Дусе, Жак (модельер)

Жак Дусе
фр. Jacques Doucet
Род деятельности:	модельер, коллекционер и меценат
Дата рождения:	19 февраля 1853(1853-02-19)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	30 октября 1929(1929-10-30) (76 лет)
Место смерти:	Париж, Франция

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жак Дусе (фр. Jacques Doucet; 19 февраля 1853, Париж, Франция — 30 октября 1929, там же) — французский модельер, коллекционер и меценат.

Биография

Жак Дусе родился в 1853 году в Париже, он был первым ребенком Эдуарда Дусе и Матильды Гоннар. Годом позже у него появилась сестра Мария. Дусе происходил из семьи продавцов одежды. Его дед Антуан в 1816 году начал своё дело, которое продолжил его сын Эдуард. С 1840 года семья жила и держала магазин на знаменитой модными домами улице де ла Пэ, где и родился Жак. С 1858 года Дом Дусе фигурировал в списке домов высокой моды Парижа. В 1869 году был продан галантерейный отдел, и Дом сосредоточился на женской продукции.

Модельер

Жак Дусе присоединился к семейному делу около 1874 года. К концу века он стал наряду с Чарльзом Уортом одним из самых известных модельеров Прекрасной эпохи. У Дусе одевались титулованные особы, актрисы и дамы полусвета. На протяжении многих лет он одевал актрису Режан. Среди его клиенток были среди прочих Лиана де Пужи, Каролина Отеро, Джулия Бартет, Эмильена д’Алансон и Сара Бернард. Для последней он придумал белый костюм в котором она появилась в пьесе Орлёнок.

Дусе создавал вечерние туалеты и платья для дома, так называемые чайные платья. В его работах преобладали пастельные тона. Платья отличались легкостью и элегантностью. Одним из самых любимых материалов Дусе было кружево. Для украшения использовались шелковые ленты, цветы, перья и бисер. В вышивке преобладали интерпретации цветов и насекомых в стиле ар нуво. В его ателье в разное время работали Поль Пуаре и Мадлен Вионне.

Первая мировая война привнесла изменения в женщин и их одежду. Дусе не удавалось идти в ногу со временем. В 1924 году его модельный дом объединился с фирмой Дуйе, и обе закрылись в 1932 году.

Коллекционер и меценат

Еще в молодости Жак Дусе начал интересоваться картинами его современников импрессионистов. В возрасте двадцати-одного года он совершил свою первую покупку, это была картина Рафаэлли. В 1875—1880 годах он начал интересоваться искусством восемнадцатого века, и оно стало ядром его зарождающейся коллекции. Для её размещения в 1904 году архитектором Луи Пареном был построен трехэтажный особняк на улице Спотини. Туда Дусе переехал только в 1907 году предварительно проведя тщательный отбор предметов искусства которые хотел там видеть. Остальные были выставлены на продажу в мае 1906, среди них картины и рисунки Буше, Ватто, Натье и других. Каждое воскресенье двери особняка были открыты для желающих приобщиться к искусству. С 1906 года он начал интересоваться искусством Востока и при покупках советовался с востоковедом Шарлем Винье. В его коллекции были среди прочего голубые вазы эпохи Канси, собаки Фо, фазаны Цяньлуна.

После инцидента в личной жизни, Дусе решил продать дом и коллекцию. Торги проходили с 5 по 8 июня 1912 года в галерее Жоржа Пети. К ним был выпущен каталог в трех томах с иллюстрациями представлявший рисунки, пастели, картины, скульптуры и мебель. Составлением каталога занимались один из хранителей Лувра Поль Витри, библиотекарь Национальной библиотеки Эмиль Дасье и историк искусства из Национальных музеев Марсель Николь. Среди проданных картин были портреты герцога и герцогини Альба кисти Гойи, «Жертва Минотавра» и «Огонь и порох» Фрагонара, «Мыльные пузыри» и «Карточный домик» Шардена, «Омаи» Рейнольдса, «Прачки у фонтана» Робера, портреты кисти Ларжильера, Дюкрё, Лоуренса, Перронно и многие другие. «Портрет Дюваля де л’Эпинуа» Латура приобрел Генри Ротшильд, обойдя своих соперников по ставкам, за шестьсот тысяч франков. На тот момент это была самая большая сумма заплаченная за картину во Франции. Три дня торгов принесли Дусе почти четырнадцать миллионов франков.

Библиофил

Библиотека искусства и археологии

Жаку Дусе было известно что студенты, преподаватели и исследователи сталкивались с дефицитом информации и документов по истории искусства. Поэтому в 1908 году он начал проект по созданию коллекции книг и документов которой дал название Библиотеки искусства и археологии. С помощью своего первого библиотекаря Рене-Жана он создал библиотеку обхватывающую искусство всех стран и времен. Среди других специалистов помогавших Дусе консультациями и книгами были синолог Эдуард Шаванн, археолог Саломон Рейнах, востоковеды Альфред Фуше и Поль Пеллио и многие другие. Дусе также финансировал исследования и поездки в интересах библиотеки, например путешествие Виктора Сегалена в Китай.

Дусе уделял внимание фотографии как источнику и средству хранения информации. Он обустроил на улице Спотини своё ателье. Особенно актуальна была фотография для документации труднодоступных археологических раскопок Азии. Востоковед Виктор Голубев предоставил библиотеке снимки сделанные в Индии. Прежде чем заказывать оригинальные снимки, была проведена работа по поиску уже существующих. Дусе лично связывался с фондами Лувра, Британским музеем, фирмами Алинари и Соммер предоставившими данные по истории древнего мира. Он заказывал копии важных документов из музеев по всему миру.

Меценат также решил создать собрание рисунков периода конца XIX — начала XX века. В письме Рене-Жану свой замысел он описывал так: «Рисунки которые будет включать собрание должны будут, в своей совокупности, давать представление о крупных течениях в искусстве, а их детали объяснять проис хождение произведений художников и изменения духа последних». В том же письме он обозначил восемь течений и групп артистов рисунки которых должна была иметь библиотека.

В 1918 году он передал библиотеку в дар Парижскому университету. С 2013 года она входит в фонды Национального института истории искусств.

Галерея

• Lantelme Doucet 1909.jpg

  1909

• Lesoirtombe.jpg

  1912/1913

• Lachainefleurie.jpg

  1913

• Ahmonbeauchateau.jpg

  1913

• La Robe rose.jpg

  1913

• Ahlebeauguignol.jpg

  1914

Литература

• François Chapon. C'était Jacques Doucet. — Fayard, 2006. — 546 с. — ISBN 978-2213630298.
• François Chapon. Mystère et splendeurs de Jacques Doucet. — Paris: Éditions J.-C. Lattès, 1984. — 416 с. — ISBN 978-2213630298.
• Elizabeth Ann Coleman. Opulent Era: Fashions of Worth, Doucet and Pingat. — New York: Thames & Hudson, 1989. — 208 с. — ISBN 0-500-01476-0.
• Jean-François Revel Jacques Doucet, couturier et collectionneur // L'oeil: revue d'art mensuelle. — 1961. — № 84. — С. 44-51. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0029-862X&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0029-862X].

См. также

• Библиотека имени Жака Дусе

Ссылки

• [www.proantic.com/article.php?artid=43 Стулья XVIII века из аукциона 1912 года]

Отрывок, характеризующий Дусе, Жак (модельер)

– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.