Дуньхуан

Дуньхуан
Цзюцюань
Площадь:	26960 км²
Перепись населения:	2010
Население:	140 000 чел.
Почтовые индексы:	736200
Телефонные коды:	937
www.dunhuang.gov.cn/

Дуньхуа́н (кит. упр. 敦煌, пиньинь: Dūnhuáng «Сердечный, сверкающий», уйг. دۈنخۇئاڭ, уйг. Дүнхуаң) — оазис и городской уезд в городском округе Цзюцюань китайской провинции Ганьсу, в древности служивший воротами в Китай на Великом шёлковом пути. Власти городского уезда размещаются в посёлке Шачжоу.

История

Современный город Дуньхуан был основан лишь в 1725 году невдалеке от тех мест, где находился Дуньхуан старый. Оба они располагаются в оазисе, окружённом пустынями, который издревле был перекрёстком торговых путей и местом отдыха торговых караванов (древнейшие находки китайского шёлка в Бактрии относятся приблизительно к 1500 году до н. э.). История древнего Дуньхуана неразрывно связана с буддийским пещерным монастырём Цяньфодун (поскольку караванная торговля в то время было делом крайне опасным, возникла необходимость в святилище, в котором можно было обратиться с мольбой о защите к высшим силам). Однако поселение в этих местах возникло ещё до прихода буддизма в Китай. Оно появилось как китайский военный форпост на границе со среднеазиатскими государствами, отношения с которыми существовали с глубокой древности, так как обуславливались взаимовыгодной торговлей

В 174 году до н. э. эти места захватили сюнну, и владели ими до тех пор, пока территорией не заинтересовался ханьский Китай. В 139 году до н. э. китайский император У-ди послал на запад миссию во главе с Чжан Цянем, чтобы заручиться поддержкой западных народов в борьбе с сюнну. В итоге Чжан Цянь провёл 10 лет в плену у сюнну, и вернулся в Китай только в 126 году до н. э. с донесением о новых странах — Бактрии, Персии и Фергане. Китайцам нужен был безопасный торговый путь в эти страны, поэтому в 121 году до н. э. они изгнали племена сюнну и стали обустраивать форпост, обнесённый защитными стенами. По всей вероятности, этот первый форпост и породил название «Дуньхуан» («сверкающий»), так как огни сторожевой вышки в ночи издали были видны караванам.

Форпост начал полноценно функционировать только в 111 году до н. э., а в 88 году до н. э. был официально создан Дуньхуанский округ (敦煌郡), в который вошло 6 уездов: Дуньхуан, Минъань, Сяогу, Юаньцюань, Гуанчжи и Лунлэ. Согласно ханьским документам общая численность населения созданного округа составляла всего 38 335 человек (11 200 дворов).

В 220 году империя Хань в Китае пала, после чего в районе Дуньхуана стали возникать разные мелкие самостоятельные княжества. В 336 году Дуньхуан вошёл во владения государства Ранняя Лян, и округ Дуньхуан был преобразован в область Шачжоу (沙州). Это было время усиленного проникновения и распространения в Китае буддизма. В 366 году монах Юэцзунь выдолбил в дуньхуанской горе первую пещеру для медитаций. За ним последовал монах Фалян, выдолбивший вторую. Так было положено начало знаменитому храму «Цяньфодун» (Пещера тысячи будд). Для усиления форпоста в 385 году в Дуньхуан были переселены более тысячи семей из южного Китая. Годом позже через Дуньхуан в Китай из Кучи приехал знаменитый буддийский монах Кумараджива, который был встречен с большим почётом. 14 лет спустя, в 400 году в Дуньхуане остановился и провёл целый месяц известный монах Фасянь, прежде чем отправиться в долгое паломничество по Индии в поисках буддийских текстов.

