Дурылин, Сергей Николаевич

Сергей Дурылин
Имя при рождении:	Сергей Николаевич Дурылин
Род деятельности:	литератор, искусствовед, профессор
Место рождения:	Москва
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Место смерти:	Болшево

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Сергей Николаевич Дурылин (14 [26] сентября 1886, Москва — 14 декабря 1954, Болшево) — русский педагог, богослов, литературовед, религиозный писатель и поэт (псевдонимы: Сергей Северный, Р. Артем, Библиофил, М. Васильев, С. Д., И. Комиссаров, Н. Кутанов, В. Никитин, Д. Николаев, С. Николаев, Д. Николаев-Дурылин, Н. Сергеев, М. Раевский, С. Раевский, Сергей Раевский).

Биография

Родился в купеческой семье. Отец, Николай Зиновьевич (1832—1899), принадлежал к старому купеческому калужскому роду и в одиннадцатилетнем возрасте был отдан в «мальчики» к богатому московскому купцу Капцову; дослужился до приказчика и на свадьбу, как сообщают некоторые исследователи, получил от хозяина в подарок лавочку близ Ильинских ворот. Н. З. Дурылин имел всего две лавки — на Ильинке возле церкви Никола «Большой крест» и в Богоявленском переулке — но был настолько уважаемым членом московского купечества, что получил приглашение на коронацию Николая II. О своей матери, Анастасии Васильевне, в одном из писем С. Н. Дурылин писал: «Мать моя… я имею некоторое основание думать, что её отец был не то лицо, которое значилось им официально, — не троице-сергиевский мещанин Кутанов, а один из представителей древнего русского княжеского рода» Дашковых. Но это была вторая жена отца — первая умерла, оставив ему одиннадцать детей. Семья жила в собственном доме в Плетешковском переулке.

Учился в 4-й Московской мужской гимназии, ушел из 6-го класса гимназии (декабрь 1903 года), поводом для ухода из гимназии послужило несогласие с господствующей системой образования. В 1903 году познакомился с Н. Н. Гусевым, секретарём толстовского издательства «Посредник» — с 1904 года Дурылин — сотрудник этого издательства. В дальнейшем он — автор журналов «Свободное воспитание» (1907—1913) (с 1907 года — секретарь редакции); «Маяк» (1909—1913), «Весы» (1909), «Русская мысль», «Известия археологического общества изучения русского Севера» (1913), «Известия общества изучения Олонецкой губернии» (1913); альманаха «Труды и дни» (1913); газет «Новая Земля» (1910, 1912), «Русские Ведомости» (1910—1913) и ряда других печатных изданий.

Занимался частной педагогической деятельностью, среди его учеников Игорь Ильинский, Борис Пастернак. В позднейшей автобиографии Пастернак пишет о С. Н. Дурылине: «Это он переманил меня из музыки в литературу…».

С 1906 по 1917 год совершил ряд поездок по русскому Северу — Олонецкая губерния, Архангельск, Соловецкий монастырь, Кандалакша, Лапландия, Кемь, берега Норвегии, Пудож, Петрозаводск, старообрядческим местам Заволжья (1913—1915) и Калужской губернии (г. Боровск, 1915). Причина этих путешествий была не только археолого-этнографической. Поездки Дурылина вполне вписываются в общую традицию интеллигентских «духовных путешествий» и интереса к расколу.

В 1910 году совершился перелом в жизни Дурылина: он вернулся к «вере отцов», которая была потеряна в гимназические годы. В 1910—1914 годах он учился в Московском Археологическом институте; темой его выпускной работы стала иконография Святой Софии.

В 1911—1913 годах регулярно посещал ритмический кружок Андрея Белого при издательстве «Мусагет». В 1911 году в «Мусагете» вышла «Антология», где в числе авторов значился Сергей Раевский.

С осени 1912 года Дурылин был секретарём Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева (МРФО) — вплоть до его закрытия: последнее заседание общества состоялось 3 июня 1918 года. Статьи и исследования этого периода представляют собой опубликованные тексты докладов в МРФО: «Судьба Лермонтова» (1914); «Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика» (1916); «Россия и Лермонтов. К изучению религиозных истоков русской поэзии» (1916); О религиозном творчестве Н. С. Лескова (1916).

