Дарма и Грег

Дарма и Грег
Dharma & Greg
Формат	ситком
Создатель	Дотти Дартленд Чак Лорри
В ролях	Дженна Эльфман Томас Гибсон Джоэль Мюррей Мими Кеннеди Алан Рачинс Митч Райан Сьюзан Салливан
Страна	США США
Количество сезонов	5
Количество серий	119
Производство
Студия	20th Century Fox Television
Трансляция
Телеканал	ABC
На экранах	с 24 сентября 1997 по 30 апреля 2002
Формат видео	480i 720p
Формат звука	Стерео
Ссылки
IMDb	ID 0118303

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

«Дарма и Грег» (англ. Dharma & Greg) — американский комедийный телесериал, который транслировался на канале ABC на протяжении пяти сезонов, с 24 сентября 1997 года по 30 апреля 2002 года.

В сериале снялись Дженна Эльфман и Томас Гибсон, исполнившие роли Дармы и Грега Монтгомери, пары, поженившейся после первого свидания, несмотря на то что являются полными противоположностями друг друга. Сериал был создан Дотти Дартленд при участии Чака Лорри в качестве со-продюсера и снимался 20th Century Fox Television.

Сериал имел успех в телевизионных рейтингах, особенно первые три сезона. Сериал стартовал в рамках сезона 1997-98, одного из наиболее провальных в истории американского телевидения. Только «Дарма и Грег» и «Элли Макбил», стартовавшие в тот год, просуществовали в эфире более трех сезонов. Сериал также имел успех среди критиков, в особенности благодаря исполнительнице Дженне Эльфман, которая выиграла за свою игру премию «Золотой глобус» за лучшую женскую роль в телевизионном сериале — комедия или мюзикл в 1999 году. В общей сложности проект шесть раз выдвигался на соискание «Эмми» и восемь раз номинировался на «Золотой глобус», в том числе и дважды в категории за за лучший телевизионный сериал — комедия или мюзикл.

Ссылки

• «Дарма и Грег» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.tv.com/show/182/summary.html Дарма и Грег] на TV.com

Отрывок, характеризующий Дарма и Грег

– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.