В 421 году Дуньхуан стал частью государства Северная Лян, а в 439 году попал в руки правителей империи Северная Вэй, сумевших объединить земли всего северного Китая. При этих империях продолжилось строительство храмовых пещер. Особенно приверженной буддийской мудрости была империя Северная Вэй, один из правителей которой — Юань Тайжун в 530—534 гг. отдал распоряжение о создании нового скриптория для копирования буддийских текстов и о строительстве новой храмовой пещеры (сегодня она фигурирует как пещера № 285).

В 535 году Дуньхуан стал принадлежать государству Восточная Вэй, и за небольшой период его владычества в горном монастыре было выдолблено ещё 12 пещер для буддийской литургии и медитаций. С 557 по 581 год Дуньхуан находился в составе государства Северная Чжоу, правители которого сначала строили и украшали пещеры, но в дальнейшем объявили гонения на буддистов и разрушили два дуньхуанских монастыря (Цяньфодун при этом сильно не пострадал). В 581 году государство Северная Чжоу было разгромлено Вэнь-ди, правителем империи Суй, и Дуньхуан попал под юрисдикцию нового китайского государства. К 589 году Вэнь-ди захватил весь Китай, объединив страну после долгой раздробленности. Он заботился об укреплении империи и одной из важных составляющих твёрдости устоев считал усиление веры. Так в 601 году он послал буддийских монахов в тридцать китайских округов с дарами в виде благовоний и священных реликвий, одним из адресатов был Дуньхуан. В 609 году Вэнь-ди отправился в путешествие по западным землям своей империи, и Дуньхуан здесь сыграл важную роль, так как через него на аудиенцию к императору прибыли посланники 27-ми центрально-азиатских княжеств. Дуньхуан стал для Китая важными воротами, через которые в страну поступали не только разные «экзотические» товары, но и иноземная культура, частью которой были разные религии. Этим путём в Китай пришли буддизм, манихейство и несторианство.

В 618 году в Китае установилась империя Тан, во время правления которой китайские культура и искусство достигли высочайшего расцвета. Дуньхуан стал частью Танской империи в 619 году, и за время правления этой династии в горном храме было создано и украшено более сотни буддийских пещер. В 642 году была завершена первая танская пещера, построенная по указанию семейства Цуй (№ 220). За ней последовали другие, как правило, украшенные живописью и скульптурой. Среди правителей ревностной буддисткой была знаменитая императрица У Цзэтянь, узурпировавшая власть в танском Китае; по её приказу в Дуньхуане была построена большая пещера, которую украшала колоссальная статуя Будды высотой 33 метра.

К VIII веку Дуньхуан стал процветающим буддийским центром. В 758 году население уезда составляло 16 250 человек при числе дворов 4 265. Буддийская община города (сангха) разрослась до примерно 1400 человек и составляла порядка 5 % от состава населения, в то время как в остальном Китае буддийские монахи составляли 1 % населения. Это позволило некоторым современным исследователям назвать Дуньхуан «буддийской столицей того времени». Подобно тому, как это было в остальном Китае, буддистами в первую очередь становились представители зажиточной и влиятельной верхушки общества. Многие из них интересовались не только религиозно-культовой, но и философской стороной учения. По мере всё большего распространения буддизма в широких слоях населения, важную роль стали играть мирские объединения «шэ», которые основывались при буддийских монастырях (число монастырей в Дуньхуане в танское время колебалось от 16 до 18). Эти объединения брали на себя обязанность по поддержанию функционирования буддийских монастырей, обязуясь делать пожертвования, обеспечивать похороны согласно обряду, поддерживать чистоту монастырей, ремонтировать и т. д., так как всё это считалось делом в высшей мере богоугодным. Правда, стремление руководства сангхи окружить себя «армией» подчинённых мирян, вызывало беспокойство у правителей Китая (например, в 674 году вышел указ о запрете части подобных объединений).

Тем временем в Гималаях набрало силу тибетское государство, и в 760 году его армия двинулась по торговым путям на север. В 781 году тибетцы захватили Дуньхуан и правили им до 848 года. Их почти 70-летнее владычество ознаменовалось строительством более чем пятидесяти буддийских пещер в храме Цяньфодун. В 848 году местный генерал Чжан Ичао изгнал тибетцев. Он выразил подчинение Китаю, однако правил Дуньхуаном практически автономно. Такое положение продолжалось до 920 года, и за это время в храме Цяньфодун прибавилось более семидесяти пещер.

