Дурова, Надежда Андреевна
Надежда Андреевна Дурова | |
Надежда Дурова | |
Дата рождения |
17 сентября (28 сентября) 1783 |
---|---|
Место рождения | |
Дата смерти | |
Место смерти | |
Принадлежность | |
Род войск |
кавалерия |
Звание | |
Награды и премии |
Наде́жда Андре́евна Ду́рова (известна также под именем Алекса́ндра Андре́евича Алекса́ндрова; 17 (28) сентября 1783 [1] — 21 марта (2 апреля) 1866) — русская кавалеристка, офицер Русской Императорской армии, участница Отечественной войны 1812 года (известна как кавалерист-девица); писатель. В литературе и СМИ её часто называют первой русской женщиной-офицером, что в целом не соответствует истине[К 1].
Содержание
Биография
Детство и юность
Родилась в Сарапуле 17 (28) сентября 1783 года (а не в 1789 или 1790 году, который обыкновенно указывают её биографы, основываясь на её же «Записках».[2] Возраст она себе уменьшила, так как казакам, где она служила, полагалось носить бороду и ей пришлось выдать себя за 14-летнего юношуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2769 дней]). У Надежды был младший брат.
Родилась Дурова в семье гусарского ротмистра Андрея Васильевича Дурова и Надежды Ивановны Александрович, дочери полтавского помещика[3], вышедшей за него против воли родителей[4]. Отец и мать Дуровой с первых дней должны были вести скитальческую полковую жизнь. Мать, энергичная и вспыльчивая по характеру и, кроме того, страстно желавшая иметь сына, возненавидела дочь. И однажды, когда Надежда в возрасте одного года долго плакала в карете, она выхватила её из рук няни и выбросила в окно. Окровавленного младенца подобрали гусары. Отец после этого отдал Надежду на воспитание гусару Астахову. «Седло, — говорит Дурова, — было моею первою колыбелью; лошадь, оружие и полковая музыка — первыми детскими игрушками и забавами»[4]. В такой обстановке ребёнок рос до 5 лет и усвоил себе привычки и наклонности резвого мальчика.
В 1789 отец подал в отставку и получил место городничего в городе Сарапуле Вятской губернии. И она опять стала воспитываться матерью. Мать стала приучать её к рукоделию, хозяйству, но у неё ничего не получалось путного и поэтому это ей не нравилось, и она втихомолку продолжала проделывать «военные штуки». Когда она подросла, отец подарил ей черкесского коня Алкида, езда на котором скоро стала её любимым занятием.
Восемнадцати лет была выдана замуж за судебного заседателя Василия Степановича Чернова, и через год у неё родился сын Иван (об этом в «Записках» Дурова не упоминает). К сыну, как и её мать к ней, она не питала никаких чувств. Согласия между супругами не было, и Надежда покинула мужа, оставив ему сына. Своим возвращением домой она снова вызвала гнев матери. Затем, влюбившись в казачьего есаула, ускакала с ним на Алкиде в 1806 году вслед за полком, переодевшись в казачье платье.
Кавалерист-девица
Некоторое время Дурова жила со своим есаулом под видом денщика. Но через некоторое время покинула его. Шесть лет, когда происходили эти события, она вычеркнула из своей жизни, написав в книге, что она родилась на шесть лет позже. Так как казаки обязаны были носить бороды и рано или поздно она была бы разоблачена, она добралась до кавалерийского Коннопольского уланского полка (где бород не носили) и попросилась на службу, назвавшись Александром Васильевичем Соколовым, сыном помещика. В полку удивились, что дворянин носит казачий мундир, но, поверив её рассказам, зачислили в полк товарищем (чин рядовых дворянского происхождения).
Она участвовала в битвах при Гуттштадте, Гейльсберге, Фридланде, всюду обнаруживала храбрость. За спасение раненого офицера в разгар сражения была награждена солдатским Георгиевским крестом и произведена в унтер-офицеры. Поразительно, но участвуя в сражениях, она ни разу не пролила чужую кровь.
