	30 июня 1943(1943-06-30) (80 лет) Уэле, Даукро, Французская Западная Африка
Супруга:	женат
Дети:	один
Партия:	ДПКИ—АДО
Образование:	Классический лицей Абиджана Лицей Мишель-Монтень Школа бизнеса и экономики Севера Высшая экономическая школа Бордо Институт международной торговли Парижа
Учёная степень:	бакалавр
Профессия:	экономист
Деятельность:	политик
Научная деятельность
Научная сфера:	экономика
Место работы:	Международный валютный фонд Центральный банк государств Западной Африки Национальный фонд социального страхования Кот-д’Ивуара
Награды:

Даниэль Каблан Дункан (фр. Daniel Kablan Duncan; род. 30 июня 1943, Уэле, Даукро, Французская Западная Африка) — ивуарийский государственный деятель, министр экономики, промышленности и финансов с 7 ноября 1990 года по 24 декабря 1999 года, премьер-министр Кот-д’Ивуара с 15 декабря 1993 года по 24 декабря 1999 года, министр иностранных дел с 1 июня 2011 года по 21 ноября 2012 года, министр экономики и финансов с 21 ноября 2012 года, премьер-министр Кот-д’Ивуара с 21 ноября 2012 года.

Биография

Молодые годы и образование

Даниэль Каблан Дункан родился 30 июня 1943 года в Уэле, в департаменте Даукро, в 320 километрах к северу от Абиджана. Принадлежит к народу нзима.

С 1957 по 1963 год учился в классическом лицее Абиджана, где получил степень бакалавра в области математики. После этого окончил подготовительные курсы в лицее Мишель-Монтень в Бордо, школе бизнеса и экономики Севера в Лилле и высшей экономической школе Бордо. С 1964 по 1967 год учился в Институте коммерции в Нанси, который окончил со степенью в области коммерческой инженерии. В 1968 году получил диплом инженера международной торговли Института международной торговли в Париже и диплом Палаты британских и испанских консулов.

Карьера экономиста

С 1970 по 1973 год занимал должность помощника директора отдела внешнеэкономических связей министерства экономики и финансов. В течение шести месяцев в период 1973—1974 годов работал в качестве «специального сотрудника» в Международном валютном фонде. С 1974 по 1986 год являлся руководителем научно-исследовательского отдела в Абиджане, а затем заместителем директора национального отдела при Центральном банке государств Западной Африки (BCEAO). С 1986 по 1987 год был генеральным директором Национального фонда социального страхования Кот-д’Ивуара, а с 1989 по 1990 год — директором Центра наследия и информации ВСЕАО в Дакаре.

Пост министра экономики

C 7 ноября 1990 года по 11 декабря 1993 года был министра экономики, промышленности и финансов и министром-делегатом по вопросам экономики, финансов, бюджета, планирования, торговли и промышленности при премьер-министре Алассане Уаттаре и президенте Феликсе Уфуэ-Буаньи. Ввиду мировой рецессии, увеличения внешнего долга в три раза, неудовлетворительного функционирования сельскохозяйственного сектора и забастовок государственных служащих и студентов, приведших к созданию многопартийной демократии, Дункан в период 1990—1993 годов приступил к реализации политики стабилизации экономики, приватизации и жесткой экономии, заключавшейся в реформировании и либерализации ключевых секторов экономики, реструктуризации и продаже сотен неэффективных государственных компаний. Действуя по девизу Уфуэ-Буаньи, заключающемся в том, что Кот-д’Ивуар «никому не враг, а всем друг», Дункан укрепил связи с Латинской Америкой, поспособствовав созданию отделений двух бразильских банков «Banco do Brasil» и «Banco Real», а также налаживанию прямого авиасообщения компании «Varig» между Рио-де-Жанейро и Абиджаном.

Первый срок на должности премьер-министра

После смерти Уфуэ-Буаньи, с 11 декабря 1993 года по 23 декабря 1999 года Дункан занимал должность премьер-министра Кот-д’Ивуара при президенте Анри Конане Бедье, отправившего Уаттару в отставку после непродолжительного политического конфликта. На этой должности он был ответственен за управление девальвацией франка КФА в 1994 году с регулированием последствий для социальной сферы, осуществление подготовки и успешное воплощение проекта экономического развития Кот-д’Ивуара на период 1994—1999 годов. Бедье и Дункан были отстранены от власти в результате военного переворота 1999 года под руководством бывшего начальника штаба вооруженных сил генерала Роберта Геи. 27 декабря 1999 Дункан и Бедье с двумя членами его правительства, министром безопасности Марселем Дибонаном Коне и министром обороны Бандамой Н’Гаттой, а также членами их семей, отправились через Ломе в изгнание в Париж, где пробыли до 5 ноября 2000 года, когда вернулись на родину.

