Дхьяна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дхьяна-йога»)
Перейти к: навигация, поиск

Дхья́на (санскр. ध्यान, dhyāna IAST, «созерцание», «видение умом», «интуитивное видение»[1], «медитация», «сосредоточение», «размышление»[2]) — созерцание[2], «особая сосредоточенность сознания на объекте созерцания»[1], «строгий специальный термин, сходно понимаемый во всех духовных традициях Индии, буддизме, индуизме и джайнизме». Во всех индийских религиях дхьяна приводит к «успокоению сознания», а в последующем к полной остановке на некоторое время любой психической активности[2].





Дхьяна в индуизме

Согласно «Йога-сутрам» Патанджали дхьяна является одной из ступеней восьмиступенчатой системы аштанга-йоги. Остальные семь ступеней — это яма, нияма, асана, пранаяма, пратьяхара, дхарана, и самадхи).

В аштанга-йоге уровень медитации, предшествующий дхьяне, называется дхарана. В дхьяне, медитирующий не осознаёт то, что он находится в процессе медитации, единственное, что он осознаёт — это факт своего существования и объект своей медитации. Дхьяна отличается от дхараны тем, что медитирующий становится одним с объектом своей медитации и способен находиться в этом состоянии на протяжении 12 дхаран или 144-х секунд.

Дхьяна, практикуемая вместе с дхараной и самадхи является самьямой. Процесс дхьяна-йоги описывается Кришной в шестой главе «Бхагавад-гиты», где он объясняет различные системы йоги своему другу и ученику Арджуне:

Для занятий йогой надо найти чистое уединённое место, постелить на землю циновку из травы куша, покрыв её оленьей шкурой и мягкой тканью. Сиденье не должно быть слишком высоким или, наоборот, слишком низким. Усевшись как следует, можно приступить к практике йоги. Обуздав ум и чувства, контролируя деятельность тела и сосредоточив мысленный взор в одной точке, йог должен очистить сердце от материальной скверны. Держа корпус, шею и голову на одной линии, йог должен сосредоточить взгляд на кончике носа. Успокоив и обуздав ум, избавившись от страха и полностью отказавшись от половой жизни, он должен устремить мысленный взор на Мой образ в сердце и сделать Меня своей высшей целью. Держа под постоянным контролем деятельность своего тела и ума, йог-мистик окончательно подчиняет ум своей власти и, прекратив материальное существование, достигает царства Бога.[3]

Дхьяна в буддизме

В широком смысле дхьяна употребляется в буддизме в качестве синонима практики концентрации и «успокоения сознания», являющейся противоположностью «освобождающего прозрения» или праджни. В узком смысле под дхьяной понимают восемь-девять стадий «собирания рассеянной мысли» и «обращения мысли на себя». На данных стадиях происходит прекращение поступления внешней информации от органов чувств, что сходно с пратьяхарой, йогической техникой «сворачивания» чувств. К числу целей, к которым ведёт дхьяна, относят прекращение у буддиста «потока своих внутренних состояний» и уничтожение оппозиции «субъект-объект» за счёт «избавления от объекта как такового». Итогом практики является то, что у последователя «в сознании не остается ничего индивидуального, личного, оно обретает всеобъемлющую универсальность»[4].

Все стадии дхьяны были открыты Буддой Шакьямуни и включают в себя четыре «образные» стадии (рупа) и четыре-пять «безо́бразных» сверхтонких стадий (арупа), часто обозначаемых как самапатти и относящихся к мирам «сферы вне форм и цветов» (арупа-дхату). Подробнее стадии характеризуются следующим образом[4][1]:

  1. На первой дхьяне происходит сосредоточение последователя на объекте и уничтожение внутренних привязанностей, отвлекающих от сосредоточения: эмоционального влечения или неприязни к объекту, пониженной или повышенной активности и сомнений в правильности и действенности практики. В качестве результата последователь замечает, как объект возникает в сознании (витарка) и «саморазворачивается» (вичара). На данной стадии в сознании последователя также возникает восторг (пити) и радость (сукха).
  2. На второй дхьяне витарка и вичара исчезают, сознание продолжает концентрироваться ещё более глубоко. Восторг и радость сохраняются. Исчезает привязанность к моделям мышления.
  3. На третьей дхьяне концентрация (самадхи) трансформируется в «уравновешенность и внимательность». Исчезает восторг, «выцветая» в радость.
  4. На четвёртой дхьяне последователь достигает пробуждения или бодхи, а также достигает освобождения от страданий (духкха) и удовольствий (сукха). Данная стадия также называется в текстах стадией «законченного совершенства умиротворения и осознавания» (упеккха-сати-парысуддхи). На данной стадии реализуемо постижение праджни с помощью наивысших «ясности и различающей способности сознания (випашьяны)». Также считается, что на данной стадии буддист может обрести различные сверхспособности (см. Магия и буддизм).
  5. Пятая стадия бесконечного пространства и последующие дхьяны связаны с «углублением концентрации сознания» и «утратой за ненадобностью его различающей способности» по причине уменьшения числа объектов для различения.
  6. Стадия бесконечности восприятия или бесконечного сознания.
  7. Стадия абсолютного ничто («осознание того, что в созерцаемом мире ничего нет»).
  8. Стадия невосприятия и не не-восприятия (невосприятие «неба» не присутствием и не отсутствием сознания).
  9. Стадия прекращения сознания и ощущения (самджня-ведана-ниродха), ведущая к «полному прекращению (ниродха-самапатти) волнений дхармо-частиц».

Дхьяна-парамита (совершенствование созерцанием) является одной из махаянских парамит. Данную парамиту, согласно сутрам, рекомендовалось выполнять только монахам. Каждую из стадий, согласно Махаяне, монах должен был практиковать на протяжении нескольких лет[1].

Также в буддизме известным аналогом понятия дхьяны является термин дзэн[5]. Под «школами дхьяны» понимают школы дзэн, чань, сон и тхиен[6].

См. также

Напишите отзыв о статье "Дхьяна"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Андросов, 2001, с. 209.
  2. 1 2 3 Парибок, Лысенко, 2009, с. 389.
  3. [vyasa.ru/books/?id=97 Бхагавад-Гита как она есть. Глава 6. Дхьяна-йога, Тексты 11-15]. Проверено 26 января 2008. [www.webcitation.org/61C1z7k5Q Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
  4. 1 2 Парибок, Лысенко, 2009, с. 390—391.
  5. Степанянц, 2011, с. 283.
  6. Андросов, 2001, с. 209—210.

Литература

Ссылки

  • [vyasa.ru/books/?id=97 Глава о дхьяна-йоге в «Бхагавад-гите»]

Отрывок, характеризующий Дхьяна

– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.