В 907 году пала империя Тан, и север Китая был быстро захвачен представителями киданьской империи Ляо, однако известия об этих переменах несколько лет не доходили до Дуньхуана. Только в 910 году местный правитель Чжан Хуайфэн узнал о произошедшем, и поспешил основать своё местное княжество, в которое вошёл Дуньхуан и окрестности. В 920 году правителем княжества стал Цао Ицзинь, семейство которого автономно правило Дуньхуаном более столетия. Это происходило потому, что когда 960 году в Китае установилась новая всекитайская Империя Сун, границы нового китайского государства оказались далеко от Дуньхуана. За время владычества клана Цао было построено 26 новых пещер и около трёхсот восстановлено, а один из представителей клана — Цао Юаньчжун в 966 году восстановил огромную статую Будды в пещере (№ 96).

В 1006 году исламские армии, продвинувшись далеко на восток, разгромили Хотан — буддийское государство, которое было союзником дуньхуанского княжества. В связи с мусульманской угрозой в 1010 году множество манускриптов было спрятано и запечатано в одной из пещер (№ 17). В 1038 году появилось тангутское государство Западное Ся, которое, подобно Тибету, исповедовала тантрический буддизм. В 1072 году оно установило контроль над Дуньхуаном и продолжило строительство пещер, которые оформлялись уже в тантрическом духе. Владычество Западной Ся продолжалось до тех пор, пока не набрали силу монголы. В 1227 году они разбили войска Западной Ся, после чего захватили и разрушили Дуньхуан. В течение последующих 130 лет в храме Цяньфодун было построено всего несколько пещер в тантрическом стиле.

После того, как в 1279 году в Китае окончательно установила власть монгольская империя Юань, хан Хубилай, принявший тибетский буддизм, и понимавший важную роль торговли, восстановил Дуньхуан (1280 год). Несмотря на это, город так и не оправился; своё значение как важный пункт в торговле с западными странами он всё более терял, так как монголы имели свой собственный трансазиатский путь в Европу — через юг Сибири и южнорусские степи, и когда к власти в Китае пришла империя Мин (1368 год) Великий Шёлковый путь был официально закрыт, поскольку торговля стала осуществляться преимущественно морским путём. После этого Дуньхуан, а вслед за ним и другие оазисы, расположенные вдоль Великого Шёлкового пути, пришли в упадок. В 1404 году Китай держал там только один военный гарнизон для охраны западных рубежей — Шачжоуский караул (沙州卫). По мере ослабления минского Китая Дуньхуан вновь оказался в руках Тибета (1516 год). Все эти годы город постепенно вымирал.

В 1644 году в Китае установилась новая империя — Цин, которая распространила свою власть и на район Дуньхуана. В 1725 году вновь был создан Шачжоуский караул, который выстроил свои здания к востоку от руин старого города. В 1760 году Шачжоуский караул был преобразован в уезд Дуньхуан (敦煌县). Тем не менее, святые буддийские места всё более приходили в запустение. В 1820 году туда приехал знаменитый китайский учёный, специалист по исторической географии Сюй Сун. На установленной стеле он оставил важные сведения о деталях основания города и его истории. В 1831 году китайский учёный-чиновник Сюй Найгу написал поэму «Ода Пещерам тысячи Будд», а в 1879 году в Дуньхуан приехала первая европейская экспедиция из Австро-Венгерской империи.

