Духцовский замок

Духцовский дворец-замок (нем. Dux, Дукс) — загородная резиденция одной из ветвей графского рода Вальдштейнов, расположенная в местечке Духцов, в 8 км от Литвинова на севере Чехии.

Возник в XIII веке как укрепление феодалов Грабишичей. В XVI веке Лобковицы на месте замка выстроили ренессансный дворец, который в середине XVII века перешёл по наследству к Вальдштейнам. Для перестройки резиденции в стиле барокко был приглашён Жан Батист Матеи, уже построивший Тройский замок под Прагой. Он не только возвёл новый господский дом, но и спроектировал хозяйственные пристойки, больничный корпус и регулярный парк. Над украшением резиденции Вальдштейнов в XVIII веке работали такие видные мастера, как Матиаш Бернард Браун и Венцель Лоренц Райнер.

Духцовский замок знаменит главным образом тем, что в нём провёл свои преклонные лета в качестве смотрителя библиотеки авантюрист Джакомо Казанова. Именно здесь были написаны его знаменитые мемуары. После Кульмского сражения в замке останавливался император Александр I. В XIX веке и дворец и парк подверглись существенным переделкам. В 1921 г. Вальдштейны уступили усадьбу государству.

Отрывок, характеризующий Духцовский замок

Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.