Её конь Алкид неоднократно спасал её жизнь и для неё стало страшным потрясением происшествие, повлёкшее за собой нелепую смерть коня. Застоявшись в стойле, он стал прыгать через плетни и насмерть распорол себе брюхо одним из колов.
Она находилась в Тильзите, когда там подписывался Тильзитский мир. Выдало её письмо отцу, написанное перед сражением, в котором она просила прощения за причинённую боль. Отец, задействовав все свои связи, разыскал её и потребовал вернуть в родительский дом. Это письмо живший в столице дядя показал знакомому генералу, и вскоре слух о кавалерист-девице дошёл до Александра I. В полку её лишили оружия и свободы передвижения и отправили с сопровождением в Санкт-Петербург, где её сразу принял император Александр I.
Император, поражённый самоотверженным желанием женщины служить родине на военном поприще, разрешил ей остаться в армии. А чтобы родня больше не смогла её найти, перевёл её в Мариупольский гусарский полк в чине подпоручика под именем Александрова Александра Андреевича, производным от его собственного, и разрешил обращаться к нему с просьбами.
«Меня назначили в эскадрон к ротмистру Подъямпольскому, прежнему сослуживцу моему в Мариупольском полку. Доброму гению моему угодно, чтоб и здесь эскадронные товарищи мои были люди образованные: Шварц, Чернявский и два брата Торнези, отличные офицеры в полку по уму, тону и воспитанию. Подъямпольский не дал мне ещё никакого взвода; я живу у него; всякий день взводные начальники приезжают к нам, и мы очень весело проводим наше время» — из записок кавалерист-девицы Дуровой.
Но вскоре Надежде пришлось перевестись из гусар опять в уланы, так как командир полка был очень недоволен, что Александр Андреевич никак не сделает предложение его дочери, в него влюблённой.
Вскоре после этого Дурова уехала в Сарапул к отцу, прожила там более двух лет и в начале 1811 вновь явилась в полк, на этот раз — в Литовский уланский.
В Отечественную войну она командовала полуэскадроном. Участвовала в сражениях под Смоленском, Колоцким монастырем, при Бородине защищала Семёновские флеши, где была контужена ядром в ногу, и уехала для лечения в Сарапул. Позднее была произведена в чин поручика, служила ординарцем у Кутузова[5], который знал, кто она.
В мае 1813 года она снова появилась в действующей армии и приняла участие в войне за освобождение Германии, отличившись при блокаде крепости Модлина и взятии города Гамбурга.
В 1816 году, уступив просьбам отца, она вышла в отставку в чине штабс-ротмистра и пенсионом и жила то в Сарапуле, то в Елабуге. Ходила она постоянно в мужском костюме, все письма подписывала фамилией Александров, сердилась, когда обращались к ней, как к женщине, и вообще отличалась, с точки зрения своего времени, большими странностями. Историк Елена Сенявская не исключает, что подобное поведение могло объясняться транссексуальностью[6]. Сама Дурова также косвенно подтверждала такие предположения, написав в своей книге «Записки кавалерист-девицы» следующее: Два чувства, столь противоположные — любовь к отцу и отвращение к своему полу, — волновали юную душу мою с одинаковою силою, и я с твердостию и постоянством, мало свойственными возрасту моему, занялась обдумыванием плана выйти из сферы, назначенной природою и обычаями женскому полу.[4]
Остаток жизни Дурова провела в маленьком домике в городе Елабуге в окружении лишь своих многочисленных подобранных собак и кошек. Она жила у младшего брата.
Умерла Надежда Андреевна 21 марта (2 апреля) 1866 в Елабуге Вятской губернии в возрасте 82 лет, похоронена на Троицком кладбище. Она завещала отпевать себя, как раба Божьего Александра, но священник нарушать церковные правила не стал. При погребении ей были отданы воинские почести.
