Дхриштадьюмна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Дхриштадью́мна (санскр. धृष्टद्युम्न, Dhṛṣṭadyumna IAST), также известен как Драупада) — герой древнеиндийского эпоса «Махабхарата», сын Друпады, брат Драупади и Шикханди. Во время Битвы на Курукшетре он был главнокомандующим армии Пандавов и убил Дрону.





Рождение

После того, как отец Дхриштадьюмны, Друпада, оскорбил своего друга детства Дрону, тот возжелал мести. Поэтому, как только Кауравы прошли у него обучение военному искусству, Дрона приказал им пленить Друпаду и привезти его в Хастинапур. Дурьодхана назначил командиром армии лучшего воина среди Кауравов, Викарну, который вместе с Духшасаной, Сударшаной и другими Кауравами атаковал царство Панчала. После того, как попытки Кауравов нанести поражение армии противника потерпели неудачу, Дрона послал с той же миссией Арджуну и других Пандавов. Пандавы успешно атаковали царство Панчала без помощи армии, и Арджуна захватил в плен Друпаду. Дрона взял себе половину царства Друпады и простил своему другу детства его оскорбления. Друпада, однако, возжелал в своём сердце мести и совершил ведийское жертвоприношение путраками, желая родить сына, способного убить Дрону, и дочь, которая бы вышла замуж за Арджуну. В результате у Друпады из священного жертвенного огня родился Дхриштадьюмна, впоследствии убивший Дрону, и дочь Драупади, ставшая женой Пандавов. Описывается, что Дхриштадьюмна на момент рождения уже обладал познаниями в боевых искусствах и ведийских писаниях. Несмотря на то, что было предсказано, что Дхриштадьюмна убьёт Дрону, тот принял его как своего ученика и обучил его военному мастерству.

Сваямвара Драупади

Когда Драупади в ходе сваямвары была выиграна молодым брахманом во время состязания по стрельбе из лука, Дхриштадьюмна незаметно последовал за брахманом и своей сестрой, разведав, что на самом деле это был не брахман, а один из Пандавов, Арджуна.

Битва на Курукшетре

На 15-й день битвы, побуждаемый Дхритараштрой, Дрона решил использовать мощное оружие брахмаданду, обладавшее могуществом семи великих мудрецов. Так как никто кроме Дроны не умел владеть этим оружием или противостоять ему, Дрона в течение всего пятнадцатого дня битвы был непобедим. Наблюдавший за всем Кришна придумал тогда хитрый план, с помощью которого можно было сломить непобедимого Дрону. Следуя плану Кришны, Бхима нашёл и убил слона, которого звали Ашваттхама (точно так же звали и сына Дроны) и начал громко кричать, что Ашваттхама был убит. Дрона, однако, не поверил Бхиме и пошёл за подтверждением к Юдхиштхире, зная, что тот ни при каких обстоятельствах не станет лгать. На вопрос Дроны Юдхиштхира ответил криптической санскритской фразой, которая примерно означала: «Ашваттхама умер, будь то человек или слон». В то время как Юдхиштхира произносил эти слова, по приказу Кришны воины внезапно задули в раковины, звук которых поглотил последнюю часть фразы. Поверив в новость о смерти своего сына, Дрона сложил оружие, сошёл с колесницы и закрыв глаза, сел на землю. Дхриштадьюмна воспользовался моментом и обезглавил Дрону. Говорится, что к тому моменту, когда меч Дхриштадьюмны отсёк голову Дроны, его душа уже оставила тело в результате проделанной им медитации. Смерть Дроны привела Арджуну в великую печаль, так как он надеялся взять в плен своего дорогого учителя и таким образом спасти его жизнь.

Смерть

После окончания Битвы на Курукшетре, одолеваемый желанием мести, Ашваттхама под покровом тьмы атаковал военный лагерь Пандавов и убил Дхриштадьюмну и других воинов.

Напишите отзыв о статье "Дхриштадьюмна"

Отрывок, характеризующий Дхриштадьюмна

Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.