Дальнейшая история Дуньхуана в основном связана с изучением его богатого литературного и художественного наследия. В 1900 году даосский монах Ван Юаньлу нашёл в пещере № 17 тайник с манускриптами (пещера получила название «Пещеры рукописей»). В 1907 году Аурель Стейн в ходе своего второго путешествия в Центральную Азию прибыл в Дуньхуан и выкупил у Ван Юаньлу 24 коробки с документами и 5 коробок с живописью на шелку, которые отправил в Британский музей. В 1908 году туда прибыл французский синолог Поль Пеллио, и после просмотра оставшихся документов, часть из них отправил в Национальную библиотеку Франции в Париже. В 1909 году китайские власти спохватились, и все оставшиеся документы вывезли на хранение в Пекин, поместив их в Министерстве образования, однако в 1910 году часть из них была украдена прямо из министерства. Но из-за того, что в следующем году в Китае произошла революция, кража так и не была расследована. В 1911 году была организована экспедиция в Дуньхуан японским аристократом Отани, в результате чего Япония приобрела несколько сот манускриптов. В 1914 году Аурель Стейн совершил ещё одну экспедицию, в ходе которой выкупил в Дуньхуане 600 манускриптов. В 1914—1915 годах в Дуньхуане работала русская экспедиция под руководством профессора Ольденбурга. В результате в Россию из Дуньхуана прибыли различные артефакты, снятые со стен росписи, манускрипты и живопись на шелку.

Чуть позже, в конце гражданской войны в России, в районе Могао в 1920—1921 годах оказались остатки Белой гвардии в количестве примерно 900 человек, которые использовали храмовые пещеры в качестве жилищ: об этом периоде напоминают почерневшие от кухонного чада статуи и сохранившиеся граффити на стенах. В 1939 году в Дуньхуане стояла армия Гоминьдана, в результате чего в храме Цяньфодун было повреждено множество росписей и статуй.

В 1949 году был образован Специальный район Цзюцюань (酒泉专区), и уезд Дуньхуан вошёл в его состав. В 1955 году Специальный район Цзюцюань и Специальный район Увэй были объединены в Специальный район Чжанъе (张掖专区), но в 1961 году Специальный район Цзюцюань был воссоздан. В 1970 году Специальный район Цзюцюань был переименован в Округ Цзюцюань (酒泉地区). В 1988 году уезд Дуньхуан был преобразован в городской уезд.

Постановлением Госсовета КНР от 18 июня 2002 года были расформированы округ Цзюцюань и городской уезд Цзюцюань, и образован городской округ Цзюцюань.

Административное деление

Городской уезд делится на 7 посёлков и 2 волости.

Транспорт

Дуньхуан расположен на трассе Годао 215 неподалёку от озера Юэяцюань.

Культурное наследие

С 1940-х годов началось бурное изучение наследия Дуньхуана. В 1941—1943 гг. знаменитый китайский художник и каллиграф Чжан Дацянь провёл в Дуньхуане два с половиной года. Для того, чтобы сделать копии стенных росписей храма и пронумеровать все пещеры, он пригласил в помощники тибетских монахов из Цинхая.

В 1942 году там уже работала археологическая бригада из китайского Центрального института исследований, а само место работ посетил Чан Кайши. В 1943 году Чжан Дацянь устроил выставку копий росписей Дуньхуана, которая имела широкий резонанс.

В 1944 году был основан Институт исследований Дуньхуана. В 1946 году состоялась первая научная Дуньхуанская конференция, а в Ланьчжоу прошла первая выставка дуньхуанского искусства. В том же году в Дуньхуан приехал учёный Дуань Вэньцзе, который прожил там 15 лет, изучая культурное наследие, итогом чего были его фундаментальные труды по истории и искусству Дуньхуана. В 1947 году прошла вторая Дуньхуанская конференция, а после установления коммунистической власти в Китае (1949 г.) был основан «Институт исследования культурных древностей Дуньхуана» (1951 г.).

В 1961 году Дуньхуану был придан статус «Китайской культурной сокровищницы национального значения». В 1987 году была основана «Академия Дуньхуана», а ЮНЕСКО внесла Могао в охранный список Мирового культурного наследия. В 1993 году в Дуньхуане прошла Международная конференция, посвящённая сохранению пещер Могао и других древних мест вдоль Великого шёлкового пути. В 2000 году прошла международная конференция в честь столетия со дня открытия «Пещеры рукописей».