Пост министра иностранных дел

Перед президентскими выборами 2010 года между Уаттарой и Дунканом была заключена сделка, заключающаяся в невыставлении последним своей кандидатуры в обмен на пост премьер-министра. После победы Уаттары и отказа бывшего президента Лорана Гбагбо уйти с должности, разразился политический кризис, следствием которого стала гражданская война, унёсшая жизни более 3 тысяч человек. 1 июня 2011 года Дункан был назначен на должность министра иностранных дел Кот-д’Ивуара, пробыв на ней более одного года. 24 сентября 2012 года принял участие в 67-й сессии Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке, где провёл встречу с генеральным секретарём ООН Пан Ги Муном.

Второй срок на должности премьер-министра

После роспуска правительства 14 ноября 2012 года по вопросу несогласия отдельных членов кабинета с законопроектом о браке, 21 ноября президент Уаттара назначил Дункана на пост премьер-министра Кот-д’Ивуара вместо Жанно Ауссу-Куадио, не смогшего сформировать новое коалиционное правительство. При этом, Ауссу-Куадио и Дункан состоят в Демократической партии во главе с Бедье, находящейся в коалиции с партией Уаттары — Объединение республиканцев. Также Дункан является членом политбюро Демократической партии, координатором инспекции и делегатом от департамента Гран-Басам.

22 ноября Дункан привёл к присяге своё правительство из 28 министров вместо прежних 39, оставив за собой пост министра экономики и финансов, в то время как Шарль Коффи Дибу заменил Дункана в качестве министра иностранных дел, а президент Уаттара стал министром обороны.

После гражданской войны 2010-2011 годов, разорённая экономика Кот-д’Ивуара, основной сегмент которой составляет производство какао и кофе, страдает от долга в облигациях на 2,3 миллиарда долларов США, выплачивание которого инвесторам намечено по программе реструктуризации в течение ближайших двух лет. В связи с этим, Дункан пообещал стимулировать рост ВВП до показателя выше 10 процентов в 2014 году путём создания рабочих мест для молодежи, стимулирования развития частного сектора и сокращения масштабов нищеты. Ввиду того, что в 2013 году ВВП стран Африки вырос достиг 5,4 процентов, а ВВП стран Западной Африки — 6,5 процентов, Дункан выступил за введение общего внешнего тарифа на товары, продаваемые на территории стран-членов Экономического сообщества стран Западной Африки, а также за создание единой валюты, планируемое к 2020 году по примеру общей валюты Западноафриканского экономического и валютного союза.

7 января 2016 года, президент Уаттара, переизбравшийся на новый срок по результатам выборов 2015 года, отправил правительство в отставку в целях «придания новой динамики в деятельности правительства», и в тот же день переназначил Дункана на пост премьер-министра c поручением сформировать новое правительство. 13 января в президентском дворце в Абиджане состоялась церемония приведения к присяге 36 министров нового правительства, сформированного без каких-либо серьёзных изменений.

Личная жизнь

Женат, один ребёнок. Владеет французским, английским и испанским языками, занимается бегом, футболом и теннисом, увлекается чтением и музыкой.

Награды

10 сентября 2015 года президент Сенегала Маки Салл наградил Даниэля Каблана Дункана Большим крестом Национального ордена Заслуг «за его качества великого слуги государства, признанные за пределами наших границ».

Ссылки

• [www.gouv.ci/primature_1.php Даниэль Каблан Дункан]. Премьер-министр Кот-д’Ивуара.
• [www.weforum.org/contributors/daniel-kablan-duncan Даниэль Каблан Дункан]. Всемирный экономический форум.
• [live.worldbank.org/experts/daniel-kablan-duncan Даниэль Каблан Дункан]. Всемирный банк.

Африка   Политика

Отрывок, характеризующий Дункан, Даниэль Каблан

Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.