Дункер, Карл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Карл Дункер (нем. Karl Duncker; 2 февраля 1903, Лейпциг — 23 февраля 1940, США) — немецкий психолог, видный представитель гештальтпсихологии, один из наиболее выдающихся исследователей мышления.

Дункер известен прежде всего своими исследованиями в области продуктивного мышления и решения задач. Проведя многочисленные эксперименты, Дункер ввёл понятие функционального значения решения задачи; открыл феномен функциональной закреплённости, заключающийся в том, что используемый определённым образом предмет трудно потом использовать иначе.





Биография

С 1930 года работал в Психологическом институте в Берлине. В 1935 году покинул Германию и работал сначала в Кембридже у Ф. Ч. Бартлетта, а затем в США.

В возрасте 37 лет покончил с собой.

Научные взгляды

Мышление и инсайт

Согласно определению Дункера, «мышление — это процесс, который посредством инсайта (понимания) проблемной ситуации приводит к адекватным ответным действиям».[1] Процесс, ведущий от стимула к ответному действию, Дункер называет инсайтным, если он непосредственно определяет содержание этого действия (в отличие от простого высвобождения стимулом уже готовой реакции). Это необходимо, когда такое действие не следует непосредственно из прошлого опыта.

Всякую проблемную ситуацию можно рассматривать с разных точек зрения (как совокупность элементов или как целое, в одной или в другой структуре и т. п.). Именно этим и объясняется возможность инсайта. Психологическая структура ситуации изменяется в ходе решения задачи. Например, меняются фигуро-фоновые отношения: «части и моменты ситуации, которые раньше или совсем не сознавались, или сознавались лишь на заднем плане, не тематически, вдруг выделяются, становятся главными, темой, „фигурой“, и наоборот»[2]. Могут меняться и осознаваемые (используемые) свойства (функции) элементов ситуации. Меняются отношения часть-целое: элементы ситуации, которые сначала воспринимались как части разных целых, начинают восприниматься как одно целое. Включаясь в новую структуру, элемент приобретает новые свойства. При этом он не перестаёт быть элементом первой структуры; меняется только точка зрения, то есть мы обращаем теперь внимание на те его свойства, которые он имеет во второй структуре, и перестаём интересоваться его свойствами как элемента первой структуры. «Очень вероятно, что глубочайшие различия между людьми в том, что называют „способностью к мышлению“, „умственной одаренностью“, имеют свою основу в большей или меньшей легкости таких переструктурирований»[3].

Процесс решения задач

Стадии решения задачи

Согласно Дункеру, процесс решения задачи протекает следующим образом.

  1. Сначала нужно понять проблемную ситуацию, то есть её внутренние связи; воспринять её как целое, заключающее в себе некий конфликт (например: обезьяна понимает, что её конечности слишком коротки, чтобы достать банан). «Понять что-либо означает приобрести гештальт или увидеть функциональное место его в гештальте».[4]
  2. Из этого следует «функциональное значение» решения, которое, по словам Дункера, «находится на основе внутренних и очевидных связей с условиями проблемной ситуации» (например: необходим длинный предмет).
  3. Потом функциональное значение решения конкретизируется, воплощается в определённое решение (например: палка). «Понять какое-либо решение как решение — это значит понять его как воплощение его функционального значения».[5]

Функциональное значение решения не является абстрактным, то есть общим для разных конкретных задач; «оно всецело возникает из данной проблемной ситуации", — пишет Дункер. Это доказывается тем, что при решении двух разных задач, имеющих общее функциональное значение решения, решение первой нисколько не помогает испытуемым при решении следующей за ней задачи, даже если они решают их подряд.

Процесс решения представляет собой развитие проблемы. Функциональное значение решения есть определенное преобразование первоначальной проблемы. И каждое новое свойство будущего решения, которое принимает в себя по ходу решения задачи функциональное значение, превращает функциональное значение в новую, более точно и определённо поставленную проблему. С каждым последующим преобразованием задачи процесс решения учитывает всё больше особенностей конкретной ситуации, постепенно проникая в её специфические условия и возможности. Дункер формулирует это так: «Конечная форма определённого решения в типическом случае достигается путём, ведущим через промежуточные фазы, из которых каждая обладает в отношении к предыдущим фазам характером решения, а в отношении к последующим — характером проблемы».

