Дуэль после маскарада

Жан-Леон Жером

Дуэль после маскарада. 1857 год

фр. Suites d'un bal masqué

Холст, масло. 50 × 72 см

Музей Конде, Шантийи, Франция

К:Картины 1857 года

«Дуэль после маскарада» (фр. Suites d'un bal masqué) — картина французского художника Жана-Леона Жерома, написанная им в 1857 году.

Дуэли были чрезвычайно популярны среди среднего класса в эпоху Второй французской империи. Находясь под впечатлением от одного поединка, произошедшего зимой 1856/1857 года в Булонском лесу, Жером написал по его мотивам картину, в которой, по мнению критиков, отразил весь драматизм трагического итога дуэлей, губящих беспечную молодёжь. Работа выставлялась на Парижском салоне 1857 года, где пользовалась успехом у публики, а затем была продана Эрнесту Гамбару, поместившему её в свою художественную галерею в Лондоне. Через некоторое время полотно выкупил находившийся в изгнании в Англии Генрих Орлеанский, герцог Омальский, у которого Жером, думая о своей работе как одной из величайших, одолжил картину для Всемирной выставки 1867 года в Париже, где она получила главный приз в области живописи. Вернувшись на родину во Францию, в 1871 году герцог Омальский поместил картину в коллекцию своей усадьбы Шантийи, где она и находится по сей день. Помимо этого, известно местонахождение предварительных рисунков Жерома, а также двух версий картины — в Художественном музее Уолтерса в Балтиморе (США) и Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге (Россия).

История и создание

Французский живописец Жан-Леон Жером (1824—1904) учился у известных художников Поля Делароша и Шарля Глейра, прививших ему на всю оставшуюся жизнь страсть к путешествиям, изучению обычаев разных народов, а также особую любовь к Востоку. Первые картины Жерома были высоко оценены одним из самых уважаемых и влиятельных художественных критиков — Теофилем Готье, ставшим впоследствии его другом. На заре рождения массовой культуры провинциал Жером пошёл навстречу новой публике формирующейся буржуазной Франции, став знаменитым у салонной аристократии, познакомив её как со своими академическими портретами и мелодраматическими полотнами, так и с картинами о наполеоновских походах и жизни на арабских базарах, а также работами на мифологические и эротические темы. Находясь на пике своей карьеры в искусстве, Жером был постоянным гостем императорской семьи и занимал должность профессора в Школе изящных искусств. Его студия была местом встречи художников, актёров и писателей, а сам он стал легендарным и уважаемым мастером, известным своим язвительным остроумием, пренебрежительным отношением к дисциплине, однако жёстко регламентированными методами преподавания и крайней враждебностью к импрессионизму. Картину размером 50 × 72 см Жером написал маслом на холсте в 1857 году, спустя год после смерти своего учителя Делароша. В том же году работа была выставлена на парижском салоне, где пользовалась большим успехом у публики, а также у критиков, активно споривших о том, какой именно инцидент взял Жером за основу для своего произведения. Дуэли на шпагах и пистолетах стали необычайно популярны среди французского среднего класса начала XIX века, став проявлением не аристократической гордости, а буржуазной благопристойности и респектабельности, а также суицидальных намерений, о которых невозможно было открыто высказаться. По мнению Эдмона Абу, данная тема была навеяна Жерому его присутствием на нескольких костюмированных поединках в Булонском лесу, в частности, на дуэли зимой 1856—1857 годов между двумя политиками — депутатом империи Делэн-Монто (отец Пьера Делэн-Монто) и Симфорьеном Буателле (будущий префект парижской полиции). В том же году по воспоминаниям от дуэли Делэн-Монто и Буателле Тома Кутюр написал свою «Дуэль после маскарада» (Собрание Уоллеса), на которой изображён лишь разговор дуэлянтов со своими секундантами перед поединком, только в другое время года. Примечательно, что в 1861 году Жером сам участвовал в дуэли, приняв вызов арт-дилера Артура Стивенса, за плечами которого был опыт участия в 99 поединках из-за поведения своей жены Матильды. Между тем Жером, будучи не очень опытным стрелком, выжил, но получил ранение в правую руку.

Описание

Трагическое окончание дуэли, состоявшейся при участии шести человек серым зимним утром в окутанном туманом Булонском лесу. Человек, одетый в костюм Пьеро, был смертельно ранен в поединке на шпагах и рухнул на руки друга, одетого как герцог де Гиз. Хирург в одеждах венецианского дожа рассматривает рану в районе сердца с левой стороны груди смертельно бледного Пьеро и пытается остановить поток крови, в то время как человек в костюме Домино упал на колени и в жесте отчаяния обхватил руками свою голову. Оставшийся в живых дуэлянт, одетый как индеец, бросил шпагу рядом с перьями из своего головного убора на оттаявшую от многочисленных следов и капель крови землю. Он идёт под руку со своим секундантом Арлекином по дороге к ждущей их еле заметной вдали карете, рядом с которой на краю леса прогуливается несколько человек.

«Смерть Цезаря».	«Казнь маршала Нея».