В 1913 году в издательстве «Мусагет» была опубликована его книга «Рихард Вагнер и Россия. О Вагнере и будущих путях искусства», в которой он впервые использовал образ «незримого града Китежа» как подлинного основания русской духовной культуры. В этом же, 1913 году, в книгоиздательстве «Путь» вышла ещё одна книга на китежскую тему — «Церковь Невидимого Града. Сказание о граде-Китеже». В 1911—1913 годах Дурылин был близок к добролюбовцам П. П. Картушину и Н. Г. Суткову; на средства Картушина было предпринято издание Лао-цзы, вышедшее в 1913 году в обложке работы В. А. Фаворского с вступительной статьёй и примечаниями Дурылина, сделанными по китайским источникам — материалы предоставил переводчик — Д. П. Кониси.

В июле 1915 года Дурылин признавался в одном из писем: «Я был на пороге двух аскетизмов: в юности рационалистического интеллигенского, теперь стою на пороге полумонашеского… И я знаю, что должен стоять, постояв, переступить этот порог и уйти». Он уехал в Оптину пустынь с решимостью уйти в монастырь, но оптинский старец Анатолий посчитал, что он пока не готов к этому. Летом 1916 года в «Богословском вестнике» о. Павла Флоренского была опубликована работа Дурылина [www.bogoslov.ru/bv/data/189052/614/493/1234/4170_1916_07-08_03.djvu «Начальник тишины»], в которой впервые звучит тема Оптиной пустыни как реального воплощении «Града Незримого».

В 1919 году Дурылин переселился в Сергиев Посад — занимался описью лаврских реликвий XVII века и готовился к принятию священнического сана. Был рукоположен в целибатные священники в марте 1920 года, служил в Церкви Николая Чудотворца в Клённиках, под руководством о. Алексея Мечёва. Здесь Дурылин познакомился со своей будущей женой — Ириной Алексеевной Комиссаровой. В 1921 году был назначен настоятелем в Боголюбскую часовню (ныне разрушена) у Варварских ворот Китайгородской стены.

20 июня 1922 года последовал арест о. Сергия Дурылина, полгода Бутырская и Владимирская тюрьмы и последующая ссылка в Челябинск, где до 1924 года он заведовал археологическим отделом Челябинского музея. Существует версия о сложении Дурылиным священнического сана, но документального подтверждения её в архивах Московской Патриархии не обнаружено. С 1924 года Дурылин начал вести записки «В своем углу», где фиксировал самые разные проявления своей жизни, включая в них переписку с друзьями, которые не оставили его — письма Нестерова, Волошина, Богаевского, Пастернака, Звягинцевой, Фалька, Чулкова; последняя тетрадь «Углов» была завершена в 1939 году, однако работа над корпусом текста в 1500 страниц продолжалась вплоть до 1941 года. В ссылке были написаны важнейшие разделы будущей книги о М. В. Нестерове, посвящённые циклу картин о Сергии Радонежском; рукопись была послана Нестерову, который, не скрывая своей радости от прочитанного написал: «так о моих „Сергиях“ ещё не писали».

В конце 1924 года вернулся в Москву, работал внештатным сотрудником ГАХНа по «социологическому отделению», жил и работал в Мураново. В 1927 году — новая ссылка — в Новосибирск, заменённый на Томск.

В 1930 было получено разрешение на переезд в Киржач, а через несколько лет состоялся переезд в Москву, омрачившийся трагедией: при перевозке сгорел багаж, где были рукописи и бесценные книги, многие с автографами. Однако это обстоятельство, тяжело подействовавшее на психику Дурылина, способствовало переходу его от литературоведения к театроведению. В середине 1930-х годов — он старший научный сотрудник Музея Малого театра и один из самых популярных театральных критиков; проводил широкую лекционную работу. С 1938 года — сотрудник ИМЛИ

С 1936 года до своей смерти жил в Болшеве (ныне район города Королёв). Здесь Дурылин продолжал и систематизировал свои исследования о Н. С. Лескове, К. Н. Леонтьеве, В. В. Розанове, ранних славянофилах; богословские труды, прозаические сочинения, стихи разных лет.