Дети
Записи в метрических книгах Вознесенского собора города Сарапула сохранили свидетельства о её венчании и крещении сына. Сын Дуровой — Иван Васильевич Чернов — был определён на учёбу в Императорский Военно-сиротский дом, откуда был выпущен в чине 14-го класса в возрасте 16 лет по состоянию здоровья.
Однажды он прислал матери письмо, спрашивая её благословения на брак. Увидев обращение «маменька», она, не читая, бросила письмо в огонь. И только после того, как сын прислал письмо с просьбой к Александру Андреевичу, она написала «благославляю».
Коллежский советник Иван Васильевич Чернов был в 1856 году похоронен на Митрофаньевском кладбище — он скончался на 10 лет раньше своей матери на 53-м году жизни. Женой его, вероятно, была Анна Михайловна, урожденная Бельская, скончавшаяся в 1848 году в возрасте 37 лет[7].
Сотрудниками Музея-усадьбы Н. А. Дуровой были установлены связи с прямыми потомками её брата Василия, живущими во Франции.
Литературная деятельность
Дурова с Пушкиным познакомилась через своего брата Василия. Однажды Василий привел Пушкина в восторг своим наивным цинизмом и несколько дней Пушкин не мог оторваться от разговора с ним и в итоге после проигрыша в карты довез его с Кавказа до Москвы. Василий был помешан на одном пункте — ему непременно нужно было иметь сто тысяч рублей. Однажды он прислал Пушкину мемуары сестры (с тоски стала писать), и Пушкин оценил оригинальность этих записок.
В «Современнике» (1836, № 2) были напечатаны её мемуары (впоследствии вошедшие в её «Записки»). Пушкин глубоко заинтересовался личностью Дуровой, писал о ней хвалебные, восторженные отзывы на страницах своего журнала и побуждал её к писательской деятельности. В том же году (1836) появились в двух частях «Записки» под заглавием «Кавалерист-Девица». Прибавление к ним («Записки») вышло в 1839. Они имели большой успех, побудивший Дурову к сочинению повестей и романов. С 1840 года она стала печатать свои произведения в «Современнике», «Библиотеке для чтения», «Отечественных записках» и др. журналах; затем они появлялись и отдельно («Гудишки», «Повести и рассказы», «Угол», «Клад»). В 1840 году вышло собрание сочинений в четырёх томах.
Одна из главных тем её произведений — раскрепощение женщины, преодоление разницы между общественным статусом женщины и мужчины
. Все они в своё время читались, вызывали даже хвалебные отзывы со стороны критиков, и до сих пор вызывают внимание своим простым и выразительным языком.Библиография
- Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы. 1836. первое издание.
- Надежда Дурова. Записки Александрова (Дуровой). — М.: В типографии Николая Степанова, 1839.
- Дурова Н. А. Записки кавалерист-девицы / Подготовка текста и примеч. Б. В. Смиренского. — Каз.: Татарское книжное издательство, 1966.
- Дурова Н. А. Избранные сочинения кавалерист-девицы / Сост., вступит. ст. и примеч. Вл. Муравьева. — М.: Московский рабочий, 1983.
- Дурова Н. А. Избранное / Сост., вступ. ст. и примеч. В. В. Афанасьева. — М.: Сов. Россия, 1984.
- Дурова Н. А. Избранные сочинения кавалерист-девицы / Сост., вступит. ст. и примеч. Вл. Б. Муравьева. — М.: Московский рабочий, 1988 (Библиотека «Московского рабочего»).
- Дурова Н. А. Русская амазонка. Записки. — М.: Захаров, 2002. — 384 с. 5 000 экз.
- Дурова Н. А. Избранные сочинения / Сост. О. Айкашева. — Елабуга: ЕлТИК, 2013. — 480 с. — 1000 экз.
- Nadezhda Durova. Cavalry Maiden. Journals of a Russian Officer in the Napoleonic Wars. / Translated by Mary Fleming Zirin. — Bloomington & Indianapolis: Indiana University Press, 1988.