Анализ ситуации и цели

На каждой фазе решения может быть поставлен вопрос о причинах конфликта («Почему я не могу достать банан руками?»), позволяющий глубже проникнуть в природу конфликта и приблизиться к решению («Потому что руки слишком коротки»). Дункер называет это «анализом конфликта».

Параллельно этому «углублению» может происходить и «горизонтальное» премещение между несколькими функциональными значениями, причём возвращаясь вновь к одному из функциональных значений, человек корректирует неудачный вариант решения, на котором остановился прежде, — по словам Дункера, ищет «в рамках прежней постановки вопроса другой зацепки для решения» или уточняет саму постановку вопроса.

Бывает, что не функциональное значение предшествует его конкретному воплощению, а, напротив, какой-то случайно бросившийся в глаза элемент ситуации (например, палка, замеченная обезьяной) наводит на мысль о его функциональном значении. Это может быть и результатом сознательного анализа «материала ситуации» («Что я могу использовать?»). Такой анализ ситуации особенно часто происходит при решении математических задач на доказательство.

Кроме описанного анализа ситуации (то есть анализа конфликта или материала) может происходить и анализ цели. Он выражается вопросами типа «Чего, собственно, я хочу?», «Без чего я могу обойтись?» и т. п. («Хочу ли я, чтобы банан оказался там, где сейчас я, или, может быть, я — там, где банан?»). Может происходить обобщение цели («Что вообще делают, когда хотят достать что-то на расстоянии?»). Анализ цели часто имеет место при решении математических задач на доказательство, когда преобразовывается то, что требуется доказать.

Задачи Дункера

Дункер пользовался в своих экспериментах математическими и практическими задачами, предлагая испытуемым рассуждать вслух во время их решения.

Математические задачи

Дункер обнаружил, что математические задачи решаются в основном при помощи анализа цели и анализа ситуации. Например, требуется объяснить, почему все числа вида «abcabc» (651 651, 274 274 и т. п.) делятся на 13. Вот один из протоколов эксперимента:

(1)Может быть, уже каждая тройка цифр делится на 13? (2)Может быть, здесь есть какое-либо правило суммирования цифр, как для случая делимости на 9? (3)Это должно следовать из какого-то скрытого общего принципа строения — первая тройка цифр в 10 раз больше второй, 591 591 есть 591 умноженное на 11, нет: умноженное на 101 (экспериментатор: «Верно?»), нет, на 1001. Не делится ли 1001 на 13?

Рассуждение (3), которое привело к решению, начинается с анализа цели: утверждение, что все числа вида «abcabc» делятся на 13, преобразуется в утверждение, что делимость на 13 следует из общих свойств чисел вида «abcabc». Затем начинается процесс анализа ситуации, направленный на поиск общих свойств чисел «abcabc», имеющих отношение к делимости. Это обычный путь решения математических (в том числе геометрических) задач на доказательство. Задача решается «с двух сторон» — происходит анализ ситуации (с точки зрения цели; в данной задаче эта точка зрения состоит в том, что отыскиваются не всякие общие свойства чисел «abcabc», а имеющие отношение к делимости) и анализ цели (релевантный данной задаче, с точки зрения её условий). Этот анализ осуществляется во многом наудачу, будучи ограниченным только упомянутыми «точками зрения». Наконец происходит «замыкание», когда анализ ситуации и анализ цели приводят к пониманию «решающего соотношения» (если общий делитель чисел делится на 13, то и сами числа делятся на 13).

Важно, что решающее соотношение всплывает только когда какая-то его конкретная часть уже обнаружена более или менее случайными поисками. В данном случае части, о которых идёт речь, таковы: числа «abcabc» делятся на 1001; 1001 делится на 13. Ни один из испытуемых не поставил в ходе решения вопрос о том, не имеют ли числа «abcabc» общего множителя, делящегося на 13 (что соответствовало бы обнаружению функционального значения решения в случае практических задач). Дункер, впрочем, допускает, что это может происходить с опытными математиками.

Практические задачи

В качестве примеров можно привести несколько практических задач Дункера и функциональных значений их решений.

