Дун Сянь
| Дун Сянь |
Дун Сянь (кит. трад. 董賢, упр. 董贤, пиньинь: Dǒng Xián, 23 — 1 гг. до н. э.) — китайский чиновник времён династии Хань.
О ранних годах Дун Сяня ничего не известно. К моменту восхождения на престол императора Сяоай-ди (7 г. до н. э.) он занимал при дворе мелкую секретарскую должность «лан» (郎). В 4 году до н. э., когда ему исполнилось 19 лет, он имел чиновничий ранг «шичжун» (侍中) и занимал должность смотрителя конюшен «фума дувэй» (駙馬都尉).
С 4 года до н. э. Дун Сянь стал императорским фаворитом; предполагается, что между ним и императором была гомосексуальная связь. Дун Сянь всегда сопровождал императора за пределами дворца, получал от него большие суммы денег, жена Дун Сяня получила беспрецедентное право свободного входа во дворец и выхода из дворца, а сестра Дун Сяня стала императорской наложницей с рангом, уступающим лишь императрице. Отец Дун Сяня — Дун Гун — стал министром снабжения дворца. По приказу императора императорский архитектор выстроил для Дун Сяня резиденцию напротив дворца, которая была столь роскошной, что сама напоминала императорский дворец. Император давал Дун Сяню лучшее оружие из императорской оружейной и драгоценности из императорской сокровищницы, а место для будущей могилы Дун Сяня было выбрано по правую руку от будущей могилы самого императора.
В 3 году до н. э. император решил дать Дун Сяню дворянский титул «хоу», но не мог найти подходящего повода. Тогда Фу Цзя, принадлежавший к клану бабушки императора, разработал план, в соответствии с которым Сифу Гун и Сунь Чун через евнуха Сун Хуна донесли, что дунпинский князь Лю Юнь занимается колдовством. Князь был разжалован в простолюдины и совершил самоубийство, а император заявил, что о заговоре сообщил не Сун Хун, а Дун Сянь, и дал Дун Сяню, Сифу Гуну и Сунь Чуну титулы «хоу».
Многие чиновники пытались убедить императора не награждать и не продвигать фаворита, но император очень резко реагировал на нападки на своего любовника, и те, кто пытался выступить с подобными предложениями, расставались с должностями, а то и с жизнью; среди пострадавших были главный министр Ван Цзя (был арестован и совершил самоубийство), командующий обороной столицы Уцзян Лун (был смещён с должности), главный дворцовый секретарь Чжэн Чун (умер в тюрьме), губернатор столичной провинции Сунь Бао (потерял пост за то, что вступился за Чжэн Чуна), командовавший войсками дядя императора Дин Мин (друг Ван Цзя, ушёл в отставку).
Когда в конце 2 года до н. э. умер от болезни Вэй Шан, сменивший Дин Мина на посту командующего вооружёнными силами, император сделал 22-летнего Дун Сяня главнокомандующим войсками и ответственным за оборону столицы, причём всех шокировало то, что текст указа о назначении на должность копировал обороты из указа, которым мифический император Яо передал трон императору Шуню.
Несмотря на назначении на высокий пост, Дун Сянь продолжал повсюду сопровождать императора и не занимался положенными этим постом делами. Многие члены клана Дун также получили должности при дворе.
В 1 году до н. э. император неожиданно скончался, не имея наследника. На смертном одре он пожелал передать трон Дун Сяню, но сановники проигнорировали императорскую волю. Дун Сянь, будучи главнокомандующим вооружёнными силами, имел большую власть, но его парализовало известие о смерти любовника, а Великая вдовствующая императрица Ван (мать приёмного отца покойного императора) не стала терять времени: она пришла в императорский дворец, похитила императорскую печать, и передала командование императорской гвардией от неспособного действовать Дун Сяня своему племяннику Ван Ману. Ван Ман поручил императорскому секретариату издать приказ о смещении Дун Сяня, обвинив его в том, что тот не прислуживал императору, когда он болел. Дун Сяню было запрещено входить во дворец, а на следующий день он был лишён всех постов. Той же ночью Дун Сянь и его жена совершили самоубийство, и были быстро захоронены, но Ван Ман велел эксгумировать тела и перезахоронить их в тюрьме. Клан Дун был изгнан в провинцию Гуандун, а их имущество было конфисковано в императорскую казну.
Отношения между императором Сяоай-ди и Дун Сянем привели к появлению в китайском языке выражения «страсть отрезанного рукава» (斷袖之癖), ставшего иносказательным обозначением гомосексуальных отношений. Утверждается, что однажды, когда император и Дун Сянь спали в одной постели, император, проснувшись, обнаружил, что Дун Сянь спит на рукаве императорского одеяния. Чтобы не побеспокоить сон любимого, император отрезал рукав своей одежды, и лишь потом встал.
Напишите отзыв о статье "Дун Сянь"
Отрывок, характеризующий Дун Сянь
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