- Nadeschda Durowa. Die Offizierin. Das ungewöhnliche Leben der Kavalleristin Nadeschda Durowa, erzählt von ihr selbst. Aus dem Russischen von Rainer Schwarz. Mit einer biographischen Notiz von Viktor Afanasjew, übersetzt von Hannelore Umbreit. Leipzig: Gustav Kiepenheuer-Verlag,
Память
- Памятники
- Памятник в Сарапуле[8]
- Памятник в Елабуге у входе перед Троицким кладбищем
- Музеи
- В Елабуге — единственный в России музей-усадьба кавалерист-девицы Надежды Дуровой.
- Опера
- опера «Надежда Дурова» А. Богатырёва.
- Фильмография
- Считается, что Надежда Дурова послужила прототипом Шурочки Азаровой — героини пьесы Александра Гладкова «Давным-давно» и фильма Эльдара Рязанова «Гусарская баллада». Однако сам автор опровергает это (см. «Давным-давно»)
- Фильм «То мужчина, то женщина» (режиссёр Александр Наговицын), СССР, Свердловская к/ст по заказу Гостелерадио, 1989, 2 серии.
- Нумизматика
- В 2012 году Центральным банком Российской Федерации была выпущена монета (2 рубля, сталь с никелевым гальваническим покрытием) из серии «Полководцы и герои Отечественной войны 1812 года» с изображением на реверсе портрета штабс-ротмистра Н. А. Дуровой[9].
Другие похожие биографии
- В это же время под именем собственного брата воевала Тихомирова Александра. Тайна открылась только после её героической гибели.
- Примерно в это же время в австрийской армии служила итальянка Франческа Сканагатта, а в прусской кавалерии — Элеонора Прохазка.
- Также в кавалерии, и та же благодаря покровительству особ королевских кровей — принцу Вильгельму и его жене, в прусской армии на стороне шестой коалиции воевала Луиза Кессених.
- В начале XX века подвиг Надежды Дуровой повторила будущий кавалер Георгиевского креста Ольга Николаевна Кабанова, скрывшая свой пол и вступившая под именем Олег добровольцем в Русскую армию с началом Первой мировой войны, позднее — вольноопределяющимся в Добровольческую армию белых с началом Гражданской войны. Ольга Николаевна скрывала свой пол даже в эмиграции — до середины 1920-х годов — когда открыла свою тайну своему боевому товарищу, с которым после этого вскоре обвенчалась в Белграде.
- В XX веке Надежду Дурову сравнивают также с Александрой Митрофановной Ращупкиной, которая в годы Великой Отечественной войны стала механиком-водителем танка Т-34 и более трёх лет скрывала от своих однополчан, что она — женщина[10][11][12].
Напишите отзыв о статье "Дурова, Надежда Андреевна"
Литература
- Биография Дуровой. // Вятские Губернские Ведомости. 1866. № 28.
- Биография Дуровой. // Всемирная Иллюстрация. 1887.
- Блинов Н. Н. [memoirs.ru/rarhtml/Blin_IV88_31_2.htm «Кавалерист-девица» и Дуровы. (Из Сарапульской хроники)] // Исторический вестник, 1888. — Т. 31. — № 2. — С. 414—420.
- [memoirs.ru/texts/durova_n.htm Надежда Андреевна Дурова. Материалы к её биографии / Сообщ. Ф. Ф. Лашманов]. // Русская старина, 1890. — Т. 67. — № 9. — С. 657—665.
- Надежда Дурова. Русская амазонка (1783—1866) // Кирсанов В. 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы. — М.: 2005.
- Некрасова Е. С. [www.memoirs.ru/rarhtml/Nekrasova_IV90_9.htm Надежда Андреевна Дурова. (Псевдонимы: Девица-Кавалерист, Александров). (1783—1866)] // Исторический вестник, 1890. — Т. 41. — № 9. — С. 585—612.
- Суворин. Кавалерист-девица и Пушкин // Новое Время. 1887 (по поводу выхода в свет книги Байдарова «Кавалерист-девица Александров-Дурова»).
