Дхармадхату
Дхармадхату (санскр. धर्मधात , кит. «Фа Цзе», тиб. chos-kyi-dbyings) — букв. «миры (сферы) дхарм», пространство всех явлений.
Дхармадхату стал базовым понятием для ряда направлений китайского буддизма. В раннем буддизме под ним понимался один из видов «объективного» — дхармы в качестве объекта восприятия «ума», или «рассудка».
В махаяне термин Фа Цзе приобрел более широкое значение:
- совокупность дхарм во всех «мирах» буддийской космологии;
- космическое «тело Будды» («тело Закона», фа шэнь) — истинная сущность и субстрат всего универсума.
Обе эти интерпретации сводились к одной в махаянской доктрине тождества сансары (лунъхуэй), то есть феноменального мира и истинносущего — нирваны (непань): все дхармы феноменального мира рассматривались в качестве акцидентальных проявлений нирваны или универсального «тела Будды». Это значение Фа Цзе стало основным для школ китайского буддизма.
В учении школы Тяньтай под «мирами дхарм» понимаются десять уровней (состояний) живых существ: шесть миров сансары — ад (ди юй), мир «голодных духов» (э гуй), животных, человека, воинственных демонов-асуров (асюло), богов-дева (тянь жэнь), и четыре мира просветленных существ — последователей хинаяны (шраваков, шэн вэнь), «будд для себя» (пратьекабудды, юань цзюэ фо), бодхисаттв, будд. Мир будд, будучи единственной окончательной реальностью, объемлет остальные миры; в свою очередь все они (включая ад) потенциально содержат в себе мир будд, который и является «миром дхарм» в узком смысле.
В учении школы Хуаянь интерпретация термина Фа Цзе основана на образе из «Гандавьюха сутры» (кит. «Ло мо цзин»- «Сутра о схватывании сетью [Индры]»), где «мир будд» уподоблен сети из драгоценных каменьев, каждый из которых отражает в себе все прочие и в свою очередь отражается в них. Данный образ интерпретируется Хуаянь как «мир дхарм», в котором не только феноменальный мир является проявлением истинносущего, но вообще отсутствует какая-либо граница между ними. Оба мира полностью присутствуют друг в друге, причем каждый их элемент содержит в себе целое, образуя таким образом универсальное «тело Будды», объединяющее все сущее в «едином сознании» (и синь). Данное учение известно как доктрина «беспрепятственного [взаимопроникновения] принципов и вещей/дел» (ли ши у ай). Хуаяньское учение о Фа Цзе оказало значительное влияние на философию неоконфуцианства.
Напишите отзыв о статье "Дхармадхату"
Ссылки
- [www.galactic.org.ua/f_h/f5.htm E.A. Торчинов. ФА ЦЗЕ Санскр. дхармадхату — «миры (сферы) дхарм».]
Отрывок, характеризующий Дхармадхату
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