Достопримечательности

На территории городского уезда находится памятник Всемирного наследия — раннебуддийский пещерный монастырь Цяньфодун. В находящихся там пещерах Могао в начале XX века была обнаружена библиотека, содержащая рукописи 406—995 годов. Её открытие принесло городу всемирную славу.

Песчаные дюны пустыни Такла-Макан используются для спуска на особой доске (сэндбординг — пустынный аналог сноубординга).

Библиография

• Чугуевский Л. И. «Мирские объединения шэ при буддийских монастырях в Дуньхуане» в сб. «Буддизм, государство и общество в странах Центральной и Восточной Азии в Средние века», М. 1982, стр. 63-97
• Скарпари М. Древний Китай, Китайская цивилизация от неолита до эпохи Тан. М. 2003, стр. 262—269
• Духовная культура Китая. Энциклопедия. т.6, М. 2010, стр. 575—579
• R. Whitfield, S. Whitfield, N. Agnew, Cave Temples of Dunhuang. Art and History on the Silk Road, The British Library, 2000, pp. 10–49
• Китайские документы из Дуньхуана. Вып. I. Факсимиле. Изд. текстов, пер. с кит., исслед. и прил. Л. И. Чугуевского, М. 1981
• Китайские рукописи из Дуньхуана. Памятники буддийской литературы. Изд. текстов и предисловие Л. Н. Меньшикова. М.1963
• Чугуевский Л. И. Хозяйственные документы буддийских монастырей в Дуньхуане. Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. VIII годичная научная сессия ЛО ИВАН, Л. 1972
• Agnew N., Conservation of Ancient Sites on the Silk Road. LA, Getty Conservation Institute, 1997
• Dunhuang Art, Through the Eyes of Duan Wenjie, Abhinav Publications, 1994
• Grousset R., Chinese art and Culture, NY, Orion Press 1959
• Mair, Victor H., Tun-huang Popular Narratives, Cambridge University Press, 1983
• Seckel, D., Buddhist Art of East Asia. Bellingham, Western Washington University, 1989
• Stein, M., Aurel, Ruins of Desert Cathay, 2 vols., 1912; rpt. NY, Dover Publications, 1987
• Waley, A., trans., Ballads and Stories from Tun-huang: An Anthology. NY, Macmillan Company, 1960
• Warner, L., The Long Old Road in China, NY, Doubleday, Page &Co., 1926
• Whitfield, R., Dunhuang: Caves of the Singing Sands, 2 vols., London, Textile and art Publications, 1995
• Whitfield, R., Farrer, A., Caves of the Thousand Buddhas: Chinese Art from the Silk Rute, London, British Museum, 1990
• Whitfield, S., Life Along the Silk Road, Berkley, University of California Press, 2000
• Whitfield, S., ed., Dunhuang Manuscript Forgeries. London, The British Library, 1999
• Whitfield, S. and Wood, F., eds., Dunhuang and Turfan: Contents and Conservation of Ancient Documents from Central Asia. London, The British Library, 1997
• Wriggins, S.H., Xuanzang: A Buddhist Pilgrim on the Silk Road. Boulder, Colo. Westview Press, 1996

Галерея

• Sand dunes (1).jpg

  Поющие песчаные дюны на восточном краю пустыни Кумтаг около Дуньхуана

• 20060424083413.jpg

  Скульптура в Дуньхуане, по мотивам фрески в Пещерах Могао, изображающая Апсару, которая играет на пипе, держа её за своей спиной.

• Dunhuang airport 9573.JPG

  Дуньхуанский аэропорт

• Dunhuang grottoes (Mogao cave).jpg

  Пещеры Могао, a.k.a. дуньхуанские гроты.

Ссылки

• [idp.orientalstudies.ru Международный Дуньхуанский проект (IDP)]

Отрывок, характеризующий Дуньхуан

Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.