- Энциклопедический Лексикон Плюшара (т. XVII).
- Стрельникова И. «Надежда Дурова: уланская баллада». // 7 дней. — 2011. — № 5.
- Чарская Л. А. Смелая жизнь. — М.: Детская Литература, 1991. — 238 с.
Комментарии
- ↑ Среди её предшественниц можно назвать [www.gipanis.ru/?level=1256 Татьяну Маркину], а также служащих Амазонской роты, имевший свой офицерский корпус. Также на русскую службу брали иностранок, к примеру Ласкарина Бубулина стала адмиралом Российского императорского флота. Кроме того, русские императрицы также имели офицерские звания — например [mreadz.com/read359334/p49 были полковницами] Преображенского полка.
Примечания
- ↑ Надежда Дурова. [adjudant.ru/lib/du22.htm Дополнение к "Кавалерист-девице"] // [adjudant.ru/lib/du00.htm Записки Александрова (Дуровой)]. — М.: В типографии Николая Степанова, 1839.
- ↑ Дурова // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Плюснин С. [www.azinlib.ru/kraevzam/plusnin/ Отец знаменитой Надежды] // Комсомолец Удмуртии : газета. — 1983. — № за 18 октября.
- ↑ 1 2 3 Дурова Н. А. Записки кавалерист-девицы. — Л.: Лениздат, 1985.
- ↑ Российский энциклопедический словарь. Кн. 1. / глав. ред. А. М. Прохоров. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. — С. 488. — ISBN 5-85270-324-9; 5-85270-292-7.
- ↑ Елена Сенявская. [krotov.info/library/18_s/en/yavskaya_03.htm Психология войны в XX веке: исторический опыт России. Гл. 4. Женщины на войне — феномен XX века. Дореволюционная ситуация: исключение из правил]. Проверено 15 июля 2014.
- ↑ [www.museum.ru/N41860 Поиски увенчались успехом]
- ↑ [www.izvestiaur.ru/news/view/7194601.html Отреставрированный памятник Надежде Дуровой открыли в Сарапуле]
- ↑ [www.cbr.ru/bank-notes_coins/base_of_memorable_coins/coins1.asp?cat_num=5710-0009 Серия: Полководцы и герои Отечественной войны 1812 года]
- ↑ Ася Кандаурова. [www.kp.ru/daily/26203.3/3088937/ Три года танкист скрывал, что он - женщина]. Комсомольская правда (6 марта 2014). Проверено 13 сентября 2014.
- ↑ Вадим Кожуховский. [old.redstar.ru/2006/09/09_09/2_02.html Танкист, да Вы — девица!]. Красная Звезда (9 сентября 2006). Проверено 13 сентября 2014.
- ↑ Антон Тимофеев. [www.eg.ru/print/melochi/7979/ Крепкий орешек]. Экспресс газета (28 июня 2006). Проверено 13 сентября 2014.
Ссылки
- Дурова // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [adjudant.ru/lib/du00.htm Записки]
- [art16.ru/gallery2/v/tatarstan/elabuga/durova/ Фотографии в доме-музее Н. А. Дуровой в Елабуге]
- Филатова В. А. [litmisto.org.ua/?p=26004 Образ города в записках Н. Дуровой «Кавалерист-девица. Происшествие в России»]
Отрывок, характеризующий Дурова, Надежда Андреевна
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
- Родившиеся 28 сентября
- Родившиеся в 1783 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Сарапуле
- Умершие 2 апреля
- Умершие в 1866 году
- Умершие в Елабуге
- Кавалеры знака ордена Святого Георгия
- Русские писатели XIX века
- Мемуаристы Российской империи
- Офицеры Российской империи
- Участники Наполеоновских и Революционных войн
- Женщины в войнах
- Первые женщины в профессии
- Участники Отечественной войны 1812 года
- Писательницы России XIX века
- Трансгендеры
- Похороненные в Елабуге
- Окружение Пушкина