В 1944 году С. Н. Дурылину было присвоено звание доктора филологических наук; с 1945 года он — профессор, заведующий кафедрой истории русского и советского театра ГИТИСа; также, старший научный сотрудник сектора истории театра вновь организованного Института истории искусств АН СССР.

В 1949 году за исследования в области русской классической драматургии, сценической истории пьес, изучение проблем актёрского творчества Дурылин был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Архив С. Н. Дурылина находится в РГАЛИ фонд номер [guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html?bid=145&fund_id=48080 2980] и в Мемориальном Доме-музее С.Н.Дурылина.

С.Н. Дурылин похоронен в Москве, на Даниловском кладбище.

Семья

Жена: Ирина Алексеевна Комиссарова (1899—1976). Родилась в крестьянской семье в деревне Сытино Смоленской губернии. После смерти матери её отец взял тринадцатилетнюю дочь с собой в Москву, где в 1920 году она познакомилась с С. Н. Дурылиным, когда он после вечерни в храме на Маросейке проводил беседы.

Память

В городе Королёв в микрорайоне Болшево находится «Музей-квартира Сергея Николаевича Дурылина». В честь Дурылина названа одна из городских улиц города Королева и Болшевская городская библиотека № 2. Городской администрацией Королёва с 2008 года учреждена «Литературная премия памяти Сергея Николаевича Дурылина» — в конкурсе принимают участие прозаики, поэты, публицисты, детские писатели в пяти номинациях: «Проза», «Поэзия», «Драматургия», «Литературоведение», «Публицистика» и «Открытие года».

Примечания

В Викитеке есть статья об этом авторе — см. Сергей Николаевич Дурылин

Исследования, посвященные С. Н. Дурылину

• Кузьмина В. Д. «С. Н. Дурылин» // Сообщения Института истории искусств. — Вып. 6. Театр. — М. 1955.
• Грабарь И. Э. «О С. Н. Дурылине»; список работ Дурылина // Сообщения Института истории искусств. — Вып. 6. Театр. — М. 1955.
• «Отец Иосиф Фудель». Публ. Н. С. Фуделя, Г. Б. Кремнева, С. В. Фомина // Литературная учёба. — М.,1996. — Кн.3
• Буздыгар М. А. [cyberleninka.ru/article/n/zhiznennyy-put-i-duhovnye-iskaniya-s-n-durylina-1900-1924 Жизненный путь и духовные искания С. Н. Дурылина (1900—1924)] // Вестник ПСТГУ. — 2003. — № 1.
• Макаров В. Г. Следственное дело 1922-го года священника С. Н. Дурылина // Интеллигенция России и Запада в ХХ—XXI вв.: Материалы научной конференции 28-30 мая 2004 г. — Екатеринбург, 2004.
• «Сергей Дурылин и его время: Исследования. Тексты. Библиография». Кн. I: Исследования / Сост., ред., предисл. Анны Резниченко. — М.: Российский издательский дом «Регнум», 2010. — 512 с. [www.iarex.ru/books/book31.pdf PDF]
• «Сергей Дурылин и его время: Исследования. Тексты. Библиография». Кн. II: Тексты. Библиография / Сост., ред., предисл. Анны Резниченко. — М.: Российский издательский дом «Регнум», 2011. — 512 с. [www.iarex.ru/books/book42.pdf PDF]
• Стукалова Ирина «Метафизичность бытия в творчестве С. Н. Дурылина». — Издательство: LAP LAMBERT Academic Publishing. — ISBN 3-8443-5295-3
• Творческое наследие С. Н. Дурылина. — М.: «Совпадение», 2013. — 174 с.

Ссылки

• [durylinmuseum.com Официальный сайт дома-музея С. Н. Дурылина]

Отрывок, характеризующий Дурылин, Сергей Николаевич

Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.