Картина состоит из двух отдельных частей: правая сторона — победитель с компанией, удаляющийся на второй план; левая сторона — побеждённый в окружении трёх человек. Посередине полотна Жером оставил широкое пустое пространство со следами прошедшей схватки, пригласив зрителя представить в уме то, что произошло на этом месте, — на заснеженной земле лежат несколько перьев из головного убора индейца и шпага, по направлению которой можно найти побеждённого, а затем и победителя. Панорама холодного унылого леса кажется бесконечной, усиливая чувство трагедии и пустоты, вдобавок к ощущению абсурдности и театральности происходящего, создающихся у зрителя из-за ярких костюмов участников дуэли. В картине также заметен переход Жерома от исторической живописи к ориентализму как виду жанровой живописи. Приняв в прошлом участие в дуэли, Жером своей картиной хотел показать салонным завсегдатаям реальный результат этого поединка, скрытый за пеленой комедии дель арте. Сцена дуэли, характеризующаяся диссонансом между серым фоном и яркими костюмами, несёт в себе пафос, проявившийся в позе фигуры Пьеро и крови на его одежде. Как отметил Норберт Вольф, картина исполнена истинного драматизма благодаря умелому цветовому решению, сочетающему в себе яркие всплески белого цвета, оттенённые чёрным и красным, которые уравновешены «меланхолической нейтральностью» фона. Акцентирование внимания на трупе и отвлечённость от фигур убийц была неоднократно повторена Жеромом, например, в картинах «Казнь маршала Нея» 1865 года (Музеи Шеффилда) и «Смерть Цезаря» 1867 года (Художественный музей Уолтерса).

Судьба

В 1858 году «Дуэль после маскарада» была куплена Эрнестом Гамбаром за 20 тысяч франков, после чего выставлялась в его лондонской галерее. В статье в газете «The Times» были особо подчёркнуты яркость красок фигур и общая выразительность полотна, потому что «мы никогда не видели персонажа, в каждой черте которого была прописана смерть, и личность — правдивую и чёткую как смертельно раненый Пьеро». С намёком на состояние французской морали критик отметил, что картина с изображением дуэли — это «нравоучение от Жерома, более тонкое, чем у Хогарта». После выставки картина была приобретена Генрихом Орлеанским, герцогом Омальским, находившимся в изгнании в Англии и проживающим в Туикенеме. Жером думал, что эта картина является одной из его величайших работ. В 1867 году он одолжил её у герцога Омальского через их общего друга Шарля Жалабера для всемирной выставки в Париже, где получил главный приз в категории живописи. Согласно свидетельству Теофиля Готье, работа «пользовалась успехом на Салоне; и, так как картина была небольшой, вы должны были дождаться своей очереди, чтобы её увидеть». После возвращения из ссылки в 1871 году герцог Омальский поместил картину в коллекцию своей усадьбы «Шантийи». В настоящее время оригинал находится в музее Конде в Шантийи (Франция).

Копии

В 1859 году на выставке в Национальной академии дизайна в Нью-Йорке копия картины была приобретена коллекционером и бизнесменом Уильямом Томпсоном Уолтерсом за 2500 долларов США. Подлинность копии была подтверждена личным письмом Жерома при том, что в левом углу стояла его подпись. Практически в то же время Уолтерс серьёзно занялся коллекционированием предметов искусства и переехал в дом в самом модном районе Балтимора — Маунт-Вернон, а позднее создал свою художественную галерею. После смерти Уильяма Уолтерса в 1894 году дом со всей коллекцией перешёл по наследству в собственность его сына Генри Уолтерса. В ходе опроса, проведённого зимой 1909—1910 годов, жителям Балтимора было предложено определить 55 любимых произведений искусства, в результате чего на первом месте оказалась картина «Дуэль после маскарада». Генри Уолтерс «на благо общественности» завещал здание и коллекцию мэру и городскому совету Балтимора, в 1931 году, после его смерти, картина была передана в художественный музей Уолтерса в Балтиморе, где и находится по сей день (39,1 × 56,3 см; инв. 37.51).

Коллекция Государственного Эрмитажа.	Коллекция Художественного музея Уолтерса.

Написание художниками копий своих картин было необычным для того времени, однако Жером создал ещё две версии — для великого визиря Османской империи Али-паши и российского императора Александра II. Последняя была заказана графом Кушелёвым-Безбородко, пожелавшим изменить сюжет, так как было непонятно, кто убил Пьеро — Арлекин или Индеец, потому что они беседуют, повернув головы друг к другу; данное пожелание было принято Жеромом — он изменил положение фигуры Индейца, погруженного в печальные мысли, отвернув его голову в сторону от Арлекина и намекнув на то, кто из них является убийцей. Картина выставлялась в Академии художеств, где у неё задерживалась публика, вероятно, ещё помнящая трагический исход дуэлей Пушкина и Лермонтова, в связи с чем в путеводителе по выставке было отмечено, что «у кого не сжималось сердце перед этой волнующей драмой, где великий художник так хорошо сумел передать ужасный контраст оледенелой природы и дикой горячности человеческих страстей», а в журнале «Русский художественный листок» говорилось, что «несмотря на маскарадные костюмы, содержание её [картины] полно драматизма и затрагивает одну из мрачных сторон общественной жизни, которые губят благородную, беспечную и увлекающуюся молодежь». В 1922 году копия была передана из кушелёвской коллекции Академии художеств в Государственный Эрмитаж в Санкт-Петербурге (68 × 99 см; инв. ГЭ-3872). Также известно местонахождение двух предварительных рисунков Жерома: один хранится в частной коллекции, другой — в кабинете рисунков замка Сфорца в Милане.