  • Задача: «Предположим, что металлический шар падает на твёрдую металлическую поверхность. Известно, что после удара он подпрыгнет; этот факт обусловлен плоской деформацией шара при соприкосновении его с поверхностью. Упругие силы шара заставляют его принять прежнюю форму, что и вызывает его отталкивание (вспомните резиновый мяч). Вам нужно доказать наличие плоскостной деформации и найти способ, который мог бы не только показать наличие этого факта, но также форму и величину деформации».
Функциональное значение решения: «Функциональное значение наилучшего решения состоит в том, что находится третье, промежуточное, вещество, которым шар или поверхность окрашивается на месте предполагаемой деформации; оно наносится достаточно тонким слоем и легко оставляет след, что не изменяет условий задачи; кроме того, оно не обладает упругостью и поэтому сохраняет отпечаток круга».
  • Задача. В другом эксперименте Дункер зачитывал испытуемым отрывок из «Гекльберри Финна» Марка Твена, в котором рассказывается, как Гекльберри Финн однажды переоделся в платье девочки; женщина, в доме которой он оказался, подозревает, что перед ней мальчик. Дункер предлагал испытуемым поставить себя на место этой женщины и придумать, как проверить свои подозрения.
«Функциональное значение решения заключается в следующем: поставить его [Гека] в типичные условия, при которых оба пола ведут себя по-разному; поставить его в необычные условия, когда предварительная подготовка окажется бесполезной или когда ситуация вызовет в нём мальчишеские привычки».
  • Задача: «Надо найти приём для уничтожения неоперируемой опухоли желудка такими лучами, которые при достаточной интенсивности разрушают органические ткани, при этом окружающие опухоль здоровые части тела не должны быть разрушены».
Функциональные значения решений, предложенные Дункеру испытуемыми в ходе экспериментов:
1) устранить контакт между лучами и здоровыми тканями (одно из конкретных воплощений этого — послать лучи через пищевод);
2) понизить чувствительность здоровых тканей (например, с помощью инъекции);
3) понизить интенсивность лучей на пути через здоровые ткани (например, послать с разных сторон несколько слабых лучей, пересекающихся на опухоли). Последнее функциональное решение в указанном конкретном воплощении является наилучшим решением задачи; первые два неосуществимы на практике.
  • Задача: «Представьте себе большой город, в одном из концов которого находится большая площадь. Однажды на площади произошло странное и очень занятное событие. Оно привлекло к себе тысячи людей, и так как главная улица была самой широкой и удобной в городе и вела прямо на площадь, полицейским органам нужно было найти способ предотвращения блокады движения по главной улице, которая была загружена толпами людей. Какой способ предложили бы вы?».
Функциональные значения решений, предложенные Дункеру испытуемыми в ходе экспериментов:
1) устранить контакт между площадью и главной улицей;
2) поставить на улицах полицейских, которые будут контролировать поток людей, таким образом люди не смогут передвигаться всей толпой;
3) Остановить движение на главной улице, пустить людей по небольшим «окольным» улочкам. Таким образом люди смогут посмотреть событие и не создать блокаду главной улицы.

Напишите отзыв о статье "Дункер, Карл"

Примечания

  1. Психология мышления. М., 1965. С. 78—79.
  2. Психология мышления. М., 1965. С. 130.
  3. Психология мышления. М., 1965. С. 131.
  4. Психология мышления. М., 1965. С. 33.
  5. Психология мышления. М., 1965. С. 93—94.

Сочинения

Переводы

  • Дункер К. Качественное (экспериментальное и теоретическое) исследование продуктивного мышления // Психология мышления. М., 1965. С. 21—85.
  • Дункер К. Психология продуктивного (творческого) мышления // Психология мышления. М., 1965. С. 86—234.

Избранные публикации

  • Duncker K. Zur Psychologie des produktiven Denkens. Berlin: Springer, 1935.
  • Duncker K. Behaviorismus und Gestaltpsychologie // Erkenntnis. 1932/1933. Vol. 3. Iss. 1. S. 162—176.
  • Duncker K. Lernen und Einsicht im Dienst der Zielerreichung // Acta Psychologica. Vol. 1. S. 77—82.
  • Duncker K. Ethical Relativity? An enquiry into the psychology of ethics // Mind. 1939. Vol. 48 (189). P. 39—57.
  • Duncker K. On pleasure, emotion, and striving // Philosophy and Phenomenological Research. Vol. 1 (4). P. 391—430.

Литература

  • [psychology.academic.ru/5170/Дункер_(Duncker)_Карл Дункер (Duncker) Карл] // Психологический словарь / И. М. Кондаков. 2000.

Ссылки

  • [parentsway.ru/single_v1_how_to_motivate_children.php#candle_problem Использование Сэмом Глаксбергом задачи Дункера со свечой (условие + решение), показывающая, как материальное вознаграждение влияет на творческие способности]

Отрывок, характеризующий Дункер, Карл

– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.