Литература

• Ulrich Finke. [books.google.ru/books?id=FGW7AAAAIAAJ&dq=The+Duel+After+the+Masquerade+gerome&hl=ru&source=gbs_navlinks_s French 19th Century Painting and Literature: with Special Reference to the Relevance of Literary Subject-matter to French Painting]. — Manchester: Manchester University Press, 1972. — 390 p. — (Manchester studies in the history of art). — ISBN 9780719004131. (англ.)
• Stephen Bann. [books.google.ru/books?id=g_CK4dffbFwC&dq=The+Duel+After+the+Masquerade+gerome&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Paul Delaroche: History Painted]. — London: Reaktion Books, 1997. — 304 p. — ISBN 9781861890078. (англ.)
• Nicole Garnier-Pelle. [books.google.ru/books?id=kK3pAAAAMAAJ&q=Chantilly,+mus%C3%A9e+Cond%C3%A9.+Peintures+des+xixe+et+xxe+si%C3%A8cles&dq=Chantilly,+mus%C3%A9e+Cond%C3%A9.+Peintures+des+xixe+et+xxe+si%C3%A8cles&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjH4ovv7v7JAhWJn3IKHTODANUQ6AEIHjAA Chantilly, musée Condé. Peintures des xixe et xxe siècles]. — Paris: Réunion des Musées Nationaux, 1997. — 445 p. — (Inventaire des collections publiques françaises: Institut de France). — ISBN 9782711836253. (фр.)
• Gerald M. Ackerman. [books.google.ru/books?id=JpfqAAAAMAAJ&q=Jean-L%C3%A9on+G%C3%A9r%C3%B4me:+his+life,+his+work&dq=Jean-L%C3%A9on+G%C3%A9r%C3%B4me:+his+life,+his+work&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwj6lZe95f7JAhXEs3IKHZTSDf4Q6AEIEzAA Jean-Léon Gérôme: His Life, His Work, 1824-1904]. — Paris: ACR Editions, 1997. — 192 p. — ISBN 2867701015. (англ.)
• William R. Johnston. [books.google.ru/books?id=ANUsJaysHWAC&dq=William+and+Henry+Walters+:+the+reticent+collectors&hl=ru&source=gbs_navlinks_s William and Henry Walters, the Reticent Collectors]. — Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1999. — 309 p. — ISBN 9780801860409. (англ.)
• Rosalind Polly Gray, Rosalind Polly Blakesley. [books.google.ru/books?id=WjmT1wP-9jwC&dq=The+Duel+After+the+Masquerade+bezborodko&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Russian Genre Painting in the Nineteenth Century]. — Oxford: Clarendon Press, 2000. — 216 p. — (Oxford historical monographs). — ISBN 9780198208754. (англ.)
• Аркадий Кудря. [books.google.ru/books?id=zCQ-AQAAIAAJ&q=%D0%94%D1%83%D1%8D%D0%BB%D1%8C+%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B5+%D0%BC%D0%B0%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%B4%D0%B0&dq=%D0%94%D1%83%D1%8D%D0%BB%D1%8C+%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B5+%D0%BC%D0%B0%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%B4%D0%B0&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwi48J7Hi4DKAhVkvXIKHXbpBVMQ6AEINDAH Верещагин]. — Москва: Молодая гвардия, 2010. — 427 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 9785235032729. (рус.)
• Norbert Wolf. [books.google.ru/books/about/The_Art_of_the_Salon.html?id=xxBGLwEACAAJ&redir_esc=y The Art of the Salon: The Triumph of 19th-century Painting]. — Munich—London—New York: Prestel, 2012. — 287 p. — ISBN 9783791346267. (англ.)

Ссылки

• [www.culture.gouv.fr/public/mistral/joconde_fr?ACTION=RETROUVER&FIELD_98=AUTR&VALUE_98=GEROME%20Jean%20L%e9on&NUMBER=38&GRP=0&REQ=%28%28GEROME%20Jean%20L%e9on%29%20%3aAUTR%20%29&USRNAME=nobody&USRPWD=4%24%2534P&SPEC=3&SYN=1&IMLY=&MAX1=1&MAX2=1&MAX3=200&DOM=All «Дуэль после маскарада»]. База данных «Джоконда» (Министерство культуры Франции).

Франция   США   Россия   Живопись   Смерть

Отрывок, характеризующий Дуэль после маскарада

29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.